Страница 25 из 40
– Куда они Рину повезли? – сокрушался Медведь. – Где нам ее искать?
– Не знаю, – буркнул Кабан, а сам подумал, вспоминая врача и медбрата, хоть бы они вытащили ее, хоть бы она выкарабкалась.
– Кабанчик, прости меня, идиотку, – ныла Оленька. – Я хотела, как лучше…
Хотела, хотела… Хотеть, говорят, не вредно. Нет уж, ни хрена подобного, вредно, оказывается, хотеть.
Медведь совсем замкнулся в себе. Работать забросил, играть не играл, просто тащился за Кабаном на площадь или в переход, садился на пятую точку, подстелив газету, с утра до вечера накачивался пивом и молчал. Кабан в одиночку горбатился, а Оленька аскала. Но без куража. Шоник где-то бродяжничал. Уехал неделю назад за Надькой, повез куклу и ни его, ни Надьки, ни куклы. Рину вспоминали как-то испуганно.
Уныло дни текли. Распалась группа.
В подворотне Медведь подобрал котенка, прикормил, таскал за пазухой. Котенок был рыжий, крохотный, недели две-три как появился на белый свет.
– Зачем он тебе? – спросил Кабан.
– Так, – уклончиво ответил Медведь.
Никак не могли выбрать котенку имя. Столько вариантов перебрали – ни один не подходил. Ночью для котенка наступало время игр. Людям спать хочется, а он, как заводной, шныряет повсюду, запрыгивает то на Медведя, то на Оленьку, то на Кабана. С собственным хвостом потешно заиграется, оставит хвост, начинает у всех подряд пальцы ног покусывать. Уснешь тут, как же!.. Больше всех он Кабану досаждал.
– Ну, ты шустрый… Как шнурок, – вырвалось как-то у Кабана.
Котенок посмотрел на него и мяукнул.
Оленька повторила:
– Шнурок…
Котенок повернул к ней мордашку. И опять мяукнул.
Кабан и Оленька засмеялись. Даже Медведь улыбнулся.
– Значит, быть тебе Шнурком, – заключил Кабан.
Оленька вскоре уснула. Медведь положил котенка себе на грудь и, поглаживая, сказал:
– Я Рине его подарю.
– Подари, – сквозь дрему ответил Кабан.
– Слышь, Кабан, – помолчав, позвал Медведь.
– Че тебе? Давай спать…
– Слышь, Кабан… Я Рину люблю…
– И я люблю.
– Знаю… Но я… не так люблю… А так… Понимаешь? В общем… как ты говоришь… С первого взгляда, – Медведь вздохнул. – Ладно, спи…
Утром вышли на улицу – дождь лупит. Поеживаясь, закурили. Шнурок грелся за пазухой у Медведя, который сбоку испытующе поглядывал на Кабана. Просек он ночью откровение Медведя или заспал? Кабан бросил окурок, сразу же новую сигарету прикурил и сказал:
– В такую погоду хозяин собаку из дома не выгонит, – и непредсказуемо, на совершенно другую тему перескочил: – Медведь, а вы друг другу подходите. Пара, что надо…
Значит, все слышал и просек.
– Серьезно?
– Серьезнее не бывает.
– К кому он подходит? – встряла Оленька.
– К кому надо, к тому и подходит.
– Неужели так и нельзя узнать, в какую больницу ее увезли? А, Кабан? – спросил Медведь.
– Думаешь, мне этого не хочется?
– А может, она… это… ну… может, умерла?..
– Ты че канифолишь?! – грубо оборвал Кабан. – Я такие дозы принимал! Сам свидетель… И ничего – не протянул пока ноги… Найдем мы ее. Только не ссы…
Работать в такую погоду не хотелось. Кабан объявил выходной. Он решил загнать золотую цепь, которую хранил про черный день. Как раз черный день и наступил. Они пошли на скупку. Получив деньги, он поделился с Медведем и Оленькой. Вдруг заметил, в здание вокзала заходит Олег Черенков.
– Ждите меня в переходе, – бросил Кабан и побежал за ним вдогонку.
– Здорово, Олег.
– Здорово. Что скажешь, Кабан?
– Помоги Рину разыскать. В какой она больнице…
– Ты меня утомляешь, Поросенок, – прервал мент Олег Черенков. – От тебя последнее время сплошная головная боль. Показатели мне лохматишь. Пора возвращать тебя обратно в детский дом.
Мент поганый, ментяра, только бы и рыскал, где полегче срубить лавэ, а бескорыстно людям помочь – палец о палец не стукнет. В детдом он сдаст. А ху-ху не хо-хо?
– Ну что? – с надеждой спросил Медведь, когда Кабан появился в переходе.
– Пока ничего.
У Ашота затоварились чебуреками и пивом. Вова-баянист работал на их месте. С вечера, невооруженным глазом видно, Вова крепко перепил, нужно было срочно опохмелиться, а это значит, давай, «Таганка», выручай. Они к нему подсели, с чебуреками и пивом.
– … Таганка, я твой навеки арестант…
Медведь выковыривал мясо из чебурека, подсовывал Шнурку.
– Ты ему пива дай, – подсказал Кабан.
– Ага… советчик хренов.
– … Погибли юность и талант
В твоих стенах.
Вове-баянисту ни рубля не кинули. Он вообще пока ничего не заработал.
– Угостили бы пивком… Дай хлебнуть, Кабан… Буксы горят.
– Один хлебнул, на дно нырнул. Прошло семь лет – известий нет, – схохмил Кабан.
– Не жмись… Когда-нибудь и я тебя выручу…
– Пей, – Кабан сунул Вове бутылку. – Ты ведь знаешь, мне не жалко…
– Кабан, ты – человек, – сказал Вова-баянист, опорожнив бутылку почти до дна.
– Допивай, – великодушно разрешил Кабан.
– Ты ваще – человек!
Вова-баянист, растроганный такой щедростью до глубины души, допил пиво.
– Хочешь, я для тебя «Таганку» спою? Для тебя одного?
– Не надо… – торопливо отказался Кабан.
Оленька слиняла по своим делам. Кабан подумал, что ему нужно как следует встряхнуться. Достал мобильник, позвонил Женечке.
– Прости, мы не договаривались… Но ты мне так нужна! Ты сегодня свободна?
– Для тебя? Я всегда свободна для тебя.
– Тогда приглашаю тебя в «Иль патио».
– Никогда не была в «Иль патио». С тобой не только в «Иль патио». С тобой хоть на край света…
«Иль патио» – это чуть-чуть ближе. Встречаемся на Новых Черемушках.
– Медведь, я ухожу, – объявил он.
– Благословляю, Кабан.
– Ты держись, Медведь. Брат…
– Кабан, брат! Я держусь… Изо всех сил держусь.
Они обнялись, как заведено. Кабан ушел, перекинув за спину гитару. Медведь еще пивка взял, угостил Вову-баяниста и попросил:
– Спой «Таганку», Вова… Для меня…
– Медведь, ты – человек! Только для тебя… Реально…
Вова, растягивая меха баяна, запузырил «Таганку» по уже десятому, наверно, кругу:
«Иль патио» – пиццерия веселая. В зале всегда битком. Но Кабан без очереди ухитрился отбить два места. Он вразнос пошел, шиковал, любое желание Женечки готов был выполнить.
– Что ты хочешь? – спрашивал он.
– Тебя хочу.
– Прямо здесь?
– Нет, милый, здесь криво.
Блин… Как приятно это звучит – милый…
– Что ты хочешь? – спрашивала она.
– Тебя хочу.
С ума сойти!
– И я хочу!
– Прямо здесь?
– Нет, милая, здесь криво. Хочешь, я тебе песню спою?
– Песню? Какую песню?
– Свою песню. Я сам ее написал.
– Ты здесь ее споешь?
– Здесь! А что такого? Тебя это смущает?
– Нет… Только не разрешат…
Кабан усмехнулся.
– Кому – мне? Сеня, мой друг, говорил, дух дышит, где хочет. Еще не родился человек, который мог бы мне что-либо не разрешить.
Он расчехлил гитару, вышел на середину зала и так зажег! Парни ревниво на него смотрели, а девчонки – любую уводи! А он только для Женечки пел.