Кто послал Блаватскую?

Итак, космос есть творение “бога слепых”. По верной оценке Мёлера, “Гностицизм есть язычество, отчаявшееся в себе, провозгласившее вместо античного обоготворения вещественной природы - ее обесотворение”[506].

Поэтому, с точки зрения гностицизма, “кто бы ни сотворил мир, человек не обязан ему ни преданностью, ни отношением к его работе…. Божественное чуждо миру и не имеет ни роли, ни интереса в физической вселенной... В этом собрании трех терминов – человек, мир, Бог, - человек и Бог стоят в оппозиции к миру и являются разделенными миром… Такая вселенная не имеет никакой почтенности греческого космоса. Пренебрежительные эпитеты применяются к ней: “эти ничтожные стихии”, “эта ничтожная келья творца”. Это все еще космос, порядок, - но порядок, в полном смысле слова, чуждый человеческим устремлениям”[507].

Мир – внебожественен. Бог внекосмичен. Человеческий дух, будучи искоркой Божества, не по своей вине оказавшейся плененной миром, также радикально внекосмичен. Даже более того – антикосмичен.

Таково главное убеждение гностиков, отличающее их от античной философии – “антропологический акосмизм”[508]. Гностики никогда не согласятся с тем, что “Человек — часть космических энергий, часть стихий, часть разума, часть высшей материи” (Беспредельность, 135).

Б) ГНОСТИКИ И ХРИСТИАНСТВО

То, что отличает гностиков от античной натурфилософии и от теософского “космизма”, как раз роднит гностицизм с христианством. Из Евангелия гностики научились, что стоимость всего космоса несопоставима с ценностью одной человеческой души: “какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?” (Мф. 16,26).

Содержа в себе причастность миру, человек должен содержать в себе и еще нечто. Человек живет в природе, но все же нельзя сказать, что весь человек есть часть природы.

Здесь и проходит решительная граница между мировоззрением языческим и библейским. С точки зрения язычества, человек — часть природы, микрокосмос. Человек — это “микрокосмос”, малый мир в мире большом — “макрокосмосе”. Свящ. Павел Флоренский эту мысль выразил так: “человек — это сокращенный конспект мироздания”.

Но этого мало сказать о человеке. Византийские богословы утверждают кроме того, что человек скорее есть “макрокосм”, помещенный в “микрокосм”. Ибо хоть и действительно в человеке есть все, что есть в мире, но в нем еще есть и то, чего весь мир вместить не может и не имеет: образ Божий и Божественная благодать, благодатное Богосыновство. “Смотри, — обращает наше внимание преп. Макарий Великий, — каковы небо, земля, солнце и луна: и не в них благоволил успокоиться Господь, а только в человеке. Поэтому человек драгоценнее всех тварей, даже, осмелюсь сказать, не только видимых, но и невидимых, т.е. служебных духов”.

Святитель Григорий Нисский также вступает в полемику с язычниками по этому вопросу: “Язычники говорили: человек есть маленький мир (микрокосм), составленный из тех же стихий, что и всё. Но громким этим именем воздавая хвалу человеческой природе, они сами не заметили, что почтили человека свойствами комара и мыши. Ведь и комар с мышью суть слияние тех же четырех стихий... Что ж великого в этом — почитать человека подобием мира? И это когда небо преходит, земля изменяется, а все содержимое их преходит вместе с ними, когда преходит содержащее? Но в чем же, по церковному слову, величие человека? Не в подобии тварному миру, но в том, чтобы быть по образу природы Сотворшего” (Об устроении человека, 16).

Для Блаватской “человек есть микрокосм макрокосма” (то есть маленький мир в большом мире). Но для святителя Григория Богослова “Человек — великий мир в малом”, то есть, если вернуть переводу греческое звучание – “макрокосм в микрокосме”.

Человек возвышается над миром потому, что не все в человеке объяснимо из законов того мироздания, в которое погружено наше тело и низшая психика. Не все в нас родом из мира сего. А потому не все имеет общую с ним судьбу. А потому “Я никак не проповедую языческое единение с природой, впитывания в нее. Природа смертна: мы ее переживем. Когда погаснут все солнца, каждый из нас будет жить”. “Как поразительно жить среди богов, зная, что самый скучный, самый жалкий из тех, кого мы видим, воссияет так, что сейчас мы бы этого и не вынесли; или станет немыслимо, невообразимо страшным… Вы никогда не общались со смертным. Смертны нации, культуры, произведения искусства. Но шутим мы, работаем, дружим с бессмертными, на бессмертных женимся, бессмертных мучаем и унижаем”. “Церковь переживет вселенную… Мы сохраним в вечности свою сущность, вспоминая галактики, словно старые сказки”.

Это то самое в христианстве, что еще во втором веке языческий собеседник Минуция Феликса определил как самое абсурдное: “Двукратная нелепость и сугубое безумие — возвещать гибель небу и звездам, которые мы оставляем такими же, какими застали, а себе, умершим, сгинувшим, которые как родимся, так и погибаем, обещать вечную жизнь!” (Октавий. 11). Но христиане с древности и по сю пору убеждены в том, что люди, все мы, каждый из нас старше мира. Старше не потому, что созданы раньше вселенной, а потому что люди избраны Богом и замыслены им как носящие права первородства во вселенной: “До сотворения космоса были мы, рожденные в Самом Боге по причине того, что нам предстояло возникнуть” (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 1,6,4).

Ксения Мяло упоминает о разработке в современной науке “антропного принципа”: "Человек - этот венец сознательной органической жизни - мог развиться здесь, на Земле, только при наличии всей этой чудовищно обширной материальной Вселенной, которую мы видим вокруг нас". Она дает его в формулировке биолога А. Уоллеса. И, честно говоря, ничего интересного в такой формулировке нет.

Антропный принцип представляет интерес в иных формулировках. В “слабом” виде он звучит так - "наше положение во Вселенной с необходимостью является привилегированным в том смысле, что оно должно быть совместимо с нашим существованием, в качестве наблюдателей". "Сильный" антропный принцип гласит - "Вселенная (и, следовательно, фундаментальные постоянные, от которых она зависит) должна быть такой, чтобы в ней на некотором этапе эволюции допускалось существование наблюдателей"[517]. Кроме того, существуют иные формулировки, так сказать, "переинтерпретированные": "принцип участия" - "Наблюдатели необходимы для того, чтобы Вселенная возникла", и финалистская - "Во Вселенной должна возникнуть разумная обработка информации, а, однажды возникнув, она никогда не прекратится"[518].

Вот эти последние, “сильные” формулировки более всего близки к христианскому убеждению в том, что именно ради человека создавалась вселенная.

Итак, Платон утверждает, что человек живет ради гармонии со Вселенной и служения ее целостности. Гностики утверждают, что человек обретает смысл своего существования в бунте против Вселенной. Христиане же полагают, что вселенная создана для служения человеку.

Человек лишь отчасти — в мире, но он и изъят из контекста мира, он сверхмирен. Даже если человек у Отцов и зовется микрокосмом – свое соответствие он находит не в Космосе, но в трансцендентном космосу Боге: “Малый космос – человека - настроив сообразно со Святым Духом… “ (Климент Александрийский. Увещание к язычникам. 1,5,3). В отличие от рёриховцев, христиане не духа космоса приняли (1 Кор. 2,12: “Мы не духа мира () приняли”).

Вновь говорю: в этом отказе видеть достоинство человека в его “микрокосмичности”, в его замкнутости космосом, едины гностики и христиане. И тут они вместе противостоят рёриховцам. Христиане соглашаются с гностиками в вопросе о надкосмичности человека: “А живем мы в этом мире послами не имеющей названья державы” (А. Галич. Баллада о стариках).

506

Цит. по - Мелиоранский Б. М. Из лекций по истории и вероучению Древней христианской Церкви (I-VIII в.). Спб., 1910, с. 99.

507

Там же, сс, 326-327.

508

Там же, с. 324.

517

Картер Б. Совпадение Больших Чисел и антропный принцип в космологии. // Космология, теория, наблюдения. М., 1978, с.372.

518

Barrow O.J., Tipler A.J. The Anthropic cosmological Principle. Oxford, 1986, - p.22.