Мутанты

Привычная к приставаниям мужиков, дочка головы администрации постояла смирно несколько секунд и спросила:

— Ну что, потискал?

— Ох, и солодкая ж ты дивчина! А який от тебе аромат, м-м! — Мыкола хоть и пытался говорить на украинском языке, но все сбивался на не пойми какой.

— Да я вспотела вся, бегаю с утра…

— Та ж це и смачно! Ох, и зьив бы я тебя, смаковитую! Она вывернулась:

— От одного мутанта только что вырвалась, тут другой…

— А шо, и ты мутанта бачила?

— Возле твоих ворот бродит! Вон, смотри, на руках синяки остались. Лапами своими схватил! Хоть бы ты вышел, отогнал…

— Тю! А дальше-то шо было?

— Да ничего, — отмахнулась Оксана. — Некогда мне… Москальская таможня открыта, нет?

— Вовченко з прикордонником до своих хат пиихалы, — «блистал» мовой таможенник. — Сидай! Расскажи про мутанта.

— В другой раз. У Котенко жена рожает… Я через калитку махну?

А Волков руки растопырил и впрямь, как мутант, схватить норовит — ему бы только позабавиться от скуки и пока Тамарка его не видит:

— Не положено, священне порубежье!

— Какое там порубежье? У Ленки воды отходят!

— Без особыстого догляду не можна! Ты шо за пазуху сховала, Ксаночка? Побачить треба! А в баульчике наркотики е? В декларацию вноси!

— Хватит дурачиться, Мыкола! Лучше помоги через калитку перелезть!

Оттолкнула его и к российской стороне. У таможенника форменная фуражка свалилась и обнажила бритую голову с оселедцем на макушке. И настолько он показался потешным, что Оксана не выдержала, рассмеялась и шлепнула по лысине:

— Ты что это со своей башкой сотворил? В зеркало бы посмотрелся — на кого похож! Чучело!

Тот поспешно фуражку напялил до ушей, затосковал и сразу мову забыл:

— Мне сейчас положено в форме быть… А ты сразу «чучело»…

— Ладно, не сердись. Это что за форма такая? Волков огляделся, сунулся к уху и зашептал:

— Да этот, бандера… когда приезжал… батько Гуменник… И заставил. Чтоб его мутанты поймали! Мол, ты на таможне лицо государства… А пан Кушнер поддакнул…

— У нас же тут чубов не носят!

— Так и я не ношу, — по секрету сообщил он и ловко сдернул с головы лысину вместе с оселедцем. — Это парик такой! За двести гривен купил в Харьковском театре. Только ты молчи, Ксаночка…

— И на что тебе этот спектакль играть?..

— А что мне делать, сама подумай? Я же кандидат на голову администрации. Конкурс у нас с твоим папашей…

— Да вы оба с ним с ума посходили! Какого-то ряженого да хохлатого петуха слушаете, рты разинули… Эх, мужики!

— Мне что, всю жизнь здесь сидеть? — возмутился Волков. — Думаешь, я по своей воле?..

И осекся.

— Знаю, знаю, Тамарка посадила. — Показалось, вздохнула с состраданием. — А впрочем, что не сидеть-то? Со всех сторон взятки дают, богатое место…

— Кто дает? — Он снова напялил парик. — Через таможню давно товары не носят и не возят. У всех свои «окна» для трафика… Торчу тут, как идиот. Я, между прочим, управленец, институт закончил, мне еще сорока нет. Прирожденный аналитик и организатор, а вынужден заниматься черт-те чем! Налоги собирать, людей обыскивать, тряпки в сумках считать…

Оксане и впрямь стало его жаль.

— Бедный Мыкола, — вздохнула по-бабьи. — И жениться тебе пришлось на Кожедубихе…

— Мы с ней не расписаны, так что…

— А ты без парика даже симпатичный! — заметила она и потрепала короткий ежик на его голове. — Вид мужественный…

У него от таких слов на миг дыхание перехватило, однако он сделал вид, что дышит нормально, ибо знал, как Оксанка умеет заводить мужиков. Причем заведет, пококетничает и тут же жестко отошьет — из спортивного интереса, характер такой… И теперь спохватилась:

— Ладно, некогда болтать, Котенко родит.

— Тебе самой рожать пора!

— От кого? От мутанта, что ли? А то, может, от Черно-бая? Родишь тут, как раз!

— Жених-то когда приедет?

— Пропал где-то в Якутии мой жених, — без особого сожаления вздохнула она. — Ты, Коль, подсади меня через калитку.

Он был готов подсадить и от предвкушения даже встряхнулся, как мокрый кобель, с головы до хвоста. Оксана по-летнему была в одном только белом халатике, а под ним почти ничего…

Но вовремя вспомнил:

— Чернобай ток включил! Смотри, каких проводов навешал! Триста восемьдесят вольт!

— Откуда ток, если в селе свету нет?

— То у нас, а у москалей току богато. Одни пуговки останутся…

Еще недавно через границу бегали свободно, однако года полтора назад Пухнаренков пристроил своего племянника Митю Чернобая начальником погранпропуска. Этот юный прапорщик сначала никакой опасности не вызывал, проверял паспорта и на всех смотрел жалобно, словно пощады просил. Но через пару месяцев службы что-то с ним начало происходить: взгляд посуровел, плечи распрямились, и даже форма, прежде висевшая на нем, словно мешок, натянулась, отгладилась и ярко зазеленела, как весенняя трава. Митя превратился в прапорщика Чернобая, и эту фамилию произносили трепещущим шепотом: то в паспорте точки не найдет, то она не там поставлена, то фотография не так приклеена. За год он пограничных столбов вдоль стены наставил и КСП заборонил, таким образом создав госрезерв земли под кладбище. А еще видеокамер навесил и повсюду проволоки намотал под напряжением.

— И что мне делать?

— Подожди, придут Чернобай с Вовченко — откроют границу, — отнял сумку, взял под ручку и повлек в сторону хода на башню. — Ты пока научи меня произносить слово «поляница». Не могу добиться хохляцкого звучания.

— Тебе зачем?

— Батько Гуменник экзамен будет принимать. Государственный язык…

Оксана высвободилась, забрала баул.

— Эх, Мыкола, и дурень же ты! Этот Гуменник потешается над тобой, издевается, что ты кацап. И не быть тебе головою, хоть и вправду башку обрей и мову выучи.

— Как же не быть? Сильвестр Маркович обещал!

— Развели тебя, Мыкола, ты и поверил… А головою тату моего назначат.

— Ты это точно знаешь?

— Все, пойду «окно» искать. Волков заступил дорогу:

— Оксана… Скажи по секрету! Что-нибудь конкретное слышала? Про назначение…

Она взглянула с бабьей жалостью:

— Ты, Николай Семенович не расстраивайся. Тебя и на таможню поставили, чтоб ты родственницу пана Кушнера замуж взял. Не распишешься с ней, и отсюда прогонят. Так что подумай, Мыкола!

И гулко застучала каблучками. Волков и слов не нашел, что ответить, постоял, словно зачумленный, потом бросился следом:

— Ксаночка! Ксаночка! Как же так? Дай, провожу тебя!

— Сама дорогу найду!

— А мутанта не боишься?

Она даже не оглянулась, но произнесла с зовущей игривостью:

— Да он не такой и страшный!

Проводив взглядом ее манящую, кровь с молоком, фигурку, Волков вспомнил свою сожительницу и вдруг впал в такую тоску, что затошнило. Эх, плюнуть бы на все, избавиться от незаконной женки и взять Оксану!

И только так безотчетно подумал, как подвижный и ловкий его ум тут же выдал неожиданную комбинацию: что, если и в самом деле порвать с Тамарой и посвататься? Коль уже все решено, а его держат в этой игре для демократии и чтобы у сестры пана Кушнера муж был, то не послать ли их всех к ядреной фене вместе с таможней и мовой? Дременко спит и видит, как дочку-перестарка замуж отдает, а Оксана наконец-то обломалась, созрела, к Волкову очень даже льнет, позволяет обнять, потискать и разговаривает задушевно. Вот и сейчас предупредила и даже посожалела, что он живет с Тамарой Кожедуб помимо воли своей. Чуток только поднажать, поухаживать, подарков дорогих надарить, в ресторан пригласить или в ночной клуб, что в России открыли, и сломается! Жениха-то своего забубенного, пожалуй, давно ждать перестала. А замуж не выходит, потому что не за кого, да и если кто положил на нее глаз, то посвататься боится — такова уж участь всех красавиц и дочек начальников.

Получается интересный расклад: коль Волков женится на Оксане, то Дременко всяко не оставит в нищете и убогости молодую семью и своим заместителем непременно возьмет. Сколько он сам протянет? Года три-четыре, не больше, а дочка у него единственная, и, говорят, в хате у себя он ей слова поперек не скажет, во всем слушается, поскольку боится, что дочка вильнет хвостом, и поминай как звали. Если еще и она нажмет на родителя, глядишь, тот и откажется от власти в пользу зятя.