Страница 12 из 80
Да что далеко ходить? Не мотался же раньше сам П.П. от академического института до ЮНЕСКО. Не уходил в какие-то сомнительные концерны. В вице-президенты банка, в советники правительства, в помощники самого Президента… В редакторы журналов, в организаторы каких-то немыслимых партий… Или просто в аналитики – по вызову по заказу…
А теперь снова сбивает институт с новыми молодыми сотрудниками! Снова выколачивает своим мощным пузом, седой бородой, давней славой офис, любое финансирование. Государственное, приватное, международное…
Кавголов рассмеялся – только стук его тяжеловесной палки был ему собеседником. Он на секунду замер – непривычное зрелище трамвайного круга в начале старой Песчаной вдруг заставило его остановиться. Он знал, он был уверен, что утром этого круга с людьми, парой остановок – последней и первой – здесь не было…
П.П. вдруг вспомнил слова своей восьмидесятилетней соседки, спорящей поутру в садике с таким же «божьим одуванчиком».
– Ну как же! До пятьдесят шестого по Песчаной трамваи ходили! И круг был трамвайный! Наш-то дом в пятьдесят втором сдавали. А вторую часть, за аркой, – лет на пять растянули…
Кавголов невольно оглянулся на окна второго этажа первого на Соколе кооперативного дома для военных летчиков. В уже наступившей октябрьской тьме ярко, словно какими-то софитами, была подсвечена комната. За легкими, старинными, прозрачными кружевными занавесками были отчетливо видны две тени. Да нет, не тени – фигуры Марии Ивановны Романовой и… И его матери – Анны Георгиевны!
Они стояли, явно прощаясь, смеялись чему-то непонятному для стоящего внизу П.П. Ему показалось, что они даже поднимали на прощание – наверное, еще трофейные – звонкие бокалы из тончайшего хрусталя. Он слышал! Слышал этот чарующий, пленительный перезвон бокалов в их руках…
Но вот фигуры исчезли. Мария Ивановна, видно, провожала маму в прихожей. Еще минута, две, три… Последние слова: «Ах, я же забыла… Я же пришла к тебе рассказать…»
Кавголов стоял, притаившись в выступе Ложной арки, столь любимой сталинскими архитекторами. Еще минута… другая. И мать появится в дверях дома…
Но прошло пять минут… Десять! Кажется, уже полчаса…
П.П. решился оторваться от стены и глянуть в то окно…
Теперь оно было темное – закупоренное чем-то тяжелым, не пропускающим ни полоски света. А когда Кавголов оглянулся, то увидел прямую, как стрела, пустынную Песчаную улицу. Никаких трамваев, никакого круга. Ни остановок, ни людей, спешащих с работы… Ничего! Только первая в этом году слабая поземка, увлекаемая ветром по когда-то молодой и праздничной, а теперь состарившейся, довольно унылой, тускло освещенной улице.
П.П. пошел посередине тротуара, неуверенно похлопывая себя по карманам. То ли хотел закурить, то ли принять лекарство. Трость – его гордость – сейчас показалась ему хлипковатой и вычурной. Не выдержит она его веса, если ему действительно станет плохо.
А ведь это все звоночки! Звоночки! Сосуды головного мозга…
– Вам плохо? Помочь? – неожиданно услышал рядом голос высокого мужчины с некрасивым, но по-своему обаятельным лицом.
Кавголов невольно распрямился: «Ну что вы! Не за того меня приняли! Я еще…»
И неожиданно заговорил с незнакомцем легко, приязненно, словно со старым знакомым:
– Вот стою и думаю – почему одни старики к моему возрасту высыхают, превращаются буквально в свою тень, а другие становятся так непохожи на себя?.. Даже лепкой лица! Смотришь ему вслед – он ли это или не он? Вот и меня всё раздувает! Вроде бы даже мускулатура растет, не только пузо… А все равно… Боюсь упасть!
– Ничего вы не боитесь! – спокойно и даже улыбаясь, ответствовал собеседник. – А масса тела – это серьезный вопрос… – Он стал профессионально серьезен и добавил кратко, но не легковесно: – Это физиологически зависит от того, какие задачи вы себе ставите!
– Да никаких задач я уже себе не ставлю! – в сердцах вырвалось у П.П. – Я просто хочу кое-что понять.
– А это и есть задача! И судя по вам… это задача немалая! Масштабная.
Кавголов внимательно посмотрел на лицо собеседника. Кого-то оно ему напоминало. Но кого? Убей бог!..
– Конечно, конечно… – забормотал Кавголов. – Я недавно думал об огромных волнах ненависти. О нерационально взрывающихся… энергиях изменений. Я бессильно назвал их волнами ненависти. Но нет, это скорее волны изменений! А значит, и разрушений… Они были так же сильны и в первые послевоенные годы. Миллионы остались без жилья, без семей, без близких… Все были как-то по-разному ранены… Кто – убитыми отцами, сожженными или разбомбленными квартирами. А кто – бешеными трофеями. Какой-нибудь подполковник старался пригнать на родину грузовик. А генерал – вагон. Маршалы и каптенармусы – эшелоны… А народ жил ужасно, нищенски! И при этом тяжело работал! Физически работал! И вот тогда тоже расцвела преступность… воровская среда. Она базировалась на миллионах потерянных, никому не нужных людей. И на детях, на калеках! И на просто потерявшихся, не выдержавших шока войны людях. Война выпила, выжрала у них силы! Шла мясорубка… Дети, школьники, солдаты, покалеченные в прошлых боях… Умные старослужащие, уже не лезущие под пулю…
Недаром расцвел СМЕРШ! Доносчики, пьянство, трофеи, изнасилования… Война раздавливает человека! Даже если она якобы победоносная!..
– Вы воевали? – тихо спросил собеседник. Кавголов вздохнул.
– Нет, воевал мой отец.
– И мой тоже.
– Как он теперь?
– Он давно умер.
– Мой тоже…
Собеседник помолчал, кашлянул. И сказал тише:
– Он страшно пил. Хотя окончил войну генералом, Героем Советского Союза.
– Понимаю…
П.П. посмотрел на этого скромного, даже бедно одетого человека в каком-то легкомысленном берете, которые носят бедные врачи и богатые туристы.
– Я врач, – словно услышав его мысли, ответил собеседник. – Всю жизнь здесь живу, в этом доме. – Он показал на дом, около которого только что прятался П.П. – Заходите как-нибудь… Мы, кажется, соседи? Я вас давно приметил в наших краях. – Он решительно протянул руку. – Макаров Иван Васильевич. Прошу. Живу я один – с женой как-то не заладилось. Правда, не пью. А на чай с сахаром милости просим!
Он улыбнулся, и Кавголову вдруг что-то стало ясно.
– А мама ваша… жива? – неожиданно спросил он.
– Да-а, – даже растерялся Иван. – Только она отдельно живет… Вот ездил к ней, навещал.
– А Мария Ивановна… давно умерла? – почти мрачно спросил Кавголов.
– Да… Больше двадцати пяти лет…
– Вы уже институт окончили? – почти утвердительно произнес Кавголов.
– И даже аспирантуру… А перед ней ординатуру! В Первой градской… У меня замечательные профессора были.
Иван Васильевич говорил что-то случайное, сбитый с толку вопросами этого еще могучего, странноватого старика.
– Замечательные у вас не только профессора были! – Кавголов протянул руку на прощание. – Увидимся! Куда мы тут друг от друга денемся…
У П. П. всегда была крепкая рука, но пожатие младшего Макарова представилось ему пожатием каменной десницы.
Они попрощались. Кавголов перешел на другую сторону Песчаной и остановился возле угла, откуда еще был виден старый кооперативный дом. Минут через пять-семь шторы на втором этаже неторопливо распахнулись. Внутри комнаты зажегся слабый, какой-то сиротский свет.
«Все! Все на свете случается. И ни от чего не отмахнешься, не заткнешь уши! Ты всегда в кругу. Как бык на арене! И тебе всегда бросают вызов! Не принять его, пока тебя не сбили, – постыдно! Ниже достоинства мужчины… просто человеческого создания, которое не может не мыслить… Не плакать!»
Он громко, трубно, на всю пустынную улицу, высморкался. И повторил про себя: «Не плакать!»