Отступник

— Послушайте, Шеп! — не выдержала Лида. — Ваша речь ну никак не вяжется ни с вашей внешностью, ни с вашей лесной жизнью…

— А чего же вы ждали, уважаемая? — удивился Шеп. — Что я буду пересыпать свою речь молитвами, присловьями да причитаниями?…

— Нет, я…

— Я леший конца второго тысячелетия! — прищурился Шеп. — Почему это прогресс и просвещение должны были обойти меня стороной?

Лида расслышала в голосе Шепа обиду и отчаянно запротестовала:

— Ну что вы?! Я совсем не это имела в виду!.. Просто далеко не каждый человек так изъясняется. Многие люди даже не слышали о тех понятиях, о которых вы мне толкуете! Так где же вы набрались такой современной терминологии?!

— Где набрался? — снисходительно улыбнулся Шеп. — В Тверском университете.

Лида только рот раскрыла, и Шеп, предваряя очередной вопрос, пояснил:

— Я шесть лет там учился.

— И на чье же имя выписан диплом? — поразилась Лида.

— Диплом? При чем здесь диплом? Я там учился, а не диплом получал… — заявил Шеп. — Вообще-то это все идеи Валентина. Когда мы познакомились, я умел только читать и считать, а мне было уже шестнадцать… Конечно, в глазах уважаемых старейшин племени я был всесторонне образованным и способным молодым лешаком, которому прочили непростое будущее. Но я сразу же понял, что с точки зрения Вали я был дремучим невеждой. Правда, Валентин первый принял меры к тому, чтобы поправить положение, и в первую очередь он подарил мне портативный телевизор… Потом он начал со мной заниматься, и от него я научился не только самым азам знаний, но и многим особенностям человеческого поведения. За два года Валя натаскал меня так, что я смог уехать в Тверь и не пропасть там среди людей. Скажу вам, Лида, это было не так-то просто и стоило мне много нервов… На деньги Валентина я снял комнату в частном домике у полуслепой бабули и каждый день ходил в университет, проводил там иногда по десять часов. Я стянул у какого-то блондина-раззявы студенческий билет и смог пользоваться библиотекой. Я выбирал в расписании самые многолюдные потоки и ходил на лекции по философии, психологии, истории, социологии, экологии, праву… На студентов и их усмешечки я не обращал внимания… А сколько перчаток я испортил, пока научился в ответ на обиду и оскорбления держать себя в руках и заставлять свои ногти не реагировать на мои эмоции… А на вопросы преподавателей я прикидывался дурачком и заявлял, что я безработный студент-вечерник, такой любознательный, что мне интересно слушать лекции с чужими потоками… Так и проводил в Твери целые месяцы, с весны до осени, несколько лет подряд. Летом не было занятий, но все равно работала библиотека… Зимой у меня было нечто вроде каникул: я возвращался в Логово и растил Мрона.

— Зачем же было тратить столько времени и сил, если в результате диплома все равно нет?

Шеп снова взглянул на Лиду в упор и покачал головой:

— Да что вы, Лида? У вас чисто человеческий подход. Я же шел не за дипломом. Я не собирался работать ни юристом, ни социологом. Столько времени я потратил всего лишь ради того, чтобы узнать побольше о своих врагах. Я хотел знать все о проблемах и слабых местах человека. Потому что я хотел получить для племени шанс на выживание.

— И что?

— Да видите ли, Лида, узнал я, конечно, не все, но очень многое из того, что хотел узнать. А понял я самое главное — шансов у леших нет. Вся история человечества говорит о врожденной, генетически обусловленной нетерпимости людей ко всему ИНОМУ, — голос Шепа становился все более гневным и возбужденным. — И если человек видит рядом с собой ИНОЕ в любых проявлениях, он не может успокоиться до тех пор, пока собственным каблуком не раздавит это ИНОЕ, не размажет его и не убедится в его гибели!..

— Но ведь так поступают не все люди! — пролепетала Лида, несколько напуганная горячностью лешака.

— А я и не говорю, что все, — Шеп немного снизил тон. — Вот Валентин, например, так никогда не поступит, потому что сердце есть не только у его тела, но и у его души. Но таких, как Валя, единицы. То, что я повидал, прочитал, услышал за годы учебы позволили мне сделать некоторые обобщения. К обобщениям я отношусь осторожно, но здесь выводы напрашиваются… Я не имею в виду, что девяносто девять процентов человечества с готовностью возьмутся за оружие и бросятся уничтожать леших. Но подавляющее большинство людей в той или другой форме стремится уничтожить ИНОЕ… Есть еще немногие, кто предпочитает просто избегать ИНОГО…

Шеп замолчал, задумавшись о своем.

— Почему мы так долго не можем найти мальчика? — тревожно спросила Лида, чувствуя, что в лесу уже начинает темнеть.

Шеп встряхнулся и ответил с беспокойством:

— Его не было у тех убежищ, где мы побывали, но я надеюсь, что мы найдем его хотя бы у оставшегося оставшегося… Валя не знает об этих моих летних норах. А Мрон бывал здесь, — Шеп бесшумно прыгал через кустики черники. — Я считал, что люди не смогут сразу понять, что я свил гнезда у них под носом, в относительной близости от дома самого Пряжкина.

— Но вы говорили о каких-то ямах…

— Волчьи ямы-ловушки, — пояснил Шеп. — Лешие чувствуют их и редко попадаются. У Мрона это чутье слабовато… Правда, я научил его правильно проваливаться в ловушку, так, чтобы не напороться на заостренные колья…

— Господи, какой ужас! — вырвалось у Лиды.

— Это еще далеко не самый крутой ужас из арсенала ужасов банды Григория Пряжкина… — пробормотал Шеп и вдруг замер.

Лида почти налетела на него, но Шеп обернулся, схватил ее за руки и, прыгнув в канаву, стащил Лиду следом.

Она упала, больно ударившись подбородком о склон сырой канавы. Руки Шепа прижали ее к земле.

— Тихо! Молчите, пожалуйста! — прошептал он ей в ухо. — Великий Нерш! Неужели мы опоздали?!

Они лежали в канаве на краю небольшой полянки. Вокруг рос то ли ивняк, то ли молодой орешник, и в целом полянка была совершенно безобидная. Тропинок вокруг не было, с тропинки Шеп свернул минуты две назад и уверенно прошел сюда. Что-то его остановило, и Лида, целиком положившись на очевидный опыт светловолосого лешака, не стала сейчас требовать объяснений.

Она молчала, и в наступившей тишине совсем рядом различила приближающиеся мужские голоса.

— Не рано ли мы? — спросил высокий, худощавый мужчина, вышедший из-за кустов совсем неподалеку. — Неужели ты думаешь, что кто-нибудь сюда попадется? Мне кажется, эти поганцы не сунутся так близко к усадьбе…

— Они, конечно, осторожны, но и нахальны, — уверенно ответил полный парень в защитных штанах и кожаной безрукавке, показавшийся следом. Он был пониже и помоложе своего приятеля. — Я давно жду улова… О, смотри-ка, никак яма открыта?!

— Неужели есть улов? — недоверчиво буркнул первый.

— Если кто-то и попался, то до сих пор его никто не спас, потому что днем поганцы сюда не сунутся! А вот уже через пару часов у них самые хождения начинаются, и ночью-то кто-нибудь мог его вытащить…

Двое мужчин подошли совсем близко, и встали метрах в десяти от притаившихся в канаве спутников. Тот, что был помоложе, наклонился, заглядывая куда-то вниз и издал ликующий вопль:

— Гляди-ка! Щенок чертов! Попался-таки!.. — и грязно выругался.

— Да живой ли он? — мрачно перебил его старший, всматриваясь в яму.

— Думаю, живой. Колья-то не окровавлены… — отозвался молодой и, тяжело крякнув, спрыгнул вниз. — Держи, Василий, бросаю!

Из ямы показалось обмякшее тело мальчика… Шеп вздрогнул, и Лида почувствовала, как что-то твердое и узкое с болью утыкается в ее плечо.

— Нет… О, великий Нерш… — еле слышно простонал Шеп, не замечая даже, что только несколько слоев ткани на плече Лиды мешают его ногтям вонзиться в кожу женщины. В отчаянии лешак уткнулся лицом в ворох спекшейся листвы. — Что же теперь будет?…

Мальчик лежал почти неподвижно на краю ямы, только заметно было, что он дышит. Молодой толстяк, отдуваясь, вскарабкался на обрыв, и второй словно бы нехотя протянул руку, помогая ему вылезти.