Страница 84 из 88
А тут все складывается в лучшем виде. А тут и герои родные, и сам себе хозяин-барин. А тут еще и режиссер – Сам. Денис Доронин. Сам. А тут – не хочется, хоть тресни. Может сказать им: «Продаю права на экранизацию, и гуляйте». И кино будет, и деньги при мне.
Работать мне хотелось. Точнее, захотелось впервые после Лилиной гибели. Все эти писания заявок и распихивание по фильмопроизводящим фирмам диктовались не тягой к столу, а простейшей финансовой необходимостью выживания. Теперь захотелось работать. Только не со «Светкой». Мне, скажем, хотелось написать повесть о Шварцах. Этакую семейную хронику. Смешную и трагическую. Мне хотелось взяться за рассказ о Былинском, классике, отторгнутом временем, о его жизни один день в году.
Не брался ни за то, ни за другое, ни за третье. Может, дело то было простое, боялся, что за годы простоя порастерял слова. Ну, я никогда не считал свои сочинения вершиной русской словесности. Но элементами ремесла, как мне казалось, орудовать умел с душевной радостью. Смогу ли теперь?..
Сочинения о Шварцах и Былинском, в случае неуспеха можно будет сунуть в стол. А «Светку» – то предъявить надо. Хотя и Шварц и Былинский уже мерцали в подкорке. Духоподъемно.
Короче, чувствовал себя Шереметьевым периода написания «снегопад – прототип небытия».
Взяться за перо (в моем случае это не было литературным оборотом, всю жизнь рукописи мои и были рукописны. Даже на машинке не печатал. Слов иначе не чувствовал) мешал железный клин, вбитый в сердце. С того дня, как умерла Лиля, мне не удалось ни разу его извлечь оттуда. Ни днем, ни ночью. Ни в одиночестве, ни в веселых, вроде бы, беседах. Торчал и торчал.
И все-таки отрадно, что писать захотелось. О Былинском, о Шварцах.
«Красный маршал Ворошилов, погляди на казачьи богатырские полки»…
Занятно. Ныне вся пресса полна рассказов о советском расказачивании. А прислушаться, к эху довоенных песен, так выходит – в деле обороноспособности Отечества на казаков основная надежда и возлагалась.
«Встань, казачка молодая, у плетня. Проводи меня до солнышка в поход». «Подари мне, сокол, на прощанье саблю. Вместе с острой саблей – пику подари».
Многомиллионный хор песенных призывов. Взывали и млад и стар.
Конечно, если вдуматься, партия не зря нацеливала на бдительность. И чистка рядов от врагов свои резоны имела. Вражьи настроения общество точили. Иначе откуда бы взяться пагубному совету разоружения грядущих воинов. Подари мне саблю, да еще и пику. И иди на врага с голыми руками. Но, как всегда у них бывало, истинного лазутчика в авторе «текста слов» не усмотрели. А он-то даже серьезной аргументации для своей пораженческой пропаганды придумать не умудрился. Зачем дарить? Вот, мол, зачем. «Я на кончик пики повяжу платочек, на твои, на синие, погляжу глаза. Как взмахнет платочек, я всплакну чуточек, по дареной сабле побежит слеза».
Но разве неоправданное декорирование пики каким-то платочком – повод для сдачи оружия? Даже посредством любимой девушки? А может, как раз таким образом из подобных молодых казачек враг и сколачивал «пятую колонку»?
А ведь не просекли органы, прохлопали…
Но это – так, забавы разума. Не про это же писать. А, может, и про это тоже. Никогда не знаешь, что пойдет в дело.
Сумятица в душе и нелепица.
А тут еще этот хренов следователь по Лилиному убийству. На некоторое время угомонился, но вчера позвонил снова. И каким-то другим голосом, вроде даже ласково: «Вы, Алексей Алексеевич, не беспокойтесь, мы работаем», – как бы отчитывался передо мной. С чего бы? Ведь сам знает, что ничего-то они не наработают.
Причина заботливости обнаружилась тут же:
– Нам Денис Андреевич звонил. Беспокоится за вас. Вникает.
Доронинское вникание могло быть, конечно, чисто профессиональным: уточнял детали сюжета. Но, все равно, трогательно. Трогательно, да не нужно, не нужно. Веяло от этих хлопот ненавистным мне духом нынешней детективной беллетристики. От которой меня воротило.
И ведь – смех сказать! – в былые времена, времена советского книгопечатанья я сам отлавливал заветные сборники «Зарубежного детектива». Их обожал. Наши-то больше насчет майора Пронина повествовали, убогие.
Нет, нет, Денис Андреевич, не извольте беспокоиться.
Самое же странное, даже противоестественное заключалось в том, что я не испытывал обычного в этих случаях стремления: отыскать убийцу, задушить собственными руками… Поймаю, задушу. Не в этом главное. Главное – Лили нет.
Но надо же! – они нашли Лилиных убийц. Примерно недели через две после Доронинского вмешательства в процесс. Какие-то два отморозка – недоноска. Ко всему еще и малолетки. Специализировались на отнятии дамских сумок. Если жертва сопротивлялась, били. Может, и убивали. Многие потерпевшие дамочки опознали грабителей. Следователь предложил мне взглянуть на них. Я отказался. Какая разница – такая морда, сякая. Все они порождение времен и нравов. Как указывал Цицерон. Совместно с Дорониным. Все – экспонаты кунсткамеры эпохи развитого кретинизма.
Но, опять-таки бредовина какая-то. Пока шли поиски, связь моя с Лилей была наполненней, вещественней что ли. А теперь – пустота. Почти зримая неутолимость потери.
Так живу уже более полугода. Дела делаю, планы обсуждаю, над байками хихикаю. Даже примеряю: это мол, болтовня застольная, а это, хоть на вид анекдот-анекдотом, а просится в записную книжку. Может, обернется страницей-другой в некоем грядущем сочинении. Даже какую-то плотоядную склонность к веселым занятностям ощутил.
А то вдруг – бац и в пропасть.
Сегодня поехал на дачу: Лилин день рождения. Лиля так любила: вдвоем на зимней даче, среди снегов пологих и горбатых. Я-то пожалуй, в другие дни зимой на дачу и не ездил.
Зимой мы селили здесь поселкового сторожа Афанасия. Дорожки расчистить, за АГВ-отопителем последить. В летние сезоны Афанасий ютился где-то в дощатом сарайчике, у дачников подрабатывал. Клумбы перекопать, забор покрасить, штакетник подлатать, поплотничать. Впрочем, какая теперь покраска заборов у современных атлетических особняков?.. Заборы кирпичные и столбы кирпичные. Держат строй, дистанцию блюдут. Столбы в железных шлемах – хоть сейчас на битву. Хоть на Куликову, хоть на Чудское. «Князь наш древний, маршал Невский, погляди на казачьи богатырские полки». И не уверяй, что казаков в твоих дружинах не было.
Самая большая комната дачи соединяла половины: нашу и Шварцевскую, в качестве общей гостиной. Туда и выходила бывшая печка, увешанная Лилиными тарелками. Вернее, две печки. Вторую переделали в камин. Мебель в гостиной была не многочисленной: журнальный столик, телевизор, два кресла и диван-недомерок. Лиля звала его – Пони.
Я угнездился сейчас в Понивой утробе, поджав ноги.
В окне мерцали осколки звезд и макушки синих шапок на сосновых ветках.
– Не спите, Алексей Алексеевич? Не побеспокою?
Дверь приоткрыл Афанасий. Заботливо, точно ребенка, он прижимал к груди охапку дров: – Может каминчик запалить? Для уюта.
– Прекрасная мысль, Афанасий, – лживо одобрил я. Лживо, потому что понимал: Афанасий болтлив, заведет волынку, не остановишь. А мне это сейчас поперек печенок. Хотя и злиться на него грешно, небось, изнемогает от одиночества.
Афанасий свалил дрова на медный лист, укрепленный на полу перед камином. Стал перекладывать поленья в бадейку из-под когдатошнего фикуса, ныне сменившую назначение.
– Спасибо, Афанасий…. как тебя по-батюшке? – ведь, правда, как? Столько лет бок-о-бок, а вроде и отчества нет у старика. Как у Светки.
– Афанасьевич, как папашу моего покойного, по нему назван, хоть и без него в войну родился. Я родился, а его уже убило. И маманя его помнила только, как на фронт забирали. В точности по песне.
– Как это по песне?
Он тут же затянул качающимся тенорком.