Отступник

Несмело выйдя из-за крайней землянки, Цьев пошел вперед, делая вид, что все в порядке. Он уже почти миновал увлеченных спором мужчин, но резкий оклик отца заставил его вжать голову в плечи:

— Цьев, ко мне!

Подавив вздох, Цьев повернулся и пошел на зов.

Отец смотрел более, чем строго. Под смуглой обветренной кожей поигрывали еще крепкие мускулы. Седые волосы его были убраны наверх, обнажая крупные, вытянутые вверх и поросшие седой щетиной уши. Не потерявшие еще сочный изумрудный цвет глаза смотрели требовательно и сурово:

— Где твой брат?

— Я… я не видел… — пролепетал Цьев. Едва он произнес это, как сразу пожалел об этом. Может быть, рассказать отцу все, как есть? Зайг, конечно, выдрал бы его, и Кшану, пожалуй, тоже пришлось бы несладко за недосмотр, но отец лучше многих прочих соплеменников умел лечить от разных напастей. Он обязательно помог бы Кшану справиться с этой таинственной и вредной ал-лер-гией…

— Ты почему такой бледный? — нахмурился отец, разглядывая малыша.

— Ты здоров?

— Да… Я… — замялся Цьев.

Отец вздохнул и покачал головой:

— Мокрый какой-то… Ты купался?!

— Умывался! — пролепетал Цьев.

— Неужели? Совсем от рук отбился… Значит, не видел Кшана?

— Не видел, — подтвердил Цьев.

— Где он может быть? — продолжал допрашивать Большой Зайг.

— Ну… С Шепом, наверное.

— Найди мне Кшана, быстро! Он мне нужен, — отрезал Зайг и снова повернулся к мужчинам.

Пронесло!.. Цьев поскакал прочь, в то же время сильно сомневаясь, не сделал ли он большую глупость, не сказав отцу о Кшане. Но раз уж он обещал брату выполнить все, как тот сказал, нужно было стараться. Сначала следовало найти Шепа.

На счастье Цьева, молодой красивый лешак с пышной гривой пшеничных мягких волос сидел подле землянки и разжигал огонь в коптильне.

Взрослые девушки вздыхали по Белому Шепу, и старшие сестры Цьева не были исключением. Правда, малыш никак не мог понять тех глупых причин, которыми девушки объясняли свое отношение к Шепу. Руки, ноги, глаза, волосы… Обычные женские глупости! Цьев пытался относиться к Шепу, как к старшему другу. И Цьев просто восхищался Шепом, который казался ему недосягаемым во множестве своих чисто мужских умений. Шеп очень хорошо разбирался в лесном зверье, в травах, в лешачьем оружии. Он был непревзойденным мастером во всем, что касалось плетения и укладки волос. Шеп не боялся людей и даже дружил с одним из них. А еще он плавал, как рыба, и не боялся нырять в Нерше. Последнее породило особое благоговейное уважение лешонка к другу Кшана.

Едва увидев Шепа, Цьев бросился к нему, взахлеб рассказывая о случившемся. Шеп слушал сбивчивый, взволнованный голос ребенка, и ему не нужно было повторять дважды. Он понял все. Он вскочил, забросал песком уже занявшийся огонь, и коротко приказал:

— Возвращайся к Кшану. Я найду вас в овраге.

— Шеп, а что будет с Кшаном? Разве может быть так, чтобы лешему было плохо от воды Нерша? — задал Цьев мучающий его вопрос. — Эта… ал-лер-гия… Она очень злая, да? Это очень больно?

В ожидании ответа Цьев зашмыгал носом, и Шеп невольно усмехнулся.

— Да, это, конечно, немного странно. Но все бывает. Ты не реви. Это очень неприятно, но не смертельно… — Шеп успокаивающе потрепал лешонка по непросохшим волосам. Шеп все время общался со своим другом-человеком, он много знал того, о чем лешие никогда раньше не слышали. — Знаешь, Цьев, у человеческих младенцев бывает аллергия на материнское молоко…

— Вот это ужас-то!! — вздохнул Цьев.

— Однако, если я не поспешу, Кшан промучается еще несколько часов, а это совершенно ни к чему, — серьезно сказал Шеп. — Я сказал тебе, вернись к брату. А я предупрежу твоего отца, пусть приставит к коптильне кого-нибудь другого.

Шеп побежал по улице. Он один из немногих в селении нисколько не боялся гнева Большого Зайга.

Вдали, на краю селения, послышались оживленные голоса. Еще очень звонкий юношеский голос Шепа выделялся из общего гомона. Никто не поверил бы сбивчивым испуганным словам малыша Цьева, стань он придумывать что-то в свое оправдание, но Шепу поверят все, прежде всего Зайг.

Цьев окинул взглядом склоны оврага, поросшие невысоким, но густым кустарником и вдруг… Он увидел множество людей! Несколько десятков темных силуэтов в рассветных сумерках спускались с разных сторон вниз, в селение. Они не издавали ни слова, некоторые вели на поводках собак, на которых были надеты специальные намордники, не позволяющие собакам лаять.

Цьев встряхнул головой, но это не было видением. Множество людей во враждебной, угрожающей тишине спускались в селение, еще не освещенное в этот ранний час солнцем, потому что солнце еще не успело подняться над краем оврага.

— Люди!!! Люди!!! Сюда идут люди!!! — закричал Цьев и пустился бежать.

Его пронзительный крик разнесся далеко. И почти сразу же вокруг грянули вопли, хохот, ругательства и собачий лай.

Те, кто оставался в землянках, повыскакивали на улицу и заметались в панике, не зная, что делать. Заплакали перепуганные женщины.

Взрослые лешие-мужчины, сразу оценившие обстановку и осознавшие всю опасность, помчались за своим нехитрым оружием… Но, кроме нескольких девушек и пары десятков мужчин, принимать оборону было некому.

Подгоняемый своим страхом и чужими криками, Цьев бросился вдоль оврага, надеясь выскочить в ту лощину, по которой он мог пробраться к брату. Краем глаза он видел ворвавшихся в селение людей. Раздались истошные женские крики, которые обрывались как-то зловеще внезапно. Эти внезапно замолкающие голоса наполнили маленькое сердечко Цьева леденящим ужасом. Их убивают, понял он. Убивают всех, кого смогли найти…

Цьев завернул за угол землянки и увидел, как впереди борются двое: немолодой, тощий леший и мощный высокий человек с черной бородкой. Человек обхватил лешего, заломил ему руки и выкручивал до тех пор, пока руки несчастного с хрустом не выломились из суставов. С мучительным воплем лешак упал и больше не двигался. Человек перевел дыхание и посмотрел по сторнам. Цьев уже бросился было обратно, но человек заметил лешонка и, отвратительно ругаясь, побежал за ним…

Цьев бегал быстро, не всякий взрослый мог его догнать. Но сейчас лешонок был измучен и ослаблен. Страх тоже был не лучшим помощником. Поэтому чернобородый детина все-таки догнал Цьева. Схватив его за ногу, он высоко поднял его над головой, ища, обо что разнести его череп… Цьев, весь мир для которого перевернулся и сжался до размеров собственного остановившегося сердца, отчаянно закричал и забился в безжалостных руках.

И тут кто-то темный, стремительный и ловкий прыгнул откуда-то… Цьев, вися вверх тормашками, не смог даже понять, откуда появился этот быстро промелькнувший силуэт. Но чернобородый вдруг захрипел, стал валиться и выпустил ногу Цьева. Успев подставить руки, малыш приземлился почти удачно, и тут же встал на ноги…

Чернобородый лежал на земле, раскинув руки. Над ним стоял Большой Зайг, вытаскивая из горла человека до отказа выставленные ногти правой руки. Когда он вынул их, алая кровь человека хлынула на землю.

— Он не ранил тебя? — хмуро поинтересовался отец.

Цьев хотел ответить, но слезы душили его, и он только покачал головой.

— Так ты скажешь мне, наконец, где Кшан? — угрюмо спросил Зайг.

— Он в овраге, отец, недалеко отсюда.

— Он жив? — коротко уточнил Зайг.

— Он наглотался воды, вытаскивая меня из омута, — всхлипнул Цьев.

Отец хотел что-то сказать, но из-за угла показался человек с собакой. Пес хрипел от бешеного лая, и человек спустил собаку с поводка.

Цьев рванулся и спрятался за широкой спиной отца. Большой Зайг не дрогнул. Он четко выверенным движением выставил вперед руку, и прыгнувший пес налетел на острые и длинные, как кинжалы, ногти Зайга. Собака истошно завизжала, лешак скинул ее себе под ноги. Оцепеневший Цьев смотрел из-за спины отца, как пес пытается отползти, волоча за собой кишки…

Человек, спустивший собаку, молодой толстый парень, вынул из сапога длинный нож и, пригнувшись, пошел на Зайга.