Ветер

Так, выслушав эту историю, я стал тринадцатым в команде защитников нашего покоя. На следующую ночь мы решили наведаться в дом Стасова — провести этакий обыск, мол, а не храните ли вы в холодильнике человеческие сердца?

Где-то заполночь мы, чертова дюжина рослых крепких мужиков, вооруженных палками и ножами, окольными путями пробрались в лес, чтобы не наткнуться на ментов, заполонивших село (интересно, что никто из нас не встретил ни единого — должно быть они и сами до смерти боялись орудовавшего в Д*** убийцу, так что старались на дежурствах где-нибудь отсиживаться), к условному месту, откуда решено было отправиться к дому Стасова. Все шли с непоколебимой уверенностью, что именно он и есть убийца, не смотря на то, что прямых доказательств этого у нас не было, и намерением уничтожить его во что бы то ни стало.

Поросший мхом дом на окраине села казался заброшенным. В окнах не горел свет, не было слышно ни скрипа калитки, ни лая собаки. Одним словом, мертвое место! Крадучись, мы подошли к незапертой калитке, и стоило нам шагнуть во двор, как убеждение в том, что дом Стасова мертв было тут же развеяно! Огромный черный пес, сливавшийся с темнотой ночи молниеносно бросился на шедшего впереди Ивана Кошина, и сбил его с ног, силясь дотянуться до горла своими клыками. В первую секунду мы просто опешили — пес не залаял, не зарычал, предупреждая о готовности к нападению — он просто кинулся на Кошина, явно намереваясь убить. Борьба шла молча — ни пес, ни Иван не издали ни звука на протяжении пяти-шести секунд этой схватки. Первым от охватившего всех ступора очнулся я, и бросившись вперед всадил нож в спину собаки. Моему примеру последовали и другие, и спустя несколько мгновений пес завалился на бок под градом обрушившихся на него ударов, и дернувшись несколько раз затих. Мы помогли Ивану подняться, слыша, как под ногами хлюпает кровь человека, и едва не загрызшего его чудовищного пса. Он пострадал не так серьезно, как можно было предположить — разодрана в клочья была лишь правая рука, которой он защищался от собаки, да вывихнута при падении нога.

— Вы видели на калитке табличку «Осторожно, злая собака»? — спросил я, поднимая Ивана с земли, — Нет? И я не видел! Ее там просто нет! Уже за то, что он держит такое чудовище, и не повесил предупреждение, этого ублюдка нужно упечь в места не столь отдаленные!

— Нужно вытащить ножи из собаки, — произнес Толя, и наклонился на поверженным псом, чтобы выполнить свое намерение. Я шагнул к нему, чтобы помочь, и в этот момент Толя закричал от боли. Страшные челюсти пса сомкнулись на его ноге, и он повалился на землю. Я плохо видел происходящее, но все же отчетливо различал горящие вполне человеческой яростью глаза пса. В них ни на секунду не шевельнулся страх, или боль, даже тогда, когда я размозжил палкой голову животного. Только ярость! Дикая, неимоверная ярость…

Вынув ножи из тела собаки мы двинулись к входной двери дома, озираясь по сторонам, ежесекундно ожидая нападения. Нас оставалось лишь десять — Иван и Толя не могли пойти с нами, и перевязав раны мы оставили их у калитки, вместе с Саней Прохоровым, который добровольно вызвался охранять раненых.

У крыльца мы замедлили шаг, и Коля Саримов, шедший первым, постучал в дверь. Мое сердце бешено колотилось, но не от страха, нет, — от предвкушения мести!..

Дверь распахнулась от сильного удара, заставив всех нас отпрянуть назад, и на пороге появился Стасов. Даже в кромешной темноте летней ночи я ужаснулся, увидев его лицо, наполовину скрытое капюшоном. Длинные спутанные волосы, кое где покрытые сочившимся из язв гноем спускались до самых губ, разъеденных болезнью. Вместо носа был лишь черный провал, в который также забились волосы… Глаз Стасова я тогда не видел — они были скрыты капюшоном, но впоследствии я рассмотрел и их — глазницы мерзавца ввалились в череп, и из этих ям на нас маленькие глаза, ужасно похожие на те, что были у убитого нами пса. Ростом он был где-то около 160 см., широкоплеч и мускулист.

— Что вам нужно? — спросил Стасов низким хрипящим голосом, выдававшем в этом старике его возраст (по моим сведениям ему было за семьдесят), — Зачем вы пришли? Поохотиться на собак?

Мы молча отступили на шаг назад, не в силах отвести взгляд от этого уродливого лица.

— Ну что ж, — продолжал он, — Одну вы уже убили. Хотите еще поразвлечься?

Он повелительно взмахнул рукой, и рядом с ним тут же появились две огромные собаки — точные копии того монстра, что мы уложили у калитки. Мы одновременно отступили еще на шаг назад, и, вероятно, почувствовав наше смятение, собаки бросились в атаку. На этот раз они действовали уже по другому, словно наученные горьким опытом погибшего собрата — бросались на всех поочередно, кусаясь и царапаясь, а не выбирая себе определенную жертву. Огромные чудовища метались между нами, словно ангелы смерти, а этот мерзавец громко хохотал, глядя на происходящее.

Многие уже готовы были отступить, и броситься бежать, когда я, отбросив налетевшего на меня пса, вбежал на крыльцо, и крепко схватив Стасова приставил нож к его горлу. В ту же секунду молчаливые псы-убийцы отступили, и замерли неподвижно.

— В дом! — приказал я Стасову, и он повиновался. Следом за нами двинулись мужики, подбирая с земли упавшее оружие. На почтительном расстоянии от них шли все также молчаливые псы.

Первым, что поразило меня был отвратительный гнилостный запах, царивший в этом доме. Света не было нигде (слава богу, некоторые из нас прихватили с собой карманные фонарики) — ни в одной комнате не было даже элементарной электрической лампочки (тут я сообразил, что на подходах к дому не заметил нигде проведенных к нему проводов). Везде царил полнейший бардак — стулья и допотопные кресла с рваной обивкой валялись перевернутыми на полу, штукатурка потрескалась, а потолок почернел от копоти. тут же нашлись и доказательства причастности Стасова к убийствам — меня чуть не стошнило, когда я наступил на полуразложившуюся руку… То там, то здесь валялись гниющие конечности, а со шкафа в коридоре на меня смотрела чья-то голова! Позже, уже после смерти этого чудовища, мы наведались в его сарай — там он держал человеческие внутренности, видимо для своих собак. они были попросту свалены в одну большую кучу: кишки, сердца, желудки…

Он смеялся, видя наше смятение и страх. Смеялся, когда мы находили части тел любимых или друзей. В одной из комнат вздернутая под потолок висела Катя, уже начинавшая превращаться в скелет, в другой стены были оклеены человеческой кожей. Мне становится дурно при мысли о том, что этот маньяк делал здесь со своими жертвами…

Суд был короток, а мнение единогласным. Виновен! Приговор — смерть! Привести в исполнение немедленно! Мы связали мерзавца по рукам и ногам, заткнули рот кляпом, чтобы не слышать его отвратительного хохота и, подобрав по пути Толю с Иваном и Колей, потащили старика в лесную чащу, подальше от людских глаз, чтобы никто не мог увидеть пламя огромного костра!

Язычок пламени перекинулся с бересты на сучья, которыми был обложен до груди старик, крепко привязанный к огромной сосне. Огонь набирает силу, и вот на Стасове уже тлеет одежда, а мы смотрели, словно зачарованные на то, как на наших глазах убийца наших детей превращался в пепел. Он не кричал, не смотря на то, что я вынул у него кляп изо рта, не пытался освободиться, словно покорившись неизбежному. Должно быть, он все же был колдуном, и знал, что произойдет в дальнейшем. Вот загорелись его волосы, пламя перекинулось на лицо, а он все также неподвижно стоял, лишь переводя взгляд с одного из нас на другого, и за секунду до того, как от жара костра вытекли его глаза, взгляд чудовища остановился на мне, а пылающие губы что-то прошептали…

Он сгорел полностью — в прах превратились даже кости, избавив нас от необходимости заметать следы нашей расправы над этим монстром. Да, именно монстра — он был именно таким! А как еще назвать человека, десятками, а может быть и сотнями потрошившего людей, да еще и отдавая предпочтение детям. Да, Стасов был монстром, и он заслужил эту ужасную смерть!