Гостья

— Сексуальное удовлетворение? — спросила Смерть, — Обычно мне отвечают так.

— Не-а! Пофигизм! Чувство, когда тебе уже все пофигу, и остальные тебе от этого завидуют. Когда ты уволился с работы, но еще не отработал последний день — ты можешь послать шефа по матери, и все коллеги будут тебе завидовать, потому что тебе уже все до лампочки, а им с ним еще работать. Когда ты идешь под проливным дождем и смотришь на людей, ютящихся под козырьками подъездов. Ты-то уже промок, и спокойно можешь идти своей дорогой, а они — нет. И они тебе завидуют… Так и в бою… Ты уже знаешь, что умрешь, и идешь на смерть с чувством полного пофигизма в груди. Ты можешь собрать вокруг себя полсотни врагов, а потом рвануть чеку гранаты, потому что тебе уже все равно! Ты знаешь, что умрешь… Слушай, Смерть, а ты можешь обеспечить мне какой-нибудь подвиг? Ну, прямо сейчас забросить меня в Чечню, или еще куда, в горячую точку? Что б я там умирая подвиг совершил, и мне медаль бы дали.

— Посмертно? — уточнила она.

— Конечно! Ну что? Можешь? Это ж, ведь, тоже самоубийство. Я ведь хочу лезть под пули.

— Могу… — подумав согласилась Смерть, — Куда тебя заслать?

Я задумался. Где у нас идет война? На ум приходила только Чечня, да только вот получать медаль в бою во имя каких-то, неизвестных мне идеалов, как-то не хотелось. Эх, жаль, что Вторая Мировая кончилась!

— Нет, лучше не надо… — одумался я, — Что-то мне расхотелось умирать за кого-то.

Как же еще умереть? Может быть яд? Скучно! Лежать и ждать своей смерти. К тому же, напоследок еще все тело судорогой скрутит, и Смертушка будет вынуждена все же рубануть меня по ногам своей косой. Как-то не эстетично. А выпить какой-нибудь безболезненный яд — это как умереть от старости. Без боли, тихо и спокойно. Красивого тут мало.

Вскрыть вены в горячей ванне? Та же ерунда. Лежать, чувствуя, как из тебя вытекает жизнь, и беседовать со смертью, ожидая того момента, когда ты уснешь навсегда. Нет в этом красоты!

Во! Придумал! Можно облить себя бензином в людном месте и поджечь! Во-первых, огонь очищает — это известно всем. Тут тебе и смерть, и кремация одновременно. Во-вторых, смотреться будет очень красиво — живой факел, мечущийся по площади! Сколько людей будут завороженной смотреть на мою горящую фигуру и думать о том, зачем я это сделал?! Во имя чего?

Однажды я видел в новостях, как какой-то мужик на митинге протеста против чего-то, облил себя бензином и поджег. Как закричала вокруг него толпа! Вот только умирать он не собирался — просто хотел привлечь к себе внимание. И бензином он обился скуповато, и рубашку заранее расстегнул, чтобы легко сорвать эту горящую тряпку со своего тела. Остался в живых, конечно! Даже серьезных ожогов не получил! Зато все смотрели на него, и, вроде как проникались идеями того, за что он выступал. Дескать, раз человек во имя идеи готов сжечь себя заживо — эта идея того стоит.

А вот я сделаю это просто так! Пусть все гадают!

Стоп… А почему это все горящие люди так мечутся, катаются по земле и страшно кричат? Вряд ли для того, чтобы привлечь к себе внимание. Боль… Страшная боль, когда ты сгораешь заживо.

Нее… Не пойдет. Это как войти в клетку к тигру — знаешь, как выглядит твой страх. Я предпочитаю темную пещеру с чудовищем внутри. Может оно белое и пушистое, это чудовище. А вот огонь — это тигр.

Хотя… Можно сожрать перед этим восемь пачек анальгина! В общем, наглотаться обезболивающих, чтобы ничего не чувствовать. Метод… Но это как-то уже не так красиво. Люди вокруг, конечно, не будут об этом знать, но я то буду. А ведь я хочу умереть не во имя чего-то, не для кого-то, а для себя самого. Ну и для моей очаровательной собутыльницы, конечно, раз уж она бросила все свои дела, чтобы придти за мной.

Броситься под поезд?

Застрелиться?

Повеситься?

Все не то…

— Ну? — поторопила меня смерть, поглядывая на часы, — Что ты решил?

— Прыжок! — вдруг неожиданно выдал я, — Хочу прыгнуть!

— Куда?

— Не куда, — передразнил я ее, — А откуда. С высоты! Может и летать научусь.

— Молодец! — похвалила меня Смерть, — Пойдем?

Она встала и подала мне руку.

— Что? Уже?

— А чего ждать? — удивилась она, — Или ты хочешь это сделать в конкретное время суток?

— Да нет… сейчас меня вполне устраивает.

Страха не было. Было любопытство. Проклятое человеческое качество, постоянно требующее от него узнавать что-то новое. Что же там, за гранью? Куда она отведет меня?

— С небоскреба? С самолета? Или с горы? — деловито спросила меня Смерть.

— С горы, — подумав, ответил я, — В какое-нибудь глубокое ущелье.

Мир вокруг меня растаял, а затем снова обрел форму. Мы стояли на краю потрясающе красивого ущелья, дно которого с огромным трудом угадывалось где-то внизу.

— Давай! — Смерть подтолкнула меня к краю.

— А ты будешь меня за руку держать? — глупо спросил я, — Страшно, ведь, все-таки.

— Нет, не буду, — ответила она, — Но если хочешь, потом поймаю тебя в полете. Первый шаг ты должен сделать сам, никто тебе в этом не помошник. А дальше мы полетим вместе. Хочешь?

— Хочу…

Я наклонился над краем бездны. Как там у Ницше… «Если долго всматриваться в пропасть, то пропасть начинает всматриваться в тебя…» Ну, пропасть, что ты видишь в моей душе? Ах, да, ты все равно не ответишь. Ну, тогда, земля — прощай! В добрый путь!

Не знаю, почему «Король и Шут» пел «Разбежавшись, прыгну со скалы». Мне, почему-то, совсем не хотелось разбегаться. Я просто встал на краю пропасти и позволил ветру подхватить меня под руки. Почувствовал, что теряю равновесие я не стал противиться этому, а лишь оглянулся на Смерть, которая ободряюще улыбнулась мне.

— Пошел, страус, пошел! — сказал она.

Ветер засвистел в ушах. Земля ушла из-под ног. Сердце покинуло грудную клетку и радостно забилось где-то в желудке.

Я летел!

Оставалось лишь взмахнуть крыльями, для полной иллюзии полета, но я не стал этого делать. Падать вниз не страшно, ведь ты знаешь, что тебя там ждет. Страшно падать вверх, но это и не возможно.

Кто-то взял меня за руку, и я увидел Смерть, раскинувшую руки и падавшую рядом со мной… Наши руки расцепились за секунду до того, как я коснулся дна, и перед тем, как мир в моих глазах угас, я успел увидеть, как она зависла в воздухе, в сантиметрах от острых камней на дне ущелья.

Был тоннель. Был свет. Вот только свет был не впереди или позади, а повсюду. И я летел сквозь этот свет под ободряющий голос Бутусова: «Эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки…»

А потом свет ушел. Осталась темнота, продлившаяся до тех пор, пока я не открыл глаза.

Я увидел руки. Свои руки, на которых покоилась моя голова. Поднял голову и осознал, что она жестоко болит. Пригляделся и обнаружил, что мои руки лежат на столе. Принюхался и понял, что рядом стоит недопитая бутылка водки. Обвел взглядом окружающее пространство, и обнаружил, что сижу на своей же кухне.

А как же полет? А как же Смерть?

На столе передо мной лежали три бумажки, свернутые в аккуратные прямоугольнички. Записки…

Я развернул первую.

«Водка на столе, котлеты в холодильнике, 

— каллиграфическим почерком сообщала мне она, —

Я поехала. Твоя крыша…»

Ну Смертушка, ну юмористка!

Я развернул вторую.

«А ты молодец, Лешка! Справился! Истинный пионер и первопроходец! Мы с Судьбой тут посоветовались, и решили, что тебе стоит все-таки еще немного пожить. Может и правда ПНВ изобретешь? Так что живи, и наслаждайся жизнью. Ах да, чуть не забыла, тебе же наверняка обидно, что ты остался жив, что так и не узнал ответы на твои вопросы. Просто разверни третью записку — в ней я открыла тебе один секрет, но он будет ключом ко всем остальным вопросам. Ты человек умный, сам догадаешься…