Нить

— Вы уже закрыты? — спросил кто-то совсем рядом, заставив Надежду подпрыгнуть на месте, и на секунду забыть о сотовом, затерявшемся где-то среди ключей и косметичек. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это не сам Дьявол поднялся из преисподней, чтобы низвергнуть ее в огонь, а всего лишь пожаловал очередной потенциальный клиент, точнее — клиентка, горячо желающая узнать свое будущее. Вот только, какого же черта она так тихо подбирается со спины?! Так и заикой остаться недолго…

— Да. — ответила она, оборачиваясь, но едва встретившись взглядом со взглядом женщины, ее пробил озноб, второй раз за последние несколько минут. Видение словно бы повторилось, будучи на этот раз еще реальнее. Снова нить, снова смутное понимание того, что такое «предмет спора», не желающее оседать в сознании. Вот только огня на этой раз не было — были лишь последствия его смертельной пляски… Перед Надеждой стояли два обгоревших до неузнаваемости тела! Ни одежды, ни волос — лишь только жуткое месиво из сгоревшей кожи и ожоговой жидкости, покрывающее их с ног до головы. Женщина, и маленький ребенок, ростом не больше метра, пол которого теперь не угадывался из-за страшных ожогов по всему телу. Или, точнее, наоборот — в теле, с трудом различимом среди сплошного чудовищного ожога, не угадывался ни пол, ни возраст. Малыш стоял, держась за руку полуобугленной женщины, и пытался что-то сказать, то открывая, то закрывая рот, превратившийся в уменьшенное подобие разверзшейся готической арки…

Захлестнувшая ее волна ужаса заставила Елисееву отшатнуться назад, мечтая только об одном, скрыться в темном чреве своего рабочего шатра, дабы не видеть этого кошмара…

— Тетенька, с вами все в порядке?

Видение исчезло так же резко, как и появилось. Вместо двух обгоревших тел перед ней стояла немолодая полноватая женщина, держащая за руку милую девочку лет шести, и обе они с неподдельным испугом смотрели на побледневшую гадалку, до смерти испугвшуюся того, что по ходу работы ей надлежало бы видеть каждый день. Будущего…

— Да. — с трудом ворочая языком ответила Надежда, пытаясь опрвиться от пережитого шока. — Да, все нормально. Это все жара, да и вообще, плоховато я себя сегодня чувствую. Поэтому и закрываюсь… Так что, извините, но погадать вам я сегодня не смогу.

— Жаль… — недовольно протянула девочка, состроив умильную рожицу.

— Ну что ты, Настенька, — женщина присела рядом с ней и погладила по голове. — Зайдем в другой раз. Или пусть мама тебя сводит. Хорошо?

— Хорошо. — с неохотой согласилась девочка. — Попрошу маму. До свидания, тетя Волшебница! — крикнула она вслед Надежде, уходящей вглубь парка.

Пытаясь удержаться на ставших, вдруг, ватными, ногах, Елисеева шла к выходу из парка, на ходу пытаясь набрать номер вахты муз комедии, чтобы сообщить Феде о своем уходе. Десяток раз она промахивалась по нужной кнопке, а когда, наконец, сумела набрать номер, в трубке раздались короткие гудки. Великолепно! Впрочем, какая разница?… В голове прочно обосновалось чувство, что ни палатка, ни Федя, ни ее начальник, уже больше никогда не повстречаются на ее пути. Они не охвачены вездесущей нитью, все туже затягивающейся у нее на шее. И никогда уже она не погадает по руке маленькой Насте, так жаждущей волшебства… Просто потому, что скоро умрет. Быть может, прямо сейчас, а, быть может, через пару дней. И эта девочка последует за ней, превращаясь в обгоревший уродливый трупик.

Потому что нить существует! Потому, что предмет спора где-то рядом… И еще потому, что она, черт возьми, не имеет ни малейшего понятия, что все это значит!

Сергей проснулся рано утром от звона надоевшего до жути будильника, проехавшегося по ушам подобно гусеницам танка. Выбросить бы эту гадость — уж больно жестокая получается побудка, но нет, нельзя… От другого он точно не проснется.

5:20. К семи нужно быть на «Экране», чтобы, как всегда, затарив кузов своего разбитого и скрипучего «ГАЗика» ящиками с бутылками, везти их на другой конец города. Где уж тут романтика дальнобоя и пустых ночных трасс… Но деньги платят, а это — главное.

Он нехотя поднялся с кровати, оделся и направился в ванную, на ходу вспоминая события прошлого дня и тихонько матерясь на попавшего под ноги кота.

Удачного свидания с Наташей так и не получилось, и он склонен был винить в этом именно проклятую гадалку, наглухо испортившую им весь день. Наверняка она просто решила отыграться на нем, за то, что он вовсю хулил всех липовых прорицателей на свете, вот и разыграла эту комедию. Надо отдать ей должное, разыграла она ее более чем грамотно! На секунду он и сам поверил в существование некой незримой нити судьбы, которая должна была заставить его убить их обеих. Осознание полной бредовости этих слов приходило при мысли о том, а на кой ему, собственно, кого-то убивать? Особенно девушку, с которой он надеялся построить более-менее крепкие отношения. Надеялся до вчерашнего дня… До того, как в его жизнь вошла это чертова ведьма, испортившая всю малину!

Наташа после этого сеанса группового лохотрона так и не оправилась от испуга. И, естественно, не смотря на ее клятвенные уверения в то, что она не верит этой ведьме, всю дорогу она как-то подозрительно косилась на него, думая о чем-то своем. Видимо, прикидывала, в какой момент он вытащит свой большой зазубренный нож, и потащит ее в подворотню, дабы там вспороть ей живот…

Сергей зачем-то представил себе эту сцену, и его передернуло от отвращения. Нет, в самом деле, в одном гадалка была права — ее он точно придушил бы с удовольствием!

На кухне, у плиты, уже колдовала мать.

— С добрым утром. — поприветствовала она его. — Как спалось?

— Нормально. — буркнул Сергей, исчезая в ванной. Он не был настроен на то, чтобы говорить с кем-либо. Душу грызла какая-то смутная тоска, и лучшим лекарством от нее, как он знал, было напиться до полного беспамятства. Но нельзя! Это не выход. Выхода вообще нет… Не зря же «Сплин», спевший эту проклятую песню, «Выхода нет», гордо именуется «Сплином». Тоской.

Полный сплин…

— Что у нас на завтра? — он попытался улыбнуться матери, выходя из ванной. Получилось натянуто, но получилось.

— Жареная картошка.

— С мясом?

— С жареной картошкой.

Воистину полный сплин! Жрать нечего, так что, довольствуйся тем, что есть. И думай на голодный желудок о том, что виноват в этом лишь ты один, бросавший по пьянке одно место работы за другим, и пропивая все, что находил в доме… Хорошо, будем кушать жареную картошку с жареной картошкой. Интересно, а сахар к чаю есть, или как в армии — «Может еще и заварки попросишь?»

Обычное будничное утро. Народ неохотно едет на работу. Трамвай, в котором гордо восседал Сергей, бессмысленно глядя в окно, громко бренчал колесами по Богдашке, поднимая с постели тех, кто еще не успел проснуться. Подъем, люди! Возрадуйтесь! Новый день пришел! Открывайте окна, выходите на балконы, выбегайте на улицу! Радуйтесь тому, что город еще не забит скопищем машин, и по пустынной улице едет, пока что, один лишь грохочущий трамвай! Подъем, любимый город!

Вывалившись из трамвая на гор больнице, Сергей бодро зашагал к заводу, намереваясь хоть чуток освежиться по дороге. Настроение улучшилось, правда, не на много. Тоска не то, чтобы отступила — она всего лишь улеглась отдохнуть на самое дно души… Так что, жить можно. До тех пор, пока она не вернется…

Завод встретил его все тем же сплином. «Те же знакомые рожи». Те же стоящие в гараже лупоглазые «ГАЗики», элегантная и воздушная «Десяточка» начальника гаража, свирепая физиономия гиганта «КРАЗа», добродушная — 157-го «ЗИЛа»… А возле его «ГАЗика» примостился вечно грустный «УАЗик» — головастик. И если знакомые рожи и навевали тоску, то вот машины, почему-то, нет. Для Сергея автомобили были куда ближе и роднее управлявших ими людей.

А что, ведь у каждой из них свой характер, свои привычки, свои особенности. И, быть может, своя судьба. Кто-то из грузовиков, отработав свое, совсем как человек уйдет на пенсию, доживать свой век, пока он, окончательно состарившийся и развалившийся, не будет списан на металлолом. Но таких «пенсионеров» будут лишь единицы! Большинство стальных обитателей гаража проживет недолгую, но кипучую жизнь, и закончит ее геройски, лобовым столкновением с кем-то, кто осмелится не уступить ему дорогу. Совсем как могучие буйволы во время весеннего гона, готовые схлестнуться с кем угодно не на жизнь а на смерть.