Ноктюрн

Арольд непроизвольно кивнул.

— Ну вот, — терпеливо улыбнулся ему собеседник, — а я, так сказать, не совсем обычный ЭкзИм, предварительно прочитывать — это моя работа. Оперируя вашими понятиями, я — редактор Книги Судеб Творца. Как недавно уже имел честь представиться.

— М-мда? — протянул Арольд. — И в чьем же воображении, оперируя теперь вашими понятиями, я существую сейчас?

— В моем.

— Ага, в вашем. А вы ЭкзИм, да?

— ЭкзИм.

— Что ж, звучит, — после некоторого раздумья одобрил Арольд. — Не Господь, не Сатана. Работа, значит, такая. Чаю хотите?

— Да-да, разумеется, — оживился в своем углу посетитель. — Только позже, если вы не против. У меня к вам еще есть некоторые вопросы, Ард. Это ничего, что я вас так окорачиваю? Символично, возможно.

— А, валяйте, — вяло махнул рукой Арольд, — окорачивайте. Хоть и не похоже. По-гречески это, вроде, выходит Жар? А может, и не по-гречески.

— По латыни, — мягко поправил ЭкзИм. — Так вот, вы — персонаж, а о судьбе персонажей, естественно, строятся некоторые планы. Смею уверить, в нашем прогнозе самоубийство не предусматривалось, даже наоборот — возлагались определенные надежды. Здесь уж ваша инициатива, собственная. С чего вот только? Эка невидаль — режим сменился! Кто бы другой еще, но для вас-то это новостью не явилось, последние пять лет вы подобною ждали!

— Четыре, — поправил Арольд машинально. — Год была эйфория.

— Согласен, четыре, — снова закивал гость, — пусть будет четыре. Но вы даже в мыслях не держали заранее! Решили так спонтанно и окончательно, что иначе, как взять и реализоваться в вашей действительности, я уже не мог.

Арольд молчал, сосредоточенно собирая в стаканчик раскатившиеся по столешнице карандаши.

— Объяснитесь! — требовательно возвысил голос ЭкзИм. — Что это?! Издержки чересчур широкой свободы выбора? Так это проходит, поверьте.

— Эт’ точно, — едва сдерживаясь, чтобы не нахамить, ядовито хмыкнул Арольд, взбешенный вызывающим тоном ЭкзИма. — Если свобода, так уж точно проходит, прямо на глазах тает. Завтра волонтеров с «БИЧами» подтянут, сегодня вы подсуетились, время тянете, этак скоро не свободы — выбора не останется. — И вдруг не выдержал жарко клубящейся перед глазами клочковатой черноты, взвился: — Объяснений тебе?! Да чихать я хотел! Тошно от ваших шизоидных сюжетов, понял, ты? Устал я! Устал. И им человек — ничто, молодцы, теперь уже персонаж! Пошел вон из моего дома!

Глубокие глаза спокойно глядели на него в упор, и запоздало сделалось стыдно мелочно выплеснутой эмоции. Арольд, вспыхнув, отвернулся, полез за сигаретами, долго прикуривал, нервничал, спички ломались, часы стояли, дождь за окном завис, не двигался, табак оказался сырой и кислый. Ну все одно к одному! Какого черта он так со мной? Нельзя так со мной! Зверею я, когда так говорят, не знаю, что могу тогда сделать, убить могу! И почти не помню после, что делал, что наговорил. Жар какой-то доменный в голове поднимается, пелена в глазах, и несет — разносит просто. Ничто я для них, ага, ничто — знако-символьный образ, вот гад, а! Богема прилитературенная!

— Будь вы ничто, я бы тут не сидел, — резонно заметил ЭкзИм, — а что до прочего — то на вашей совести. — Помолчал, о чем-то раздумывая, и неожиданно предложил: — А давайте-ка так — оставляем здесь пока все как есть и отправляемся вместе в одно охотничье зимовье. В отроги Синих Гор, тем более недалеко, в параллельное надизмерение. Я вам предлагаю нечто вроде прогулки. Идет? Что вас тут держит? Ну и отлично. Представляете: одинокий бревенчатый балаган среди пустынного места. Скалы с фиолетовым отливом на закате, здоровый воздух и свежесть безлюдья. Ветреная ночь…

Черные, бездонные, неподвижные глаза наплывали на Арольда, а если честно, ему и не хотелось из них вырываться. Тело сделалось легким, почти неощутимым, раскрылось и соскользнуло куда-то вниз, в сумрак.

ЭкзИм вел недолго, и дверь с удивительно склочным кодовым замком тоже довольно быстро отыскалась в глубине заросшего репьем оврага. Замок сиплым заносчивым голосом скрытого под корягой динамика тут же принялся поучать назидательными инструкциями по технике безопасности. Когда же «семерка» неожиданно запала, замок моментально переключился в ждущий режим и начал жаловаться на дребезг контактов, вымогать графитовую смазку, а заодно обличать сквалыгу-смотрителя, спекулирующего биосенсорами посередь бела дня в бойком месте. «Заткнись», — спокойно молвил ЭкзИм, и замок, лязгнув язычком защелки, отомкнулся. Жесткая рука ЭкзИма властно вдернула спутника в жарко натопленную избушку, к весело пылающему камину.

— К столу! К столу! — тормошил он Арольда. — Не натощак же помирать! Неясыть, поди-ка, поминки по тебе не сгуляет, там теперь разлюли-малина, привольная жизнь — халва, распутство, арабские девочки! А у нас своя трапеза, — подмигнул ЭкзИм, споро напластывая горячий ржаной каравай. — Свежая оленинка под виноградное-то винцо! А?

У Арда свело желудок и разломило висок. Поясневшая с голодухи память подсказала, что он весь день питался таблетками да дурными вестями.

— К столу! К столу! — зычно трубил ЭкзИм, галантно помогая подняться. Он уж и без плаща — в замшевых светло-песочных, в обтяжку штанах под высокие сапоги, в голубом бархатном камзоле, по груди — золотая змейка шитья, нежный, капельками, жемчуг. Тонкие сильные запястья в кружевном батисте сорочки, открытый ворот, гордая в повороте шея, темные волосы слегка вьются и касаются плеч. Неуловимый взгляд, светские манеры. Сел напротив, подливает в червленые с крупными изумрудами кубки вино из кувшина, делает вид, что тоже голоден и с аппетитом нахваливает самим даже не тронутое мясо, но Арольд не стесняется, сейчас бы он проглотил и комплексный обед из их управленческой столовки, лишь бы жевалось.

ЭкзИм промокнул сухие губы о невесть откуда явившуюся и тут же опять сгинувшую салфетку, поднял дорогой кубок — Ваше здоровье, Арольд Никандрович! — но глотнул с усилием. Облокотился о край стола и задумчиво чуть склонил голову набок, взгляд его сквозь огонь свечи казался немного насмешливым и печальным.

— А знаете, Ард, — начал он негромко, — в чем-то вы, безусловно, и правы. Смерть — действительно единственный выход остаться при своем прошлом! Но! Вот вы постоянно думаете: «произвол, произвол», просто изводите себя этим словом. Как-то неровно вы относитесь к прогнозу Творца. Почему произвол? Допустим, взять ваше старое изношенное светило. Солнце, положим, взять. Ежедневно, помимо вашего хотения, из секунды в секунду оно встает и садится, и вы не зовете это произволом. Или все дело в масштабности событий? В масштабности интеллекта, оценивающего событие? Для Творца и рождение звезды, и рождение ребенка, уверяю вас, — события равного масштаба. Выходит, все же дело в интеллекте, который, по сути, и есть свобода. Отсюда — в любой социальной реальности — либо вы свободны, либо глупы, и тогда, бог в помощь, можете вешаться.

— Хорошенькая у вас логика! — Арольд не на шутку обиделся. — Затеял переворот, а меня еще обвиняет в тупости однако!

— Я не затевал переворота, — живо парировал ЭкзИм, — это у вас психология висельников. Все социальные системы — не более чем антураж, у них процент свободы выбора не так уж и велик, у вас же, я имею в виду человека, он попросту трагически огромен.

— Просил я вот твою свободу! — огрызнулся Ард. — Сначала дают, а потом же и попрекают.

ЭкзИм поиграл бровями, изображая сожаление, и пока оставил реплику без ответа. Взмахом руки изменил сервировку стола на нечто восточное и уж больно изысканное, но впечатления на негодующего Арольда не произвел.

— Защитная форма растерянности — безоглядное хамство, — наконец вздохнул он. — Будто дать свободу так просто. Какую цепь поколений приходится выстраивать в веках, прежде чем на изломе эпох забрезжит хотя бы потенциально свободный персонаж.

Ард апатично возил вилкой по скрипучему блюду с пловом, спорить не хотелось, все философствование такого плана надоело ему до изжоги. Сам вечно — как на коньяк ни пригласит, так Философствует, в Отделе одни философы. Спросить разве, куда все наши десантные хрономодули в будущем подевались? Наверняка же, знает. А ну его к черту! Опять скажет, что не имеет возможности обсуждать побочные темы. И галстук упер. Надоело мне все.