Страница 85 из 98
ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Ночью Ольга проснулась.
Домик дрожал мелкой ритмичной дрожью, тонко дребезжали оконные стекла, по стене ползло расплывчатое пятно света; на мгновение стали видны прислоненные к двери бамбуковые удочки, завешенные простыней Ольгины платья, портрет хозяина дома — застывшее в принужденной улыбке усатое лицо под старомодным котелком. Потом наступила тишина, но через минуту домик опять затрясся, занавески на окнах посветлели, на них заколебались тени кустов и деревьев.
— Цивилизация… Черт знает что такое, — раздался сонный голос мужа. — Даже в глуши нет от нее спасения. Всю рыбу распугают…
Когда по стене проползло одиннадцатое по счету пятно, стало опять тихо и темно. Но Ольга больше не смогла уснуть; она лежала с открытыми глазами и прислушивалась к шорохам, доносившимся из сада; под порывами ветра кусты сирени стучали в окно, и казалось, будто кто-то просится в комнату.
В шесть часов утра муж встанет, поднимет салфетку и, увидев приготовленные с вечера яйца и простоквашу, довольно пробормочет: «Все в ажуре». Простоквашу он будет тянуть прямо из кувшина, откинув голову и зажмурив глаза, а яйца — чтобы не разбудить Ольгу - бесшумно проковыряет ногтем и, прежде чем есть, обязательно понюхает и сморщит нос. Потом он возьмёт удочки, складной стул, завернет шею полотенцем и уйдет на озеро. Ольге стало тоскливо: впереди бесконечный летний день.
Она было обрадовалась, увидев у хозяев однажды томик Оливии Уэдсли; на обложке — картинка: высокого роста мужчина, обняв за плечи стройную женщину, уводит ее куда-то вдаль, к полыхающему закатом горизонту. Ветер развевает их плащи, играет выбившимся из-под шляпки локоном. «Интересно», — подумала Ольга. Но оказалось не так уж интересно: на каждой странице волосы у женщин восхитительные, платья изумительные, улыбки обворожительные, и героини только и делают, что вздыхают, переживают и трепещут. Дочитав книжку, Ольга еще раз посмотрела на обложку. Куда же он привел ее? В какие-то затененные шторами комнаты, где «царит убаюкивающий прохладный покой». Ольга положила книгу на место, на покрытый вязаной салфеткой комод…
В комнате посветлело.
Ольга Оперлась на локоть и посмотрела на мужа. Он спал раскинувшись поверх одеяла; из-под полосатой пижамы округло выступал живот.
Что привлекло ее в этом человеке?.. Выпускной бал в институте совпал с шестидесятилетием профессора Турина. Произносились речи, оркестр играл туш, окна актового зала были широко раскрыты, и за ними — белая ленинградская ночь; светлые платья девушек на набережной, четкие силуэты подъемных плавучих кранов, и в пролете разведенного моста — бледное небо, прочерченное желтой полоской зари, догорающей над заливом. Чувство полной свободы владело Ольгой: позади годы упорного труда — зубрежка, дешевенькие платья, жесткая койка в общежитии, поспешные завтраки всухомятку, бессонные ночи перед сдачей курсовых проектов. Профессор Турин познакомил ее с племянником: «Это моя лучшая ученица. Будет отличным инженером».
Геннадий на восемь лет старше ее. Он тогда уже был старшим бухгалтером крупного завода.
Ольге дали назначение в Новосибирск, но Геннадий «нажал где надо», и все получилось «в ажуре» — Ольга никуда не уехала. Через два месяца они поженились.
Геннадий с первого дня знакомства окружил Ольгу заботой и вниманием. С годами его отношение не изменилось. Вот и сейчас — он спит на неудобной узкой кушетке, а ей предоставил широкую хозяйскую кровать. Ольга избавлена от всяких хлопот: они снимают комнату с полным пансионом, а их сын, трехлетний Толик, живет на даче у дяди.
Хозяйка кормит Ольгу и Геннадия тяжелой деревенской едой — сало, каша, свинина; даже курица фаршируется кусочками шпика, а перец — в каждом супе. Утром хозяйка осторожно просовывает голову в дверь и, убедившись, что Ольга уже проснулась, говорит всегда одну и ту же фразу: «Топрый тень. Что вы шелаете на опет, Олька Николаевна?»
Тоскливое чувство усилилось. Ольга повернулась к стене и долго глядела на выцветшие обои, под которыми обозначались кромки неплотно пригнанных досок. Вспомнился свой дом — тисненые обои, гитара с темно-голубым бантом; Геннадий, любитель антикварных вещей, купил где-то по случаю эту гитару, работы испанского мастера Маркоса. Один вечер он потренькал, глядя в самоучитель по цифровой системе, и больше к гитаре не прикасался — только заказал чехол и старательно написал на нем свою фамилию: у него привычка метить вещи. На его письменном столе лежит кожаная папка с золотым оттиском — «Дипломная работа О. Н. Калашниковой». За четыре года надпись потускнела, а кожа потеряла блеск и кое-где потрескалась, хотя Геннадий в солнечные дни прикрывал папку газетой.
За стеной часы хрипло пробили шесть раз. Кушетка под Геннадием заскрипела, он зашаркал домашними туфлями, зевнул.
Ольга закрыла глаза и сделала вид, что спит.
— Топрый тень, Олька Николаевна. Что вы шелаете на опет?
— Ну какая разница, делайте что хотите, Марта Августовна, — с трудом скрывая раздражение, ответила Ольга.
Она стояла у пятнистого трюмо, заключенного в потемневшую дубовую раму с нелепыми завитушками, и разглядывала свое лицо.
Кожа гладкая, и на щеках румянец. Но вот около глаз уже морщинки — совсем такие, как на папке с ее дипломным проектом. Откуда в двадцать семь лет морщины? «Что за фантазия ехать на лето в какую-то деревню! — вспомнила она слова Беллочки Брянцевой, жены директора мебельной фабрики. — Ребенок чудно устроен — на шикарной даче профессора Турина. Слава богу, можно подумать о себе. Мало ли что твой Геннадий любит рыбную ловлю. Тоже мне спорт! Теннис и танцы — вот настоящий спорт. Твой муж совершенно не считается, что в деревне ты постареешь и расплывешься. Отдыхать нужно только в Сочи».
Беллочка уже девять лет замужем; она «выскочила» сразу после школы. Муж исполняет все ее желания. У Беллочки постоянный пропуск в Дом кино, билеты на премьеры ей приносят домой, а на футбол и в магазины они с Ольгой ездят на служебной «победе» Брянцева.
Ольга неприязненно подумала о Геннадии: «Сам растолстел и хочет, чтобы я тоже расплылась». Она обеспокоенно оглядела в зеркало свою фигуру и заметила, что её халат завязан полотенцем, — утром она не могла найти пояска и взяла, что попалось под руку.
Ольга осмотрелась: неубранная постель, один чулок лежит на полу, другой — вместе с резинками свешивается со стула, платье брошено в ногах на кровати. «Где же, однако, пояс от халата?.. Ах, да не все ли равно…» Ольга присела к столу и подперла рукой щеку. В комнате хозяев тикали стенные часы, маятник однотонно постукивал, и это действовало на нервы — так же, как и доносящееся со дзора кудахтанье. На столе лежало начатое письмо к Беллочке; в нем всего пять строк, больше Ольга не могла придумать, — теперь эти строчки посыпаны яичной скорлупой.
Ольга откусила от пирожка, нехотя пожевала и положила пирожок на тарелку. «Сходить к Геннадию на озеро, что ли?» Она сняла халат и начала медленно одеваться.
Вокруг городка пологие холмы, горбатые поля со следами старого межевания; между хуторами аккуратные тропинки и дорожки. По берегу небольшого озера заросли лозняка и ольшаника, на спокойной воде редкие всплески рыбы, блеск стрекоз. Городок — одна вымощенная крупным булыжником широкая улица: вывески на эстонском и русском языках — «Райком», «Аптека», «Парикмахерская»; столовая, где за кружкой пива обсуждаются местные новости; почта, на которой знают в лицо всех адресатов.
За неделю, прожитую здесь, Ольга успела привыкнуть к ленивой, прогретой солнцем пыльной тишине городка. Но сегодня, едва выйдя на улицу, она почувствовала необычайное оживление. Жители стояли группками в тени тополей и, показывая руками на продавленный булыжник мостовой, переговаривались.
Проходя мимо пивного ларька, Ольга прислушалась.