Епитимья

Он все-таки это сделал.

— Мне следовало быть умнее, я не должен был тебе доверять! — Голос был резким, визгливым, громким.

Эвери надеялся, что его услышит какой-нибудь прохожий. Моррис уже догонял его, железная рука вцепилась в плечо Эвери, зажав его тисками. Эвери заскрежетал зубами от боли.

— Ты маленький болван. Что ты вообразил?

— Ничего. — Эвери повернулся к Моррису и смотрел сквозь него на разбитое стекло: окно зияло как темная пустая глазница на фоне бледных кирпичей.

— Посмотри на меня!

Глаза Морриса были полны ярости, а лицо багровым от гнева. Но он улыбался, с уголка губ стекала струйка слюны.

Рукоятка револьвера взметнулась в воздух, и последовал сильный удар в челюсть. Эвери зашатался и упал. Перед его глазами поплыли яркие цветные пятна. Его ободранные руки снова ударились о холодный и шероховатый цемент. Они горели как в огне. Он ждал, что последуют еще удары и боль. Моррис стоял над ним, он казался огромным.

— Мне следовало это знать. — Он яростно пнул Эвери в живот. Эвери застонал, пытаясь подавить неизбежную рвоту. Но все было напрасно. Кислая струя желтой рвотной массы, окрашенной желчью, вырвалась из его рта и ноздрей, обжигая их. — Ты омерзительный кусок дерьма. Знаешь это?

Эвери кивнул, глаза его слезились. Моррис наклонился и приставил револьвер к голове Эвери. Он взвел курок. Пусть это будет поскорее. Эвери закрыл глаза.

— Нам надо отсюда выметаться, Карла.

— Но почему, Джимми? Почему?

Джимми раздраженно посмотрел на мать. Он стоял у окна, представляя, как чёрный пикап проезжает по их улице. Он знал, что это скоро будет. Он пытался объяснить матери ситуацию, рассказал ей все, что мог вспомнить, начиная с той ночи, когда встретил этого типа Дуайта, и до того момента, как все начали исчезать. Он даже рассказал ей об убийстве Карлоса Гарсии. И в деталях передал ей все, что содержалось в полученном им письме. Но она не восприняла из этого ничего.

— Я не понимаю, сынок, почему все это происходит...

— Потому что, — Джимми встал на колени у ее ног и зажал ее ладони в своих, — потому что этот человек — псих, понимаешь? Он может убить тебя.

— Зачем ему мне вредить? Он ведь за тобой охотится. .

До этого момента Джимми не сознавал, до какой степени глупа его мать. Он гневно отпрянул от нее и закурил сигарету.

— Джимми, ты бы лучше пошел с этим делом в полицию.

— Что копы будут делать для такой птицы, как я, Карла? Думаешь, им есть дело до таких ребят? Они небось и не поверят мне.

Джимми вспомнил о случае, когда Уор Зона избил клиент и оставил его, окровавленного, лежать в переулке. Копы остановились поглядеть, в чем дело. Когда они убедились, что их никто не видел рядом с мальчишкой, они пошли дальше. Уор Зон мог умереть. Мы сами о себе заботимся.

— Я пойду с тобой.

Джимми сердито выдохнул дым через нос.

— Правильно! У тебя еще меньше шансов. Мы просто должны на время слинять из Чикаго. Спрятаться, пока все не рассосется.

— Джимми! — Мать поднялась на ноги, и Джимми с удивлением увидел слезы у нее на глазах. — Ты должен пойти к копам. Никаких «если» или «но». А что будет с твоими друзьями? Ты не хочешь помочь им?

Джимми вспомнил того мальчонку в Милуоки, того, что был с Дэмером, — он выскочил голым и окровавленным из квартиры этого ублюдского психа, так копы вернули его Дэмеру, практически поднесли на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы Дэмер мог закончить свою работу. Да, ма, пошли к копам.

— Как же им поможешь... Я не знаю, как их спасти. Надо, как всегда, делать ноги самому.

Он в упор посмотрел на мать, и она отвернулась.

— Что мне сделать для тебя? — спросила она.

— Ничего, Карла, ничего. Это тебе удается лучше всего.

Джимми пошел к двери, услышав ее рыдания. Он подождал секунду и услышал знакомые звуки: водка вынимается из укромного места, отвинчивается крышка, плеск, когда она льется в стакан.

Он обернулся и увидел, как его мать подносит ко рту прозрачную жидкость. Ее рука так тряслась, что расплескала ее на розовый халат. Он покачал головой:

— Боже милостивый! Есть только одна вещь, в которой на тебя можно положиться. Пьянство.

Карла сделала один долгий глоток, осушив стакан, поставила его на стол.

— Сейчас я хочу пойти в спальню и одеться.

— Большое дело.

— Когда я выйду, мы с тобой пойдем к этому твоему другу-священнику, о котором ты говорил. И расскажем ему обо всем...

— Он мне не друг. Я сказал уже тебе. Он ублюдок...

— Заткнись, Джимми. — Карла туго стянула халат у горла, будто озябла. — Мы пойдем к нему, а потом все вместе в полицию.

Казалось, она боится сына — так странно поглядывала на него.

— А теперь посиди на диване. Я сейчас.

Джимми смотрел, как мать выходит из комнаты, — вот скрипнули дверцы платяного шкафа, зашлепали по полу домашние туфли, когда она направилась из спальни в ванную.

Интересно, верит ли она, что застанет его здесь, когда вернется.

Джимми мягко прикрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, с наружной стороны, и зажмурил глаза — столь велико было напряжение. Сердце его бешено колотилось, а на лбу выступили бисеринки пота.

Ну как оставить ее в квартире, где ее может схватить этот сумасшедший? Он ведь уже знает ее адрес. Это все равно что подписать смертный приговор своей матери.

Оттолкнувшись от двери, он вернулся в квартиру. Мать стояла в спальне, поднося ко рту стакан с водкой.

Джимми трясущимися пальцами вытащил сигарету.

— Ты не сделаешь этого. Без тебя я не уйду. А если останемся здесь вдвоем — погибнем оба. Все очень просто.

Ее глаза остекленели: зеленую радужную оболочку покрывала красная сеть лопнувших сосудов.

— Никто не собирается умирать, — прошептала она.

— Звучит не очень убедительно.

На ее глаза навернулись слезы, и она вытерла их тыльной стороной руки.

— Копы нам помогут, Джимми. Помогут...

— Нет!

— Но ты должен мне верить.

— Пойдем со мной, Карла. Разве ты не говорила, что у тебя есть родственники в Индиане? В Форт-Уэйне? Туда можно добраться на автобусе.

Карла фыркнула.

— Да они будут просто в восторге, если мы туда заявимся.

Одним махом Карла проглотила то, что еще оставалось в стакане, и уперлась взглядом в пол. Джимми попятился к двери.

— Хорошо, пошли, что-нибудь придумаем.

Карла молчала. Она уселась на край кровати и изучала свои ногти. Наконец, не глядя на него, сказала:

— Здесь я старшая, и я решила, что мы идем в полицию. Ты понял?

Но, несмотря на решительность тона, голос ее дрогнул, и Джимми окончательно понял, что мать его побаивается.

— Так ты идешь со мной или нет? — спросил Джимми.

— Я иду в полицию, — пробормотала она.

Что оставалось делать? Тащить ее за собой насильно?

Желая показать, что подчиняется воле матери и снимает с себя всякую ответственность за происходящее, Джимми воздел руки кверху..

— Будь по-твоему. Но выметайся отсюда поскорее. Здесь небезопасно, ма.

Он молча наблюдал, как она одевается.

Вдруг она остановилась и поглядела на него.

— А как насчет возможности уединиться ненадолго?

— Ты собираешься отвалить, в конце концов? Я имею в виду — сразу!

— Как только надену платье.

— Ладно.

Джимми вышел в гостиную. Затушив свой окурок, он начал грызть ногти.

Через несколько минут появилась Карла. Ярко-синее платье, в которое она облачилась, ее явно старило, делало еще более жалкой и потрепанной. Синий цвет подчеркивал нездоровую бледность ее кожи, неухоженность давно немытых волос. В руках она комкала синюю лакированную сумочку, которую наконец выставила перед собой как щит.

Вид у нее был явно испуганный.

— Идешь? — спросил он.

— Да, Джимми, уверяю тебя, это нужно сделать.

— Нет, ма, говорю тебе, это ничего не даст. Но, по крайней мере, ты хоть уберешься отсюда.