Страница 8 из 17
С тех пор на его звонки всегда отвечала мама, так что я тут не при чём. Мама с особой заботой приветствовала его, словно сына, уехавшего на учёбу за границу. В тот момент в моём сердце раздавался крик: "Не меня ли ты двадцать лет назад родила, что-то я не замечала таких нежностей по отношению ко мне!" Я становилась рядом и как можно громче глотала воду, выражая своё чрезвычайное негодование. Но для мамы в тот момент я была просто воздухом.
Однако от бесчисленных ночных телефонных атак Лу Сюя в конце концов не выдержала и моя мама. Но это же звонил её любимый сынуля, как она могла что-то сказать? Она только с горечью и обидой в глазах посмотрела на меня, да так, что у меня сжалось сердце, и сказала: "У меня скоро будет нервное истощение". На самом деле, не то что мама, я сама уже плохо сдерживалась: не начальник, а вампир какой-то! После этого я сразу купила маме, а заодно, и себе десять с лишним пачек разных успокоительных и нейролептиков, но потом я вспомнила, что в наше время очень много рекламы таких препаратов, которыми потом люди травятся. Ненавижу уродов, которые это делают! Сказав это про себя, я подумала, что я ведь тоже рекламщик, недавно у нас был ролик про средство от комаров, так я из него такое сделала, что, судя по рекламе, от него не только комары, но и самолёты должны падать.
Мне сразу стало жаль её. Целыми днями ходит мертвенно бледная по гостиной, зовёшь её, а она через пять секунд медленно отвечает: "Что такое?",— прямо как та девочка из "Звонка". Так не пойдёт, подумала я, и побежала рассказывать обо всём Лу Сюю, а также о том, что мне нужно написать заявление о предоставлении служебного общежития. При этом я говорила очень вежливо, но в душе потирала ладони: "Попробуй только не согласиться, я ж тебя прямо здесь прибью". Он согласился, даже не думая,— класс!
Когда, вернувшись, я сказала маме, что переезжаю, она тут же подскочила на кресле, и начала носиться сломя голову, собирая мои вещи. Её движения были точными и стремительными — просто настоящий спайдер-вумэн. Было такое ощущение, что она вот-вот скажет: "Скорее уходи и больше не возвращайся". Какое же это нервное истощение, это как раз наоборот. Замуж не выдала, а уже за врата гонит — что ж это за мать? Вдруг я вспомнила, как часто мама, сделав лицо, как будто, полное ненависти, говорила мне: "Что ж это за ребёнок?" Ну вот ещё, ребёнок-то не мой, что ж вы с меня-то спрашиваете?
11
Когда мы с Лу Сюем пошли подавать заявление на предоставление общежития, нас встретила весьма манерная дамочка, буддийского спокойствия у которой было ещё поболее, чем у Вэйвэй. Но всё прошло удачно; всё время, пока мы были у неё в кабинете, она даже ни разу на меня не посмотрела, только сказала, что ещё есть комната — номер 302 в шестом корпусе. У Лу Сюя сразу вытянулось лицо. На выходе он сказал мне:
— Теперь мы соседи.
— А?
— Какая досада.
Я не поняла, но он объяснил:
— Ещё напьешься, приставать ко мне начнёшь!
После такого меня вышибло на полдня — это вроде как моя реплика, в конце концов, кто из нас мужик? Когда я оклемалась и собралась было наброситься на него, его уже и след простыл. Потом у меня до самого обеда в горле ком стоял, вот козёл!
Переезжала я так, что во всём районе как будто землетрясение было. Самое главное, что я готова была на всё, лишь бы заставить грузчиков забрать мою ненаглядную кроватку. Я стояла у грузовика и, размахивая руками, призывала их быть осторожнее с моими вещами — этакая генерал на передовой, отдающая команды. Тётушки нашего двора всё время дёргали маму за рукав и возбуждённо приговаривали: "Наконец-то вышла замуж, наконец-то вышла!" — при этом казалось, что они готовы расплакаться, как будто, сами наконец-то замуж вышли. У мамы вытянулось лицо, и лишь спустя некоторое время она ответила: "Не вышла, просто одна немого поживёт".
Когда я закончила с переездом, был уже девятый час, я очень устала и лежала на кровати без движения, как деревянный истукан. У меня всё болело: шея, руки, ноги — как будто меня затащили в тёмный переулок и поколотили. Я лежала и думала, как же меня угораздило из более чем двухсот метров переехать в это место, где, дай бог, несколько десятков будет.
Пока я думала, зазвонил телефон, мне очень не хотелось отвечать, я продолжила лежать, притворившись трупом, однако звонивший оказался очень настойчивым и трубку вешать не собирался. В конце концов я медленно-медленно протянула руку к телефону. Подняв трубку, я услышала вопль Вэнцзин: "Э-э-эй!" — перед глазами сразу почернело, а в сердце как будто раздался ещё более дикий крик.
Я опять со скоростью молнии вылетаю из комнаты, ловлю машину и еду в Partyworld[20]. Оказывается, Вэньцзин позвонила мне домой, и мама рассказала ей о моём переезде. Вэньцзин сразу же позвала всю толпу в Partyworld, где народ станет орать песни, да так что коней распугать можно, и в то же время ждать, когда я расплачусь, и всё это будет благозвучно называться "празднованием моего новоселья" — красота да и только.
Я сказала водителю, чтобы он ехал как можно медленнее, я даже готова доплатить, потому что я хочу подремать. Водитель повернул голову и непонимающими глазами посмотрел на меня. Я увидела в зеркале собственное лицо землистого цвета и сказал ему: "Я заболела". Он впал в ещё больший ступор: "Так в больницу ехать надо, раз заболела, какое там караоке!" Мне лень было объяснять ему: "Короче, езжай, как хочешь".
Похоже паренёк испугался, что я настолько больна, что помру в его машине ещё до того, как мы доедем до Partyworld, поэтому он гнал как ненормальный. Я только задремала, как за окном уже всеми цветами радуги играл неон и плясали черти. Кто, интересно, дал сегодня слабительное вечно забитому кишечнику под названием "улицы Пекина"?
Когда вошла в комнату, Вэньцзин сидела и вгрызалась в арбуз, вокруг были различные X и Y — люди, о присутствии которых я догадалась бы даже с закрытыми глазами. Байсун и его Жасминчик трогательно ютились в уголке, Гу Сяобэй молча сидел рядом с Яо Шаньшань, уставившись в экран мобильного телефона. Он поднял голову, посмотрел на меня три секунды, как будто, хотел что-то сказать, но так и не сказал, опустил голову и продолжил смотреть в телефон. Я ногами распихала несколько человек и протиснулась к Вэньцзин. Сев рядом с ней, я злобно сказала: "Ну ты, блин, и бестия!"
Мне стало скучно, и я улеглась на диван, чтобы вздремнуть. Я только задремала, как меня кто-то постучал по плечу. Я открыла глаза — рядом со мной сидел Гу Сяобэй. Он, глядя мне в лицо, серьёзно сказал: "Линь Лань, я хотел тебя кое о чём попросить". Я знаю, что Гу Сяобэй не любит что-либо просить, поэтому я села прямо и, не думая ни секунды, сказала: "Если я смогу, то конечно, говори, в чём дело".
На самом деле, мне всегда казалось, что я в большом долгу перед Гу Сяобэем, поэтому, что я могу вернуть — то верну. Мы с ним встречались с десятого класса вплоть до третьего курса института — шесть лет. Все эти шесть лет он беспрекословно слушался меня, баловал меня... Он умилённо улыбаясь, смотрел на меня, лицо его было полно нежности, глаза — чистые, как Полярная звезда. Даже в самом конце, когда я сказала, что нам следует расстаться, он послушался, не проронив ни слова. Это случилось у него дома, у него была сильная простуда, на нём были подаренные мной очень тёплые шапка и шарф, всё его тело было очень плотно закутано — как у какого-нибудь деда с Большого Хингана[21]. Я сказала ему: "Давай лучше расстанемся". Он кивнул. Потом он пошёл в ванную, я стояла, прислонившись к двери спиной и слышала раздающиеся оттуда звуки непрекращающегося кашля, звук включённого крана, звуки спуска воды. Среди этих звуков я смутно различала приглушённые всхлипывания, очень тихие и нечёткие, такие же нежные, как и его голос. Я медленно сползла вниз по двери, и из моих глаз, словно из устья Янцзы, полились слёзы.
20
Популярная в Китае тайваньская сеть дорогих караоке-баров.
21
Горная цепь на северо-востоке Китая на границе с Монголией.