Хрустальная туфелька

Из ее груди вырвалось короткое рыдание. Джоан часто задышала, чтобы не разреветься. Она сдерживала их в течение восьми мучительных лет, долгого периода одиночества, когда надо было собрать волю в кулак, чтобы выстоять в этом жестоком мире.

Джоан давно поняла, что рыдать в подушку в ночной тиши бессмысленно, когда рядом нет никого, кто мог бы утешить, ободрить и помочь.

И сейчас она не собиралась расслабляться.

– Джоан? С тобой все в порядке?

Она кивнула и закрыла ладонью глаза, когда Андерс включил бра.

– Ты можешь плакать, если тебе хочется, в этом нет ничего плохого, – мягко произнес он.

Джоан покачала головой и глухо ответила:

– Слезами никого не вернешь.

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Андерс и, не дождавшись ответа, сказал: – Ты ведь говоришь не только о Брэндоне и Нэнси, так? – Джоан опять промолчала, но он мягко задал следующий вопрос: – Что случилось с твоими родителями?

– Они умерли, – коротко ответила Джоан.

– Расскажи мне об этом.

Она уже собралась покачать головой и повернуться на другой бок, чтобы не терзать свое сердце, но что-то остановило ее. У нее вдруг возникла необходимость поделиться с кем-то своим прошлым.

– Мама была очень красивой. – Голос задрожал, и Джоан откашлялась. – Нэнси назвала дочку Джойс в ее честь. Отец готов был выполнить любой ее каприз.

– Как Брэндон в отношении Нэнси?

– Что-то в этом роде, – согласилась Джоан. – Хотя отец всегда действовал очень разумно в том, что касалось детей. С мамой все было наоборот. – Она печально улыбнулась. – Однажды мама решила, что ей необходимо поехать в горы покататься на лыжах. Она увидела рекламу по телевизору и стала требовать от отца, чтобы он свозил ее в горы. Ее абсолютно не волновало, что добираться туда долго и небезопасно, что отец не только никогда не видел снега, но ни разу в жизни не ездил на машине по скользкой дороге. У них не было даже зимней резины. Но мама хотела в горы, и точка.

Рука Андерса скользнула по постели, нащупала ее руку и мягко сжала ее. Джоан закрыла глаза. Его прикосновение дало ей силу, и она продолжила свой печальный рассказ.

– Они, конечно, не доехали ни до каких гор. Девять лет назад все происходило так, как сегодня. Полицейские появились у дверей нашего дома и сказали то, что мне сказала сегодня медсестра в больнице: «Они не мучились».

– Мучилась ты, – констатировал Андерс.

Он откинул с ее лба густую прядь каштановых волос, скользнул рукой по ее щеке… Джоан отчаянно хотелось повернуться к нему и прижаться к его груди в ответ на его ласку, но она сдержалась.

– Что было потом? – спросил Андерс.

– В их делах была полная неразбериха. – Джоан снова закрыла глаза. Она до сих пор не могла вспоминать без боли тот тяжелейший период своей жизни. – Я устроилась на работу в два места, чтобы содержать себя и Нэнси, и я еще училась в колледже. Возможно, мне следовало бросить занятия и больше времени посвящать Нэнси. Но я думала, что если я получу приличную работу, то у нас с ней все будет хорошо. Теперь я понимаю, насколько была неправа.

– Нэнси сама выбрала свой образ жизни, – мягко сказал Андерс, но Джоан не устраивало такое утешение.

– В конце концов, мне пришлось продать родительский дом. – Ее губы слегка, задрожали, но она быстро справилась с эмоциями. – Я уже не могла выплачивать банковский кредит. Свою часть я истратила на покупку квартиры, в которой живу сейчас. Я надеялась, что Нэнси сделает то же самое со своими деньгами, но не тут-то было. Она растранжирила их на дорогую одежду и рестораны, снимала жилье, которое было ей не по карману. Как я ни пыталась образумить ее, все было впустую. Она делала то, что хотела.

Джоан снова почувствовала, как подступили слезы, и опять закрыла глаза. Когда она открыла их, Андерс все еще находился рядом с ней. Он смотрел на нее, и в его взгляде не было и тени насмешки или презрения.

– Ты так много перенесла, Джоан. Поплачь, тебе станет легче.

– Это бесполезно. Я поняла это еще девять лет назад. Слезы ничего не меняют.

– Я не согласен, – возразил Андерс. – Иногда полезнее почувствовать боль, чем вообще ничего не чувствовать.

Молчание затянулось. Андерс первым нарушил его, выразив в четырех простых словах и чувства Джоан:

– Мне будет не хватать его.

Она снова промолчала, а он продолжал мягко говорить:

– Мне тяжело думать о Брэндоне. Я испытываю настоящую физическую боль оттого, что больше никогда не увижу его. – Его ладонь лежала на ее щеке, и Джоан наконец повернулась к нему лицом, прильнув к его теплой ладони. – Брэндон был младше и слабее меня, поэтому я привык опекать его. Какое-то время он тянулся ко мне и хотел во всем походить на меня. Когда у него возникали проблемы, он бежал не к отцу, а ко мне. Но потом, когда он вырос, все изменилось. Сейчас я сожалею о том, что не смог удержать его около себя, он бы тогда, возможно, не сошел с рельсов. Но я, зная, что он делает много глупостей и совершает одну ошибку за другой, все равно продолжал любить его. Брэндон не всегда был плохим.

– То же самое я могу сказать о Нэнси.

Джоан заметила, что Андерс собрался возразить ей, но он сдержался, позволив ей помнить Нэнси такой, какой Джоан хотелось оставить ее в своей памяти.

Его присутствие уже не пугало Джоан, а приносило странное успокоение.

– Я вспоминала о том времени, когда мы были маленькими, как хорошо мы играли вместе, как она заставляла меня смеяться. Она всегда была такой озорной… – Джоан замолкла, почувствовав, как к горлу подступили рыдания. – Не могу поверить, что ее больше нет.

Андерс обнял ее и привлек к себе. В данную минуту он был для Джоан надежной гаванью, в которой она могла укрыться от болезненных воспоминаний.

– Не сдерживай себя, Джоан, расслабься. Сейчас не время проявлять силу воли.

О, как ей хотелось уткнуться лицом в подушку и дать волю накопившимся слезам! Проявление Андерсом нежности вернуло Джоан к той ночи, которую они провели вместе. Тогда чувства и эмоции взяли верх над благоразумием. Но сейчас она была благодарна Андерсу да то, что он пришел в ее спальню и сказал, что ему тоже больно.

Однако выплакать сейчас свою боль Джоан не могла, поэтому, ища у Андерса поддержки, она прижалась к нему еще крепче. Горе сметает все моральные ограничения, а одиночество – все существующие правила поведения, и Джоан тоже не хотела быть сегодня ночью одна. Она понимала, что Андерсом владеют сейчас такие же чувства. Она не хотела выключать свет и снова погружаться в пугающее сумеречное состояние.

Вскоре Джоан почувствовала, что ласки Андерса стали более настойчивыми, они уже были не успокаивающими, а требовательными. Его ищущие губы скользили по ее лицу. Джоан предпочитала утонуть в его поцелуе, чем провести эту ночь наедине со своими невеселыми мыслями. Гораздо приятнее искать утешение в ласках Андерса, чем терзаться тяжелыми воспоминаниями.

Она осознавала, что потом пожалеет об этом, что будет корить себя за безрассудство, но она искала забвения, целительного успокоения, которое ей мог дать только Андерс. И, когда его язык скользнул между ее полуоткрытыми губами, а рука обхватила грудь сквозь тонкий хлопок мужской сорочки, Джоан поняла, что Андерс тоже хочет забыться.

Выгнувшись ему навстречу, она обвила его талию ногами. Андерс нетерпеливым движением снял с себя трусы, и Джоан ощутила, как ей в бедро толкнулся твердый мужской орган. Жаркие губы Андерса скользили по ее животу. Джоан подняла руки, и он быстро снял с нее сорочку, затем уложил ее на спину и раздвинул ей ноги.

Джоан смотрела на него как зачарованная. Андерс опустился на колени и навис над ней. Глядя на его эрекцию, она испытывала одновременно страх, приятное возбуждение и ожидание чего-то неизвестного. Вид распаленного желанием мужчины пьянил больше, чем любое вино. Бешеное биение пульса отдавалось у Джоан в ушах, горло стянуло сухостью. Ощутив острую и в то же время мучительно приятную боль, она вскрикнула. Ее ноги снова обхватили его за талию, Джоан притянула Андерса ближе к себе, стараясь погрузить его в себя как можно глубже.