Страница 11 из 17
Она говорила не просто хорошо, она даже правильно ставила ударения, что не всегда делали поляки, даже в совершенстве владеющие русским языком.
– Потрясающе, – пробормотал Дронго, – я обратил на вас внимание еще в зале.
– Я заметила, как вы на меня смотрели, – сказала она, – извините, но я тороплюсь на работу.
– Это вы извините меня, – пробормотал Дронго, – но отпускать такую красивую женщину было бы непростительной глупостью с моей стороны. Может, мы с вами встретимся?
– Я не могу, – ответила она, – я должна вернуться в наше посольство.
– Вы работаете в посольстве? – понял Дронго. – Вы дипломат?
Она замерла. Кажется, ей было неприятно, что она проговорилась.
– Да, – наконец сказала она, чуть подумав, – я работаю в посольстве. В польском посольстве. Но я не дипломат. Я только на... Как это по-русски... на стажировке. Я приехала в Мадрид только на один год.
– Как мне повезло, – сказал Дронго, – значит, у нас есть повод сегодня вечером встретиться.
– Почему? – поинтересовалась она.
– Вы знаете Мадрид и можете порекомендовать мне самый хороший ресторан в городе.
Она усмехнулась.
– Самый хороший ресторан – это самый дорогой ресторан, – сказала она с некоторый практичностью. И, чуть подумав, добавила: – Это, наверно, ресторан в отеле «Ритц».
– Вот и прекрасно, – сказал Дронго, – я приглашаю вас вечером приехать в отель «Ритц». К семи часам вас устроит?
– В «Ритц»?
Она явно заинтересовалась этим наглым незнакомцем. И смерила его взглядом с головы до ног. Он был одет в светлые брюки, купленные в лондонском «Харродсе». Обувь и ремень были от Балли. Собственно, он никогда не носил ремни другой фирмы и не надевал другой обуви. Очевидно, она осталась довольна осмотром, но, тем не менее, с прежней практичностью спросила:
– У вас так много денег, чтобы ужинать в «Ритце»?
– У меня хватит денег, чтобы пригласить вас на ужин. – усмехнулся Дронго, – можете не беспокоиться. В крайнем случае, мы заплатим вдвоем.
– Я не смогу заплатить, – сразу ответила она, но, поняв, что он пошутил, улыбнулась и спросила: – Как вас зовут?
Он назвал свое имя. Затем добавил:
– Вообще-то все называют меня Дронго.
– Это такое красивое имя?
– Название птицы.
– Интересно, – вежливо сказала она, – а меня зовут Моника. Моника Эклер.
– У вас красивое имя и необычная фамилия. – заметил Дронго.
– Я полька. Мой отец чистокровный поляк, а мама была наполовину белоруска. Так можно говорить?
– Лучше сказать – из Белоруссии. Теперь я понимаю, откуда вы знаете русский язык.
– Я училась в школе лучше всех. Я сдавала специальный экзамен по русскому языку, – сказала Моника, – и у меня были только пятерки.
Дронго не стал уточнять, почему она сказала о матери в прошедшем времени и где именно она сдавала специальный экзамен. Все это можно было узнать сегодня вечером за ужином. Он уже обратил внимание, что при выходе из зала, на ступеньках, сидела симпатичная украинка и читала книгу. Она подняла голову и смотрела на Дронго и Монику.
– Значит, договорились? – спросил Дронго. – В семь часов у ресторана «Ритц»?
– Хорошо, – кивнула Моника, – я обязательно приду.
Проводив ее до выхода, он подошел к украинке. Это была Екатерина Вотанова, аттендант украинской группы. Она была чуть ниже среднего роста, ходила обычно в брюках, носила короткую прическу, явно придав своим темным волосам красноватый оттенок, имела не совсем характерный для украинки нос с горбинкой, упрямые тонкие губы и красивые светло-зеленые глаза. Дронго поразил ее внимательный взгляд еще при первой встрече. Вотанова находилась в поездке вместе со своим молодым мужем – поэтом Андреем Бондаренко. Ей было двадцать четыре, а мужу двадцать шесть. Дронго вспомнил, что про эту семейную пару ему говорил Вейдеманис.
– Интересная книга? – спросил он Вотанову.
– Интересная, – с явным вызовом ответила она, закрывая книгу.
Дронго чуть наклонился и разобрал, что это стихи Андрея Бондаренко.
– Вы читаете только стихи своего мужа? – улыбнулся Дронго.
– Такие у меня предпочтения, – сказала она равнодушно, – кажется, вы уже сумели пригласить одну даму на ужин.
– Вы слышали наш разговор, – понял Дронго.
– Вы говорили так громко, что вас невозможно было не услышать, – заметила Вотанова.
– Это последствие ранения, – признался Дронго, – извините, если я вам помешал читать стихи. Я бы с удовольствием пригласил и вас на ужин, но, к сожалению, не могу.
– Почему? – она подняла голову.
– Вы с мужем, – объяснил он, – а значит, уже заняты.
– Какой вы целомудренный, – улыбнулась женщина.
– Это я с виду произвожу впечатление старого, глупого и лысого человека. На самом деле я молодой и пушистый. Кстати, по возрасту я гожусь вам в отцы. Мне сорок один, а вам двадцать четыре.
– На моего папу вы явно не тянете, – рассмеялась молодая женщина. – А откуда вы знаете, сколько мне лет?
– Я регулярно читаю в Интернете все сообщения о нашей группе. Это же интересно знать, с кем именно собираешься провести ближайшие два месяца.
– И вас впечатляет эта поездка?
– Очень, – с воодушевлением ответил он, – я просто в восторге.
Он отошел от нее. Неизвестно почему, но ему понравились и ее несколько дерзкие ответы, и ее глаза. Странно, что у этой молодой симпатичной женщины были такие умные глаза. «Кажется, во мне говорит женоненавистник», – подумал Дронго. – Или идиот». Почему у красивой женщины не может быть умных глаз? Впрочем, нет, как правило, это не совпадает. И дело не в самой женщине. Красивая женщина с детства находится в окружении восхищенных мужчин и считает, что для подлинного совершенства ей не обязательно развивать свой ум. Достаточно удачно выйти замуж. Очевидно, Вотанова принадлежала к другой категории женщин, которые предпочитают добиваться всего собственными усилиями.
Он вышел из здания. В саду на скамейке сидел Пьер Густафсон. Увидев Дронго, он отвернулся. У Густафсона с утра явно было плохое настроение. Дронго прошел дальше не останавливаясь. Он понимал, что швед сейчас не захочет ни с кем разговаривать. Однако неожиданно он услышал грубый голос Густафсона:
– Там наконец закончили эту пресс-конференцию?
– Да, – сказал Дронго, поворачиваясь к нему. – А вам, кажется, неинтересно там присутствовать?
– Мне вообще неинтересно жить, – поморщился Пьер.
На его заросшем рыжей щетиной лице было отвращение и к этому солнцу, и к этому городу, и к своему собеседнику.
– В таком случае не нужно было соглашаться на участие в «Экспрессе», – спокойно заметил Дронго, – ведь вы могли отказаться.
– А вы зачем согласились? – огрызнулся Пьер. – Здесь половина писателей, а вторая половина – агенты, готовые истребить друг друга. И у всех свои задачи. И мне не нравится ни этот «Экспресс», ни его участники, ни вы лично.
– Вы пьяны, Пьер, – хладнокровно заметил Дронго, – и вам лучше проспаться. Идите в отель и ложитесь спать.
– Мне еще только учителей не хватало, – поморщился Густафсон, – сам знаю, что мне делать.
– Опять напился? – услышал Дронго громкий голос за спиной и обернулся. Это был Павел Борисов.
– Извини его, – сказал болгарин, – мы всю ночь вместе пили. Это жара так на него действует. Он северный человек, не привык к жаре.
– А мне казалось, что вам должна нравиться такая погода, Пьер, – заметил Дронго.
Густафсон вздрогнул. Посмотрев на Дронго, он мрачно, с явной угрозой поинтересовался:
– Кто вам рассказал про меня? Или вы тоже из этих?
– До свидания, – не ответив на вопрос, Дронго прошел дальше.
У выхода стояло несколько человек. Босниец Мехмед Селимович разговаривал с представителями Лихтенштейна и Андорры. Словно в насмешку, от этих карликовых государств были представлены два гиганта, один из которых был даже выше Дронго. Стефан Шпрингер из Лихтенштейна был высоким белокурым мужчиной, а Альваро Бискарги из Андорры – типичным представителем иберийских народов, словно сошедшим с картин времен Реконкисты. Все смеялись, слушая Шпрингера, который рассказывал анекдоты. Мехмед Селимович был невысокого роста, горбоносый, с проницательными темными живыми глазами. У него были небольшие усики, и внешне он сильно отличался от другого представителя Боснии – Нехада Величковича, интеллектуала в очках и с тонкой шеей.