Кто послал Блаватскую?

К стыду нашему приходится сказать, что католические иерархи в те же самые годы гораздо яснее и принципиальнее иерархов православных оценили суть рёриховского учения: “8.1.30. Н.К. рассказал, что Кубини ему передавал, что кардинал ему запретил видеть профессора Рериха…10.3.30. Утром Н. К. получил письмо от Кланделя, французского посла, о том, что он не может разделять его взглядов, ибо он католик и его взгляды совершено противоположны Н.К… 16.4.34. Утром он был у митрополита [Платона], тот освятил знамя св. Сергия и пришлет своего священника освятить часовню”[591].

Так стоит ли брать пример с корыстной беспринципности?

4. Мяло очень не понравилось мое замечание о том, что молитва “Отче наш” менее поэтична, чем псалмы. “По сравнению с Псалмами “Отче наш” — сухая проза, вежливое перечисление нужд. Молитва глубочайшая по своему смыслу, но явно уступающая Псалмам по эмоциональной, сердечной насыщенности”.

Мяло облекается в тогу инквизитора, унюхавшего еретика, и срывается с охапкой обвинений: “Разве возможно православие утверждаемое на тезисе о неполноте (и даже неполноценности!) Истины – Христа? Более того, логично развиваемый такой тезис может привести и к отречению от Христа” (с. 100). Ну причем тут “неполнота Истины”? Христос вообще, как правило, говорил спокойно, не-эмоционально. И если я скажу, что вот такой-то ведет себя и выражается эмоциональнее, чем евангельский Христос – то в чем же тут будет хула? Отнюдь не к позору Евангелия будет, если мы скажем, что современный человек больше знания об агротехнике почерпнет в соответствующей современной научной литературе, чем в Христовой притче о сеятеле. А вот духовное знание – да, оно именно Христом дано полнее и глубже, нежели в книгах по агротехнике, агни-йоге или даже в псалмах. Ну неужели так трудно заметить, что “Отче наш” это не поэзия. Там нет поэтических “образов”. А в псалмах они есть. Вообще ни люди, ни Христос не обязаны все время говорить поэтично.

Впрочем, напомню контекст тех моих рассуждений: “Религия — это связь с Богом. Эта связь прежде всего осуществляется через молитву. И вот, оказывается, что Евангелия не дают людям новых молитв. В них нет поэзии молитвы. И когда Церковь Нового Завета начала сама молиться, ей ничего иного не оставалось, как взять для себя молитвы Ветхозаветной Церкви — Псалтирь. Религия, лишенная молитвенного вдохновения и творчества — не религия. Во всяким случае, она не имеет права называться “Новой”. Но если религиозная гениальность Нового Завета все же ощущается и непосредственно, и неопровержимо — значит, отсутствие в нем новых молитв может означать только одно: Новый Завет открывает возможность непсалмического Богообщения. Оказалось возможным вступить в особый Завет с Господом, в такие отношения с Творцом, которые не умещаются в гимны и псалмы. И этот свой новый способ Богообщения христиане не захотели делать публичным”[592]. И дальше речь идет о Евхаристии, значение которой для жизни и спасения человека несопоставимо со значением поэзии...

5. Мяло, обвиняя меня в нелюбви к природе, так торопится вынести этот вердикт о моем бессердечии, что делает это порой просто смешным образом.

Например, она приводит долгую выписку из книги прот. Григория Дьяченко о том, что в снах иногда открывается правда…[593]

Эта выписка предваряется очень серьезным введением: сейчас будет сказано “нечто исключительно важное в свете того поворота в этой многовековой русской традиции, который так резко обозначила книга А. Кураева…”. А после рассказа о снах nota bene еще более жирная: “Здесь мы касаемся самого фундаментального, едва ли уже не мировоззренческого различия между многовековым космизмом русской православной традиции, опиравшимся и на дохристианскую космогонию ("Стих о Голубиной книге"), и на поэтику псалмов - и принципиальным антикосмизмом той новой версии Православия, проповедником которой выступает Кураев” (С. 131).

Не понял: “здесь” – это в вопросе об отношении ко снам? Верить снам или нет – это и есть “самый фундаментальный” вопрос? Ну, теперь я буду знать, что именно “Сонник” есть главная книга христианства, посвященная самому “фундаментальному “ вопросу духовной жизни.

А если всерьез - то никакого “фундаментального, едва ли уже не мировоззренческого различия” между голосом православной традиции и тем, что говорю я, тут нет. Ответы духовников всех поколений от Крещения Руси были одинаковы: “Господь может, конечно, открыть Свою волю во сне (вспомним сны Иосифов в Ветхом и в Новом Заветах). Но тебе лучше снам не доверять. Слишком уж легко обмануться!”. И сельские батюшки отвечают ровно так же, как городские. Нет ни малейших оснований полагать, будто старинные или сельские батюшки призывали и призывают своих прихожан к сонным видениям. Ксения Мяло может взять книжечку Елены Рёрих под названием “Сны и видения”, и отнести ее на суд любого монастырского духовника. И тогда она поймет, кто на самом деле “чужд православной традиции”. Ведь именно в традиции сказано: “Кто верит снам, тот подобен человеку, который бежит за своею тенью и старается схватить ее… Кто верит снам, тот вовсе не искусен; а кто не имеет к ним никакой веры, тот любомудр” (преп. Иоанн Лествичник. Лествица 3,26 и 28).

И причем тут упомянутый Мяло “космизм”? Прежде чем рассуждать о “просветленном космизме” (с. 140) надо было бы определить, что именно Мяло собирается обозначать этим термином. Любое упоминание о звездах? Но тогда русская культура гораздо менее космична, чем культура западная (ибо ни ученого Коперника, ни даже шарлатана Бруно допетровская Русь не родила). А если речь идет о народной, фольклорной культуре (хотя “Толковая Палея”, в которой Мяло как раз и видит “просветленный космизм”, никак не народное произведение, но типичный продукт высокой, книжной культуры), то тут пусть уж Мяло возьмет на себя труд реального сличения русских былин и сказок со, скажем,немецкими или итальянскими… И вот если она затем скажет, что на 10 упоминаний о звездах в русском фольклоре приходится лишь 4 в немецком - вот тогда я приму к сведению ее выводы.

Мяло берется оспаривать очевидное: религиозный, поисковый интерес христианства лежит вне космоса, вне твари: христианство порывается за пределы тварной природы – ко Творцу. Это и есть пафос Преображения: Нетварная энергия посетила мир. И тут нет разницы между греками и русскими (и даже современными западными христианами). Один древнерусский книжник, заключая свое сочинение, посвященное счислению “кругов времени”, по своему выразил тот христианский идеал, который разительно отличает его от всех искателей “тайных наук”: “Еже под леты бываемое и тлению подпадаемое и начало имущее и конец – всяко может и числом описоватися. Едина же не описуется любовь, ниже числом изчитается. Несть бо меры доброте ея, неизмерима бездна, неизпытанна глубина, неведомо величество ея. Понеже любовь есть Бог, Ему же слава во веки; аминь”.

Вот в чем суть расхождения христианства и рёрихианства: тот, кто осознал, что Бог есть Любовь, тому неинтересна кармическая и астрологическая инженерия.

Если же Мяло понимает “космизм” по рёриховски, и слово Космос для нее просто адрес коммунальной квартиры, населенной планетными духами, то пусть тогда она скажет духовнику, что ей, подобно Елене Рёрих[595], ночью приснился посланник Космоса, то есть дух с Венеры, и таким путем она вошла в “соприкосновение с открытым мирозданием”[596] - вот тогда она узнает, как на самом деле относится русская православная традиция к “космизму” и “космическим сновидениям”[597].

Ксения Григорьевна, а и в самом деле - не пробовали ли Вы о таком поговорить на исповеди, пусть даже и в самом что ни на есть сельском храме? Если попробуете – советую также посмотреть, как батюшка отреагирует на Ваши слова о том, что “русская православная традиция опиралась и на дохристианскую космогонию ("Стих о Голубиной книге")”. Выясняя отношение духовника к сонным космическим контактам, расскажите ему еще, что, ища во сне “соприкосновения с открытым мирозданием”, Вы всего лишь исполняли завет “православных” Рёрихов – “Зовите из бездны материи светлых вестников!” (Община, 145)…

591

Фосдик З. Г. Мои Учителя. Встречи с Рерихами. По страницам дневника 1922-1934. М., 1998, сс. 561, 588-589, 658.

592

Диакон Андрей Кураев. Сатанизм для интеллигенции. М., 1997, т.2, с. 280.

593

Прот. Григорий Дьяченко писал на рубеже XIX-XX веков. Писал для русской интеллигенции, которая стремительно уходила в самый вульгарный материализм и атеизм: “Чудес не бывает!”. Поскольку в ту пору именно атеизм казался самым серьезным врагом христианства, о. Григорий и пробовал для вразумления материалистов, решительно ни в чем не доверяющих Церкви, ссылаться на чудеса и видения людей совершенно нецерковных - даже спиритов… Что ж, миссионерски это, может быть, и было оправданно. Но спустя сто лет Россия стала совершенно иной. Теперь слишком легковерно люди уходят в мистику. На смену неверию пришло всеверие. И потому так странно, что Ксения Мяло, упрекающая меня и вообще христиан в неумении по-миссионерски учитывать особенности открывающихся перед нами культур, как раз не желает видеть, насколько же иной стала общественная ситуация. Сегодня пользоваться книгой Дьяченко – все равно, что в Индии проповедовать на иврите… Все произошло по слову Леонтьева: “Чума почти исчезнет, чтобы дать место холере” (Леонтьев К. Избранные письма. Спб., 1993, с. 205). Так зачем же Мяло требует слепого повторения миссионерского шаблона столетней давности?

595

“Лежа на спине, я лучше слышу” (Рерих Е. И. Огненный опыт. // Рерих Е. И. У порога нового мира. — М., 1993, с. 99). Иногда, впрочем, возникают недоразумения — и контактерка не может ясно определить, какой же именно дух вошел в общение с нею. “Мне обидно, что я не могу еще различать по звуку, кто со мною говорит”, — жалуется Елена Ивановна своему Духу, а тот ей дает перечень ее собеседников: “Дух принимает и лучи и провода не только Мои и К. Х., но и Тер., и Тары Китайской, и Мох., и Лао-Цзы, и Вог., и Конфуция, конечно, Будды и Хр.” (Там же, сс. 104-105). “Лучшие духи из Астрала мечтают прибегнуть к Нашим рабочим кельям” (Там же, с. 93).

596

Те две традиции, что мерещатся Мяло в русском православии, различаются ею в этом ее рассуждении о снах так: “За первой - опыт крестьянско-"хрестьянской" Руси, любившей читать звездную книгу небес, за второй - новая, урбанизированная православная интеллигенция, предпочитающая Честертона и прямо-таки страдающая аллергией от любого прямого, не опосредованного текстом, правилом и установившейся организацией, соприкосновения с открытым мирозданием” (с. 132).

597

См., например: преп. Максим Грек. О прелести сонных мечтаний // Творения ч. 1. Троице-Сергиева Лавра, 1996, сс. 97-99: “Блажен тот, кто возненавидел все вообще умышления твои [диаволе], не только явно злые, но и мнимые добрые. Все твое дело состоит в том, чтобы человеческие души прельстить – то посредством звезд, то разной беззаконной ворожбой… Этими своими прелестями надругайся над другими, над незнающими достоверно твоей злобы безбожными Халдеями… Не обманывай меня ссылкою на Давида и Иосифа, которые по причине своей совершенной добродетели получили свыше премудрость к истолкованию снов, виденных властителями по божественному промышлению. И тени этих святых мужей я недостоин”.