Страница 55 из 63
Поясню, почему я ожидал рериховской реакции на мою книгу. Теософия призывает к диалогу разных мировоззрений, к сопоставлению разных традиций, свободно-критическому взгляду на устоявшиеся авторитеты. Ничего против этого я не имею. Однако, по моему пониманию, расслышать другого человека, вести с ним диалог не означает слышать в его словах лишь то, что согласно моим убеждениям. Понимающий взгляд - это взгляд, который умеет замечать инаковость, взгляд, который не выстраивает всех в одну шеренгу, который замечает реальное многообразие мира, людей, культур, верований.
Мне непонятно, почему Г. Чечехина считает, что “обсуждать фундаментальные интуиции” можно только с единомышленниками (Чечехина, с. 127). В таком случае серьезного диалога и не будет – а будет только очередной “междусобойчик”.
В способности моей критикессы к диалогу меня, кстати, заставила усомниться и еще одна ее фраза – та, в которой она высказывает надежду, что я стану “ко всеобщему удовольствию примерным рериховцем” (Чечехина, с. 128). Здесь тревожно выражение “ко всеобщему удовольствию”. Ведь понятно, что стань я рериховцем, это никак не вызовет именно “всеобщего удовольствия”. Случись такое – и многие христиане этим, несомненно, были бы весьма огорчены. Употребление же Г. Чечехиной именно такого словосочетания – вместо более очевидного “к нашему удовольствию” - показывает, что она просто забыла подумать о других людях, неединомышленных с нею. Это признак не-диалогичного сознания, которое видит лишь своих и лишь своё. Впрочем, сразу скажу, что вызывать “всеобщее удовольствие” я не собираюсь. Хотя бы потому, что помню слова Христа: “Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!” (Лк 6,26).
Поймите, уважаемые мои оппоненты, моё - не буду скрывать - раздражение теософией Блаватской и Рерихов вызвано совсем не тем, что они критикуют мою веру, мою Церковь, и не тем, что они придерживались взглядов, отличных от моих. Я живу в мире, в котором встретить православного христианина является редкой удачей. Гораздо чаще мне приходится беседовать и сотрудничать с людьми, которые мыслят совершенно иначе, чем я. На кафедре философии религии и религиоведения МГУ, на которой я работаю, нет других православных преподавателей. Все другие мои коллеги придерживаются иных мировоззренческих принципов (в большинстве своем - безрелигиозных). Но ни с кем из них у меня нет конфликтов.
Конечно, если я сам о себе скажу, что меня не раздражает то, что другие люди думают иначе, чем я, вы можете не поверить. Что ж, приведу отзыв известного протестантского проповедника Евгения Моргулиса (Марка Макарова): "Движение снизу - единственный путь. Надо обретать больше друзей и показывать людям, своим и чужим, что мы - такие же, как и вы, и любим того же Христа. Я, например, дружу с Андреем Кураевым. Казалось бы, злейший враг... а на деле - лучший друг. Мы дружим домами. Я помогаю ему издавать книжки. Мы остаемся при своих доктринальных позициях, как бы по разные стороны баррикад. Когда проповедовал Билли Грэм, я, один из организаторов его проповеди, сидел на платформе, а Андрей Кураев на улице убеждал людей, идущих на проповедь, остановиться, ни в коем случае не слушать протестанта. Тогда мы, правда, еще не знали друг друга. Но я надеюсь, что теперь не кажусь ему чудовищем, а я в нем вижу приятного, милого человека"[619]. Или: “Возможен и другой путь – прямой диалог без посредников. 5 июня в Москве встретились референт Патриарха Московского и всея Руси о. Андрей Кураев и генеральный настоятель ордена доминиканцев Дамиан Берт. Состоялся откровенный разговор, и нельзя сказать, что это был разговор глухих”[620].
Так почему же меня так задела теософская проповедь?
Я просил бы моих оппонентов более четко уяснить для самих себя мотивы моих выступлений с критикой теософии. Напрасно Г. Чечехина предполагает, будто моя “книга преследует конъюнктурные цели (богословскую карьеру)” (с. 134). Дело в том, что это ее предположение противоречит иной ее гипотезе: “сомнительно, чтобы такой выпад против президента нашей страны разделили иерархи православной церкви” (с. 132). Это ведь было бы весьма странным способом строить карьеру: писать вещи, с которыми заведомо не согласится твое собственное начальство. Но как я не подозреваю, что статью “Лебединая песнь дьякона Кураева” Чечехина написала из карьерных побуждений – также я просил бы и мне не приписывать чего-либо подобного.
Мое неприятие теософской проповеди прежде всего вызвано тем, что она называет себя христианской. Использование святых для меня имен, слов, символов для пропаганды идей совершенно нехристианских не может не восприниматься верующим человеком как профанация и кощунство. Если бы теософия говорила о себе прямо как о каббалистике - я бы относился к ней гораздо спокойнее и гораздо менее полемично. Если человек живет в соседней со мной квартире и украшает ее по своему вкусу - это его право. Но если он начинает к себе перетаскивать иконы из моего дома - то это уже называется воровством.
Если бы рериховцы просто стремились к “философской свободе вне церкви” (с. 128) – так пожалуйста. Я же не занимаюсь критикой сознательно нехристианской философии Ницше или Сартра. Но вы сначала выйдете из церкви. Честно скажите, что вы не в церкви, что вы не христиане. И, соответственно, перестаньте оскорбляться на Определение Собора 1994 г. об отлучении рериховцев от Церкви и, подобно С. Ключникову, заявлять, что “не перестаете считать себя православными и после решения Собора”[621]. И перестаньте выставлять наших святых (Иоанна Кронштадтского, Серафима Саровского и других) в качестве своих единомышленников. А Рерихов не представляйте в качестве “разумеется, православных людей” (Самохина, с. 137).
И перестаньте тешить себя предположением о том, будто мое отношение к теософии не разделяется Патриархом, иерархами, старцами, богословами, то есть - Церковью. Голосование на Соборе по вопросу о сектах (в чье число было включено и рерихианство) было единогласным. 16 января 1996 г. в связи с появившимися в прессе сведениями о том, что рериховцы пытаются использовать имя академика Д. С. Лихачева в своих проектах, Патриарх Алексий написал Дмитрию Сергеевичу письмо, из которого я могу привести лишь одну фразу, которая прямо касается меня. Патриарх говорит академику: “Подробнее Вы можете ознакомиться с темными сторонами рерихианства по статье диакона Андрея Кураева в десятом номере “Нового мира” за 1994 год”[622].
Так что отнеситесь серьезнее к моим суждениям о теософии: это не просто мой частный голос. Другие стороны моей деятельности вызывают дискуссии и несогласия у некоторых других церковных писателей, но с моей критикой теософии солидарны все богословы, включая Патриарха, который совершенно недвусмысленно говорит: “Тоталитарный режим пал, но тоталитарное сознание само по себе исчезнуть не может и продолжает существовать. Оно находит благоприятную почву для своего проявления в духе сектантства и нетерпимости. Казалось бы, что может быть общего между изуверской сектой “Белое братство” и “утонченной” религиозной философией Рерихов. Но поразительная близость налицо. Она в антиличностном и, значит, тоталитарном характере их воззрений. Обожествление космических стихий в учении Рерихов делает человека рабом инфернальных сил. Неоязычество распространяется в причудливых формах многообразного симбиоза с обломками так называемого “научного” мировоззрения. За всеми личинами неоязычества скрывается пантеизм, культ безличного и бесчеловечного божества, не отделяющего себя от природы. Любое поклонение не Творцу, а твари - идолоплоклонство. Идолы требуют себе жертв. На смену вчерашнего атеизма идет новое и еще более страшное рабство, подчинение стихийным магическим силам, началам саморазрушения. Сегодня перед Россией в плане религиозном все более отчетливо обрисовывается жестко поставленнная дилемма. Это неоязычество и Православие. Изберет ли Россия творческую и личностную свободу, открытую ей в антиномической глубине Православия? Или обречена на новое вавилонское пленение в безличной и саморазрушительной безысходности пантеизма?”[623].
619
Макаров М. На мой век атеистов хватит // Русская мысль. 19.6.1997.
620
Шушарин Д. Межконфессиональный диалог // Независимая газета. 13.6.91. Не считаю лишним напомнить слова, сказанные историком Владимиром Махначом: “Я всю жизнь был сторонником глубочайшего уважения религиозного диалога и мог всегда вести диалог с католиком, мусульманином, иудеем, буддистом. Все это опробовано в моей жизни. Но я твердо говорю студентам: господа, все это так, но если вы слышите от человека, что он христианин и буддист одновременно, перед вами злодей или, в лучшем случае, дурак, наслушавшийся злодея” (Этос глобального мира. М., 1999, с. 40)
621
Ключников С. Ю. По следам одной переписки. // Дельфис. N. 1(6) 1996, с. 98.
622
Поскольку Дмитрий Сергеевич скончался, и теперь исследователям его наследия предстоит изучение его архивов, рукописей и корреспонденции, я считаю возможным опубликовать его ответное письмо к Патриарху: “Ваше Святейшество! От всего сердца благодарю Вас за Ваше письмо от 16 января 1996 года, в котором Вы проявляете столько заботы и о моей духовной жизни. Мне казалось,что окружение покойного петербургского митрополита Иоанна делает все, чтобы как-то отдалить меня от него. Я поддерживал Пакт Рерихов, но не их учение. Если “рериховцы” делают вид, что я поддерживаю их учение, то это ложь, и я обращаюсь к ним с просьбой не считать меня их единомышленником или даже единоверцем. Копию направляемого им письма я прилагаю. Всякого рода сектанты, в том числе и те, которых считают “старообрядцами”, мне глубоко противны, но старообрядцы, к которым принадлежали и предки моей матери, - это традиционные русские и я очень счастлив, что сейчас между двумя русскими вероисповеданиями вражда закончилась. Мне бы очень хотелось, чтобы закончилась и враждебность так называемых иосифлян, к которым в пору гонений на русскую Церковь причислял себя и я. Тогда в их среде я встретил в высшей степени достойных людей, твердых в вере. С искренним почитанием Д. Лихачев. 28.1.96.”.
623
Основы Православного образования в России. Доклад Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на встрече с членами Российской Академии Образования 29 декабря 1994 г. М., 1995, сс. 7-8.