Последняя ночь колдуна

Удовлетворенно вздохнув, она отправилась в ванную. Сняла с себя все и свалила кучей в углу. Завтра она соберет все это, включая куртку и туфли, и отнесет на помойку, чтобы ничто не напоминало о сегодняшнем отвратительном дне. Нет, пожалуй, куртку стоит оставить. Она совсем новая. Глаша не планировала покупать другую как минимум два сезона, да и денег сейчас лишних нет. Пообещав себе посмотреть завтра, что там можно сообразить с прожженным карманом, Глаша постаралась расслабиться и погрузилась в ароматную пену.

После ванны, распаренная, она отправилась на кухню. Желудок урчал от голода. На средней полке холодильника стояла сырая курица – Глаша заранее разморозила ее, чтобы запечь вечером в духовке. Ее муж не признавал ни колбасу, ни пельмени, ни, боже упаси, полуфабрикаты. Только свежеприготовленное мясо.

Глаша мрачно усмехнулась и отправила птицу обратно в морозильник. Сегодня она будет есть то, что хочется. Глаша обожала картошку с тушенкой и холодным молоком. И еще овощи, которые муж тоже терпеть не мог. Даже из супа вылавливал все до последней морковки.

Почистить картошку и поставить ее на огонь было делом нескольких минут. Глаша убавила огонь, когда картошка закипела, открыла банку тушеной говядины. Уже помытые помидоры и зеленый огурец, прижавшись друг к другу, лежали в глубокой эмалированной миске. Глаша удовлетворенно обозрела натюрморт, втянула носом вкусный запах и отправилась в комнату. Пока картошка варится, делать все равно нечего.

Квартира в старом сталинском доме, которая досталась Глаше от бабушки, была однокомнатной. Для двоих, пожалуй, тесновато, но для нее одной места вполне достаточно.

Глаша остановилась напротив большой фотографии в рамке, висящей на стене. С нее на Глашу, улыбаясь, смотрела знаменитая в прошлом актриса. Никто из гостей не догадывался о том, что женщина на этом увеличенном любительском фото – Глашина мать. Даже Славик не знал правды. Он часто посмеивался над женой, тем более что актриса эта давно уже умерла, а перед смертью несколько лет не снималась.

Глаза, которые Глаша так любила, улыбались ей. Мама смеялась, глядя в объектив, в тот день, когда Глаша впервые взяла в руки фотоаппарат и для пробы решила щелкнуть мать. Та, позировавшая в своей жизни сотням лучших фотографов страны, в этот раз не стала принимать жеманных поз, которые стали неотъемлемой частью ее образа, а просто улыбнулась дочери, чисто и светло, не заботясь о морщинках в уголках глаз и не думая о правильно поставленном свете. Глаша считала, что на этом старом снимке ее мать – настоящая, такой ее никто не знал. Это была ее и только ее мама, неприкосновенная частица знаменитой женщины, которую она оставила в наследство своей дочери.

Жаль, что на этом наследство не исчерпывалось.

Глава 4

«Правильно бабка говорила, что объедаться на ночь вредно!» – подумала Глафира утром следующего дня.

Глаша лукавила. Она прекрасно знала, что пузо, набитое накануне вожделенной картошкой и тушеным мясом, не имеет никакого отношения к странному старику. Этот старик был ей хорошо знаком в том смысле, что посещал ее сны не впервые. Да что там, она и припомнить не могла, когда он появился в первый раз. Кажется, это было в глубоком детстве, еще до того, как Глаша пошла в первый класс.

Глаша могла бы поклясться, что в реальной жизни никогда старика не встречала. Правду сказать, забыть его было бы невозможно: огромный, с густой, абсолютно белой шевелюрой до плеч и окладистой бородой, судя по всему, никогда не знавшей ножниц и расчески. Одет он был всегда одинаково – в свободную серую рубаху из домотканой материи. Более всего он напоминал Глаше Григория Распутина, но какого черта царский юродивый стал бы забираться в ее сновидения? Кроме того, ее старик был седой, а Григорий Распутин до самой смерти оставался жгучим брюнетом.

Сны эти Глаша не любила, хотя в них не было ничего кошмарного. Старик просто сидел возле ее постели и смотрел на нее глубоко посаженными, похожими на угли, глазами. Иногда он начинал говорить и несколько раз даже давал дельные советы относительно предстоящих в ее жизни событий. Глаша всегда удивлялась, что, проснувшись, помнит его слова. Обычные сны стирались из ее памяти подчистую. Советы старика выручали ее, но испытать к нему чувство благодарности ей мешал страх. Она боялась ночного гостя и, положа руку на сердце, предпочла бы выбираться из своих проблем самостоятельно, лишь бы не видеть по ночам это строгое благообразное лицо.

Старик был еще одной тайной Глаши, о которой она, как и о матери, никому не рассказывала. Сам старик запрещал ей говорить. Она понимала, что он – всего лишь сон, плод ее воображения, но ослушаться почему-то не решалась.

Сегодняшний сон встревожил девушку больше других. От его слов: «Я уже близко, скоро мы встретимся!» Глаша проснулась в холодном поту, сердце бешено колотилось. Осознание того, что это только сон, в этот раз облегчения не принесло. В ее душе поселилась тревога. Это чувство было настолько сильным, что даже отодвинуло на задний план все неприятности, случившиеся с ней накануне. Она ощутила острую потребность куда-то бежать и что-то делать, но куда и что – оставалось для нее загадкой.

Залив свое беспокойство двумя кружками крепкого кофе и смыв под душем липкий пот ночного страха, она почувствовала себя лучше и сочла, что вполне в состоянии отправиться на работу.

– Меня муж бросил, – сообщила Глаша подругам.

– Славик? Счастье-то какое! – Динка даже не пыталась изобразить сочувствие.

– Неужто восстал наш туалетный коврик? – не поверила Валя.

– Коврик нашел себе новую хозяйку! – Глаша вздохнула.

– И слава богу. В смысле Славу – к богу.

– Скорее к богине.

– Да хоть куда! – Валя отмахнулась. – Зануда он у тебя редкий. Жить с таким сможет только ходячая логарифмическая линейка.

– Это ты про меня?

– Это я вообще.

Глаша не стала углубляться в эту животрепещущую тему.

Сейчас ее больше интересовал другой вопрос. Увидев, что Валя потянулась к пицце, она воскликнула:

– Погоди!

– С какой стати? Ты что, Глаш, очумела? – Валя удивленно взглянула на подругу, но руку, зависшую над горячей пиццей, не убрала.

Глаша легонько шлепнула ее по пальцам.

– Эй, полегче!

Валя хмыкнула.

– Что за шум, а драки нет? – влетела запыхавшаяся Дина.

Она, как всегда, опаздывала.

– Драка как раз сейчас будет, – мрачно пообещала Валя, – если вот эта вот не даст мне съесть мой законный кусок горячей пиццы.

– И не дам! – запальчиво воскликнула Глаша. – Пока не расскажет, что тут происходит, – пиццы ей не видать!

Говоря это, Глаша обернулась к Дине, а Валя только того и дожидалась. Она ловко подцепила ломтик пиццы и сунула ее в рот, сразу откусив чуть не половину. На ее лице появилось выражение блаженства.

– А что происходит-то? – не поняла Дина.

Валя пожала плечами.

– На швободную плош-шать въежжают новые айендатоы, – сообщила она с набитым ртом и для верности мотнула головой куда-то в сторону коридора.

Глаша успела заметить, что ее подруги как-то странно переглянулись.

– Девчонки, вы чего темните-то? Кто эти новые арендаторы? Что за тайны мадридского двора?

Валя вздохнула и громко проглотила недожеванный кусок. Дина сосредоточенно кусала нижнюю губу.

– Ну!

– Вот тебе и «ну», – передразнила Валя, потом шумно выдохнула, с сожалением посмотрела на свой надкушенный трофей и отложила его в сторону.

– Валь, скажи ты, – попросила жалобно Дина.

– Как что, так сразу Валя, – насупилась та.

– Это заговор, – констатировала Глафира обреченно.

Девчонки снова переглянулись.

– Ну вот что, – Глаша шлепнула ладонью по столу, – не хотите говорить – не надо. Я сама пойду и посмотрю!

Она решительно поднялась с места.

– Стой, – Динка помотала головой, – не ходи.

//