Страница 37 из 38
Так, совещаясь, приблизился свадебный поезд к Черной Горе. У края дороги, под грушей, сошли они со своих борзых скакунов-авсургов. На зеленой траве в прохладной тени деревьев, разостлали они свои белые бурки. Свежий ветер дует с гор и развевает их длинные бороды, отделяя одну волосинку от другой.
Уастырджи и Никкола снова первые, как и подобает сватам, пошли к Сайнаг-алдару. У двора Сайнаг-алдара встали небожители, и весело вбежали во двор Сайнаг-алдара сто оленей-однолеток.
Младшие дружинники Сайнаг-алдара устремились гостям навстречу, проворно хватают они уздечки копей и помогают гостям сойти на землю.
Увидев на дворе своем оленей, Сайнаг-алдар опечалился и рассердился. Нахмуренный вышел он к гостям. Как белый шелк, седа борода его, но словно у юноши тонок стан и широки плечи. Красиво облегает его одежда из верблюжьей шерсти. Серебряный посох в левой руке у него.
— Будьте здоровы у нас, дорогие гости!
— Да будет славной твоя старость! — ответили гости и оказали ему почести, подобающие по обычаю.
В гостевую пригласил их Сайнаг-алдар, на почетные места, в кресла, выточенные из слоновой кости., усадил он Уастырджи и Никколу, и они рассказали ему о том, зачем прибыли.
— О святые духи, дорогие мои гости! День вашего посещения из всех дней моей жизни будет навсегда самым радостным. Поступайте, как вам угодно. Ни слова не могу возразить я вам. Но взгляните сами, о светлые духи, на несчастного старика, на отца осиротевшего! Ушли мои силы, наступила зима моей жизни, хрупка стала кость моя, и пошатнулся мой ум. На краю могилы стою я, и в эти хмурые дни заменяет мне лик солнца — слава вам! — взгляд единственной дочери моей. И знаю я думу единственной малютки моей: не оставит она в одиночестве старого своего отца! Да и нужно сказать — молода она еще для того, чтобы выходить ей замуж.
Ни слова не ответили сваты на слова Сайнаг-алдара, повернулись и вышли к товарищам своим.
Пришла тут к отцу красавица Агунда; тонок и строен стан ее. Опросила она отца, что ответил он сватам. И, узнав ответ отца, она рассердилась, сдвинула свой длинные брови, повернулась, открыла своей белой, как слоновая кость, рукой тяжелую дверь, сердито хлопнула ею и ушла из покоев отца.
Понял Сайнаг-алдар сердце дочери своей, пошел за ней следом и так ей сказал усмехаясь:
— О единственная моя, своевольная наследница! Полюбились тебе золотая свирель и звонкие песни, полюбились тебе олени-однолетки с ветвистыми рогами, но вижу я: еще больше полюбился тебе удалец Ацамаз, старого Ацы прославленный сын!
И велел тут Сайнаг-алдар послать за своими гостями. Вот пришли они в покои Сайнаг-алдара, и сказал старый Сайнаг, обращаясь к прославленным дружкам:
— Ради вас отдаю я свою дочь к вольным нартам, в семью равных мне людей. Сыну Ацы, Ацамазу, отдаю я ее.
Пригласил тут к очагу Сайнаг-алдар своих гостей. Во все стороны разослал он гонцов, и много людей собралось на пир. Целую неделю, от первого и до седьмого сегодня, угощал Сайнаг-алдар гостей своих. Столы на серебряных ножках поставил он перед небожителями и нартами.
Три больших пирога и железные вертела с нанизанными на них шашлыками из печенки, прозрачным нутряным жиром обернутые, внесли молодые дружинники Сайнага, проворно и ловко стали они обносить гостей. Подносили они гостям рога, наполненные ронгом, и расставили по столам большие двуухие кувшины, в которых пенилось и бурлило с наговором сваренное целебное пиво.
— Поднялся седоголовый Татартуп, снял он шапку и произнес молитву. Удалой Ацамаз, старого Ацы единственный сын, первым отведал жертвенного мяса. И тут начался пир. Обильнее воды лились напитки: крепкий ронг и черное целебное пиво. Вдвое больше того, чем могли съесть гости, было кушаний на этом пире. Одна песня веселее другой, но захмелели гости, и песен еще веселее просят они.
— Эй, молодой мой зять, почему бы не сыграть тебе на той красивой золотой свирели, которой покорил ты сердце гордой дочери моей? Где то сокровище, тот голос, который пел под обрывом Черной Горы?
И ответил Сайнаг-алдару сын Ацы, удалой Ацамаз:
— Сам лишил я свое юношеское сердце радости играть на этой свирели! Ударил я ее об утес и разбил вдребезги.
— Тогда вышла красавица Агунда, вынесла завернутую в красный шелк золотую свирель и подала ее Ацамазу. Подобно солнцу засияло лицо Ацамаза, когда увидел он свою свирель. Приложил он ее к губам и заиграл.
Нельзя было слушать его игру и не плясать. И все гости пошли в пляс. Широко раскинув ветвистые свои рога, с дробным стуком пляшут на каменном дворе сто оленей-однолеток, и звонкими голосами вторят гости игре Ацамаза. А когда кончили есть и пить, тогда славные нартские мужи под дивную игру свирели пошли один за другим в веселый пляс, и все хлопали им в ладоши. Вот по краю круглого стола пошла пляска, вот по краям большой пивной чаши весело пляшут они. Так от первого сегодня до седьмого во славу пировали они, а через неделю, вдоволь напевшись и наплясавшись, спустились гости с отвеса Черной Горы. Увезли они с собой красавицу Агунду в дом молодого сына Ацы, удалого Ацамаза. Из серебра была выточена свадебная колесница Агуиды, семь ветворогих оленей — дар Афсати — запряжены были в нее, позади ехали дружки, а следом за ними на семи доверху нагруженных повозках везли вещи невесты.
Держать за руку красавицу Агунду и ввести ее в дом жениха выпала честь высокому Уастырджи, а с другой стороны ехал старейший из нартов, почтенный Урызмаг. Впереди скакал небожитель Никкола, а знамя нес могущественный дух покровитель равнин. Ловко джигитует во славу жениха и невесты прославленный Элиа, и когда ударяет он плетью, громы грохочут над миром и копье его отбрасывает небесные молнии. Там, где ступит конь его, там остается овраг, и подобно зимней метели проносится дыхание коня его. Так, веселые, привезли они красавицу Агунду в нартское селение и ввели ее в дом нартов. Низко поклонилась красавица Агунда славной нартской хозяйке, мудрой Шатане. И дружную песню запели на пороге дружки:
Большой свадебный пир устроили нарты в своем доме. Седобородый Урызмаг старшим восседал на этом пиру, во главе стола, и вот какое слово сказал он перед пиром:
— Пусть наши младшие, что жизнь свою начинают, счастливо устроят ее! Кто захочет на нас пробовать свои силы, пусть насильник такой лишится силы! Ну, начинайте счастливо строить жизнь, наши младшие!
И громко запели тут вольные нарты: