Страница 81 из 88
Но в такой организационной узкости был и свой резон. «Отделение» Федор Иванович возглавил. Да и не мог он не возглавлять, в рядовых ходить. После стольких-то лет председательствования, президентства!
Сделать повседневный быт дворянским, Федору Ивановичу не позволяла тривиальная скудость средств к существованию. И тем не менее… Определенные характерные для аристократов черты, Швачкин-Бобринский в свой быт внес. Скажем: нет поста, нет шофера. Мало того, у самого шофера Виктора при снятии Швачкина поста не оказалось. А попросту, работы. Такие времена, тогда пришли. «Бомбить» тоже было не на чем, своей машиной не обзавелся. Однако Швачкин старого служаку не забыл, пристроил в свой дом дворником. Но и благодарный обслужник прежнего шефа заботами не оставил, забегая то и дело, поручения кое-какие выполнял. В силу чего и был возведен Федором Ивановичем в ранг камердинера. «Свяжитесь с моим камердинером», «Позвоните тогда-то моему камердинеру». Он и Лиле моей сказал: «Мой камердинер известит вас о часе нашей встречи». И надо же такое! Именно в дворянское отделение Швачкина замыслила вступить. Кто? Арта Соломоновна Протестер. Так и сказала Левке, когда он задумал податься в Израиль на ПМЖ. Так и сказала:
– Леопольд, я протестую, они не дождутся, чтобы внук красного генерала вел оседлую жизнь. – Под «оседлой жизнью» Артакадемия имени Дзержинского Соломоновна имела в виде «черту оседлости». Именно так она воспринимала создание еврейского государства. – Или ты забыл, что по маме моя фамилия Протестер.
– Увы, не Стаковская, – согласился Левка. Леопольдом он был назван в честь великого дирижера Стаковского. Арта уверяла, что этого музыканта «божествит до потери пульса».
Как и следовало ожидать, именно фамилия не дала Арте Соломоновне сходу внедриться в ряды русской аристократии. Швачкин отказал.
– Антисемиты – отреагировала Арта – были антисемиты, есть антисемиты и будут антисемиты.
Впрочем, как показало время, Арта Соломоновна глубоко заблуждалась. Левка уехал в Израиль, где не одолев медицинского экзамена на иврите, что было непременным условием для врачебной практики, перебивался тем, что вручную рекламировал зубную пасту. Правда, каждому потенциальному покупателю сообщал: «Это я вам говорю, как советский врач». Разница между полостью рта и полем деятельности уролога Левкой умалчивалась. Или негласно индентифицировалась.
Как пишут в кинотитрах: «Прошло три года» И тут!.. В далекой знойной Аргентине скончался родственник Арты Соломоновны, владелец обувного предприятия некто Хайме Протестер, чье существование тщательно скрывалось Левкиным семейством от советской власти. Но теперь – свобода, блин, свобода!
Почему магнат Хайме не обзавелся семейством, неизвестно. И единственной родственницей-наследницей оказалась Арта. О чем и была извещена в международно-юридическом порядке.
Нет нужды описывать ликование Арты Соломоновны. Стоит поставить себя на ее место. Однако ликование это было приправлено возмущением: «Этот идиот Левка в каком-то захолустье торгует зубным порошком (а может пастой, какая разница) в то время как на Родине – кошмар подумать! – мог бы показать всем им, кто он-таки есть. Как обычно, какие таинственные „они“ имеется ввиду – неведомо.
О неслыханном везении Арты Соломоновны судачила вся Москва. Ну, почти вся. Как бы то ни было, однажды к Арте явился камердинер Швачкина-Бобринского.
– Федор Иванович приглашает вас, сударыня, на профсоюзное собрание дворянского собрания. – В слове «собрание» противоборствовали советско-светские понятия. Но камердинеру это было невдомек. Что понятно.
– Пусть приглашает своего Николая Второго, – строго отрезала Арта Соломоновна и, припомнив что-то из школьных познаний, прибавила: – Палкина. Кровавого. – И захлопнула дверь.
Тем не менее, через несколько дней к Арте прибыло местное дворянское собрание в составе пяти человек, ведя под локотки самого своего вождя Федора Ивановича. Не пустить целую делегацию было уже невозможно, и небрежным кивком головы Арта пригласила их в большую из двух комнат, которую, надеясь на свой несостоявшийся аристократизм, уже успела переименовать в «гостиную». Хотя сесть не предложила.
– Уважаемая Арта Соломоновна, – начал Федор Иванович, опершись руками на спинку кресла, – мы пришли известить вас о новейших архивных изысканиях. Я все время чувствовал некую недостоверность вашего происхождения. Так вот: фамилия ваших предков не Протестер, а Воронцовы-Дашковы.
И Швачкин поведал подобалдевшей Арте душераздирающую историю. Род Воронцовых-Дашковых, как известно, один из знатнейших. Как так же известно, Екатерина Романовна Дашкова (впоследствии глава двух русских академий) была отважной сподвижницей будущей Екатерины Второй в деле насильственного скидывания с престола мужа, претендента на трон – царя Петра III. А вот сестра Екатерины Дашковой, Елизавета находилась с этим Петром в самых интимных, чтобы не сказать грубее, отношениях. Отчего восприняла действия сестры, как коварно-предательские. Точно также оценил поступок зарвавшейся родственницы еще один Дашков. Что неудивительно: стараниями Елизаветы он Петром был обласкан, а теперь впадал в немилость.
Родственник этот укрылся где-то в чащобах Сибири, заявив: «Постыдное предательство Екатерины опозорило имя Дашковых. Я отказываюсь от своей фамилии в знак протеста».
Императрица Екатерина Алексеевна, как, вообще, свойственно руководителям, да еще общегосударственного масштаба, таких дерзостей не терпела. И велела наказать бунтовщика самой страшной карой.
– Объявите его евреем. Не нравится фамилия Дашков? Протестует? Пусть отныне зовется Протестер.
Все эти ошеломляющие сведения стали Федору Ивановичу досконально известными. Ведь он, как Бобринский, сам находился в родстве с Великой императрицей. Потому был допущен к тайным семейным архивам. Что следовало из его рассказа. Так что Федор Иванович мог с уверенностью констатировать:
– Вы, Арта Соломоновна, пали жертвой дворцовых интриг.
– Это, как раз, они умеют, – согласилась Арта. И простила Федора Ивановича. И была тут же провозглашена членом дворянского собрания. Причем еще и почетным.
То, что изложенная легенда родилась в трезвом уме Федора Ивановича, он, разумеется, от соратников скрыл. Как и то обстоятельство, что новорожденные миллионы Арты Соломоновны были для святого дела местного отделения куда важнее, чем ничего не значащая национальная принадлежность почетной дворянки.
Но это не финал истории. Через какой-то срок выяснилось, что найдено завещание господина Протестера Хайме в пользу затерянного в горах католического монастыря. Ибо тайно от общества Протестер принял католичество. В чем его убедила настоятельница указанного монастыря, скрасившая последние годы Хайме прелестями своей безбожной племянницы. Значит – Арте фиг?
Горше всех было Федору Ивановичу: деньги ушли, легенда осталась. И не одна легенда. Осталось дворянское сообщество, оскверненное почетным членством какой-то Соломоновны. А обратного пути нет. Итак Арта Соломоновна пребывала в дворянстве и поныне.
Лиля моя про это ничего не знала. Это Арта Левке поколась…
Далее. Марго. Ну она старенькая совсем, болезненная. Как известила меня Светка.
О, вот! Соловых. Подобострастный служитель Швачкинского заведения. Именно он уже многожды в постсоветские времена не сходил с телеэкранов, трепеща то от гнева, то от боли за родимый народ. Даже основал собственную партию «Патриот Родины». То обстоятельство, что слово «патриот» само уже содержало в себе присутствие этой самой Родины, Соловых, видимо, не смущало. Что для филолога, согласитесь, по меньшей мере, странно. Но в то же время не патриот какого-то иллюзорного понятия, а, именно родины. Четко и доступно массам.
Политическая платформа «Патриота Родины» шаталась то вправо, то влево, подобно интеллигенту, бредущему домой с хорошего будуна: времена-то тоже менялись, шатаясь. Впрочем, будем честны: программы почти всех партий, невзирая на вектор принадлежности, содержали примерно, одинаковый набор посулов народному благу. Разнясь лишь стилистикой, от изысканной философичности, до незатейливости плаката. Так что перманентное нахождение господина-товарища Соловых – в рядах трибунов было закономерно.