Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 31 из 78

— А ну, ко мне, поганец! — тихо сказал Пряжкин.

Мальчик встал на ноги, сделал пару шагов и остановился. Пряжкин протянул руку и, вцепившись в ткань куртки, вытащил мальчонку наружу.

Ребенок был полумертв от страха, и лучше всего это подтверждали глаза малыша, темные, в которых не было ни одной зеленой искорки.

— Гришаня, что-то меня все-таки сомнения берут, что-то он на лешего не похож… — пробормотал Василий, пряча руки за спину и приваливаясь к стене.

— Ну и что ты предлагаешь? — угрюмо спросил Пряжкин.

— Да ну его к бесу, выгони ты его взашей…

— Если он не леший, то помчится к маме с папой, а те к прокурору, и даже наши хорошие отношения с властями нас не спасут… — покачал головой Пряжкин.

— Ты что, Григорий?! Неужели из-за дурацкой ошибки ты теперь этого пацана… — испугался Василий. Для него самого не было сомнений в том, что сжавшийся от страха малыш — лешонок. Но нужно было попробовать хоть как-то образумить Пряжкина.

— Какой ты сегодня нервный, Василий! — недобро фыркнул толстяк. — Я бы и пальцем его не тронул, если бы не был уверен. А ну… — он тряхнул мальчика и рявкнул: — Раздевайся догола, стервец!!

Поскольку перепуганный мальчик не шевелился, Григорий вытащил из-за пояса нож с выскакивающим лезвием и, оттянув воротник куртки ребенка, зацепил его лезвием и повел нож вниз, вспарывая одежду и обнажая худенькое тело лешонка.

И в который уже раз за последнюю пару лет Василий стиснул зубы и молча уставился на происходящее, призывая все свое самообладание на помощь. И снова, как всегда, ему хотелось вмешаться. Но его доля была иной: смотреть, надев маску холодного равнодушия и легкого раздражения — все, что он мог себе позволить.

Глава 12. Шестнадцатое июня. К полудню. Сергей

Печка в мансарде еле-еле теплилась. Кшану было уже заметно лучше, и он просил больше не топить. Поэтому Цьев, сунув в печурку последнее полено, успокоился и уже больше не суетился вокруг Кшана. Он просто сидел рядом на коврике и внимательно наблюдал за двумя людьми, до сих пор казавшимися ему опасными. Лешонок настороженно поглядывал на Лиду, а особенно на Сергея, который сидел на диванчике рядом с раненым и старался не показывать, что ему немного не по себе в обществе двух лесных лохмачей. Но Сергей пытался не обращать на них больше внимания, чем они заслуживали. Куда больше его беспокоил брат.

— Неужели, Валька, элементарная логика тебе не подсказывает, что чем больше ты будешь психовать, тем будет хуже всем? — сокрушенно произнес Сергей, тоскливо наблюдая за мечущимся по мансарде Валяем. — Чем хуже человек держит себя в руках, тем все отвратительнее он справляется с ситуацией… Иди лучше из колодца облейся, это хоть взбодрит тебя. И перестань перемалывать в голове дурные мысли.

— Так если других нет? — пробормотал Валяй. Он старался держаться ровно, но то и дело бросался к окну, вглядываясь через цветное стекло в деревенскую улицу, а потом кидался к противоположной стене, к окошку, выходящему в лес. Он брал в руки какие-то совершенно ненужные вещи и тут же бросал их себе под ноги.

Валяй сходил с ума от нетерпения уже давно, с тех пор, как Шеп где-то около полуночи заявился в деревенский дом своего друга. Лешак пришел с солидной сумой, наполненной деревянными ящичками и глиняными кривобокими баночками. Всю ночь Шеп кипятил какие-то травы, сливая, разбавляя, смешивая и пробуя с ложечки то из одной, то из другой миски. Валентин отдал кухню в полное распоряжение лешего, а сам смирно сидел рядом, внимательно наблюдая за действиями Хранителя.

Сергею все это было весьма любопытно, но он был занят, то раненым лешаком, то Лидой, то перебранкой с лохматым Цьевом, и за всем ему было не уследить. Немного поспав, Сергей снова вышел в кухню и увидел Валяя на том же месте — на табурете рядом с плитой. Брат с нетерпением ждал, когда Шеп закончит свою странную кулинарию.

А Шеп совсем не спешил заканчивать. Наварив какой-то гадости, он унес все наверх и устроился в мансарде на столике за шкафом. Выгнав всех, он принялся что-то скрести, чем-то звякать, и ничего никому не объяснял. Валяй изредка заглядывал за перегородку, спрашивал Шепа о чем-то, торопил, но не получив ответа, возвращался к остальным.

Остальные все поголовно чувствовали свою полную беспомощность и каждый пытался предложить выход.

Когда после очередной серии бросков и метаний по мансарде Валяй присел рядом с братом, Сергей осторожно заметил:

— А если внаглую пойти к Пряжкину и потребовать отпустить мальчика? Не думаю, что перспектива крупных неприятностей для него привлекательна… Разве что он совсем идиот и не обладает элементарным инстинктом самосохранения… Валька, у тебя же документы на ребенка в полном порядке. Давай, я в пять минут сгоняю в район, привезу милицейский наряд. Скажешь, что твоего ребенка силой держат в доме Пряжкина. Мы с Лидой подтвердим. Они вынуждены будут проверить усадьбу, и Пряжкину придется отпустить мальчика…

Валяй еще в самом начале монолога принялся качать головой, и Сергей, договорив, раздраженно бросил:

— Что не так?

— Все не так, Сережа. Это был бы такой простой выход… Но есть один нюанс, который перечеркивает всю логику твоего предложения. Начальник районного отделения милиции не просто в приятельских отношениях с Пряжкиным. Он к нему частенько наведывется, они вместе охотятся. Но и это еще не все. Начальник милиции — из местных. О племени Нерша знает и давно дал Пряжкину неограниченную свободу действий во всем, что касается леших. Стоит только Пряжкину объясниться с ним и пояснить, кто такой Мироша, и ни один милиционер не ступит на территорию его усадьбы, пока Пряжкин не заметет следы, то есть просто-напросто не уничтожит Мирошку… — отчеканил Валяй.





— Господи! — горестно воскликнул Сергей. — Так не бывает, чтобы не было выхода! Если нельзя сделать все как-то законно, значит надо придумать чтонибудь этакое…

— Надо, — кивнул Валяй. — И вот этим самым этаким Шеп сейчас и занимается. Только так долго… Господи, как же долго…

Валяй снова схватил валяющегося пластмассового игрушечного монстра и вцепился в него, грозя разломать.

— Нет, это абсурд какой-то! — вконец расстроился Сергей. — Ну и местечко! Какие-то бандюги сцапали пацана и управы на них даже всем миром не найти!

Валентин швырнул несчастного монстра на пол и пробормотал:

— Убью я эту сволочь! Своими руками убью!

— О чем ты? — встревожился Сергей.

— О Пряжкине, — нехотя пояснил Валяй. — Уцелеет мой мальчик или погибнет, Пряжкина я все равно убью. Почту за великую честь руку приложить.

Он вскочил и прошел за шкаф к Шепу и больше его не было слышно.

Сережа посмотрел на лежащего Кшана и сидящего рядом с братом сердитого Цьева. И полушепотом спросил:

— Слушайте, а он у нас часом не того?… Не тронулся?

— Если Валя что-то задумает, вряд ли у кого-нибудь из нас получится его остановить, — серьезно сказал Кшан.

— И чем это он Пряжкина убивать собирается? — растерянно фыркнул Сережа.

— Не иначе, из пальца застрелит?..

— Шеп делал для него несколько ножей, — отозвался Кшан.

— Не представляю себе Валяя с ножом… — недоверчиво усмехнулся Сергей. — Он… Он настоящий чистоплюй, в хорошем смысле этого слова.

Из-за шкафа кроме перестука ложечек и баночек ничего не было слышно.

Не в силах перебороть свое любопытство и нетерпение, Сергей встал и заглянул за шкаф.

Шеп возился на столе с множеством емкостей и не обращал никакого внимания ни на Валяя, ни на Сергея.

Валентин сидел на корточках перед выдвинутым ящиком и рассматривал лежащие там четыре удивительных предмета.

Это было что-то довольно-таки страшноватое. Сергею показалось, что он когда-то видел нечто подобное в одном из музеев.

Ножей было четыре, все с отполированными резными деревянными рукоятками. Один, самый маленький, трудно было даже назвать ножом. Это была ощетинившаяся маленькими, короткими и тонкими лезвиями звездочка с деревянной сердцевиной. Второй, размером с небольшой кухонный нож, походил скорее на кинжал. Третий напоминал деревенскую сечку для травы, которой обычно шинкуют в деревянных корытах траву для скотины: довольно толстая рукоятка с узорами и внушительное лезвие, имеющее форму гриба-боровика. Четвертый можно было смело назвать небольшим мечом, потому что длиной он был не короче руки взрослого человека.