Петля для скалолаза

– В таком случае, – несколько оживился Бэл, – Ворохтин сейчас принесет его из тридцать первого номера.

Я уже в готовности встал, как Эд поднял руку вверх, знаком останавливая меня.

– Господа! – сказал он, слегка повернув голову назад. – А не лучше ли сходить за порошком представителю, так сказать, нашей, незаинтересованной стороны?

Я пожал плечами и сел.

– Правильно! – поддержал Эда самарянин.

– Рудольф, голубчик, – обратился к самому инициативному представителю незаинтересованной стороны Эд. – Будьте добры подняться наверх, в тридцать первую комнату, взять со стола и принести нам то, что вы приняли за наркотик. Только обязательно возьмите с собой свечу.

– Сейчас сделаю! – обрадовался Князев, отлепил со стола свечу и, прикрывая пламя рукой, вышел из столовой.

Некоторое время мы сидели молча. Эд опустил руку под кресло, извлек из сумки ополовиненную бутылку коньяка, налил рюмку до краев, старательно завинтил бутылку пробкой, снова спрятал ее в сумку, после чего осторожно поинтересовался:

– Может, кто-нибудь хочет выпить?

Желающих выпить не нашлось, Эд облегченно вздохнул и, запрокинув голову назад, залпом выпил.

Тенгиз принялся ходить от стойки бара до подиума и обратно. Это стало раздражать Эда.

– Послушайте, уважаемый, – обратился он к Тенгизу. – У меня складывается впечатление, что вы очень волнуетесь.

– Вам показалось, – ответил Тенгиз и, чтобы в свою очередь поддеть, остановился рядом с Эдом и спросил: – Коньячок пьете? Может, угостите?

– Нет, не угощу, – ничуть не комплексуя, ответил Эд.

– Но почему?

– А потому, что не хочу.

– Но вы же сами предлагали!

– А вот когда предлагал, тогда и надо было соглашаться… Бог с вами, ходите туда-сюда, я потерплю. Отлично вас понимаю! Когда нервы на пределе, то на месте трудно усидеть. Не думали, что среди нас окажется химик-профессионал, да? Ничтожный процент вероятности, и на тебе! Выпадает именно этот мельчайший шанс… Что-то Рудик задерживается.

В самом деле, прошло уже не меньше десяти минут, как он вышел из столовой.

– Дверь в тридцать первую закрыта на замок? – спросил Злой Священник.

– Нет, она заколочена гвоздями, – ответил я. – Князев ее и заколачивал.

– Неужели теперь так трудно взломать дверь? – удивился Эд. – Надо было дать ему топор.

Прошло еще десять минут. У нас заканчивалось терпение. Эд налил себе в третий раз. Тенгиз ушел в темную часть столовой и оттуда не вернулся. Я видел смутные контуры его головы и плеч – он спал, полулежа на столе.

– Ну вот что! – вдруг резко сказал Бэл. – Мы можем ждать этого недотепу до скончания века. Стас! Сгоняй наверх, может, он там уснул.

На этот раз никто возражать не стал, и я, поймав брошенный мне Тенгизом фонарик, выскочил на лестницу, легко взбежал на третий этаж и свернул в коридор.

– Эй, Князев! – крикнул я. – Где ты там?

В коридоре стояла мертвая тишина, и на меня вдруг нахлынуло леденящее чувство ужаса. Желтый кружок света дрожал на полу, но чем дальше я его закидывал в черную утробу коридора, тем дряхлее становился он, бесследно растворяясь в его самом конце.

Да что со мной, черт возьми! – подумал я, злясь на себя за трусость, и решительно пошел вперед, посвечивая на дверные номера. Перед тридцать первым я остановился как вкопанный. Дверь была выбита и открыта настежь. Гвозди-«сотки», которыми ее заколотил самарянин, торчали, как зубы акулы. Я, не решаясь войти сразу, посветил внутрь. Кровать с раскиданными по ней вещами Немовли, опрокинутый стул, пустой стол. Совершенно пустой стол – ни контейнера, ни блюдца, ни шприца!

Я посмотрел по сторонам широко раскрытыми от страха глазами, надеясь увидеть самарянина, но коридор в обе стороны тонул в темноте, как тоннель метро, и, пересилив себя, вошел в комнату. Стараясь не создавать лишнего шума и не наступать на валяющиеся на полу предметы, я подошел к столу и только сейчас заметил свечу, лежащую на краю. Вокруг черного фитиля застывала лужица парафина. Свеча погасла недавно, можно сказать, только что. Я коснулся пальцем теряющей прозрачность лужицы. Она была еще теплая. Если самарянин уже был здесь и каким-то образом незаметно проскочил мимо меня, то для чего ему понадобилось убирать со стола блюдце и шприц? И как он мог спуститься по лестнице в полной темноте?

Я снова вышел в коридор, с трудом поборол в себе желание тотчас кинуться вниз, в столовую, где, потрескивая, горят свечи, где лакает коньяк Эд, где опирается тяжелыми локтями о стол бородатый, крепкий, внушающий спокойствие совсем не злой Злой Священник и где занимаются ерундой мои коллеги. Затаив дыхание, медленно пошел вперед, к тридцать восьмой. Двери комнат надвигались на меня белыми прямоугольниками. Я почти касался плечом левой стены. Тридцать четвертая, тридцать шестая, тридцать…

Луч не отразился о следующую дверь и не высветил белый прямоугольник, растворившись в черноте. Дверь тридцать восьмого номера был открыта.

Ну его к черту, подумал я, замерев в нескольких шагах от черного проема, имея в виду то ли самарянина, то ли страшного обитателя номера, и все же, следуя непонятно какому долгу, переступил порог, направил луч в безмолвный мрак и чуть не вскрикнул.

Кровать, на которой еще полчаса назад лежал связанный Немовля, была пуста.

Я напрягся в ожидании чего-то ужасного, но прошло мгновение, за ним еще одно, и на меня не обрушился чудовищный удар, в спину не вонзился нож и не вцепился зубами в горло омерзительный монстр. По-прежнему стояла гробовая тишина, лишь частые удары моего сердца, казалось, сотрясают пол и стены.

Скрипнула под моей ногой половая доска. Я шагнул к опустевшей кровати и склонился над смятым одеялом. Обрывки репшнура, которым был связан Немовля, переплелись, как змеи. Я взял один из них и поднес к лицу. Нет, не обрывки, а обрезки. Даже зубами так ровно и чисто не перегрызешь, пусть они хоть титановые. Здесь сработали ножом, причем разрезали не только узел, а все петли вдоль тела… Да, прав был Эдуард Апполинарьевич – совершенно идиотские правила игры!

Выпрямившись, я хотел было повернуться к дверному проему, но луч света вырвал из темноты руку человека, лежащего навзничь у платяного шкафа. Мое сердце захлебнулось кровью, и перед глазами поплыли круги. Силой воли удерживаясь на ногах, я повел фонариком и с ужасом увидел рыжую бороду, мокнущую в черной луже, и покрытый бурыми пятнами некогда белый свитер самарянина.

На этом запасы моего мужества иссякли, и я с диким воплем выскочил из комнаты и со скоростью ночного экспресса помчался по коридору к лестнице.

– Там!.. – задыхаясь, произнес я, показывая рукой на потолок. – Там нет никакого порошка… И Немовли нет. А Князев убит…

Глава 44

Минуту никто не мог вымолвить ни слова. Тенгиз вскочил со своего места с такой прытью, словно внутри его распрямилась сжатая пружина. Бэл не шелохнулся, лишь еще ниже пригнул голову к столу, будто ему на шею давило тяжелое бремя проблем. Эд не донес до рта рюмку и застыл, как восковая фигура с поднятой рукой. Злой Священник настороженно обвел взглядом столовую и медленно опустил обе руки под стол, будто там у него был спрятан пулемет Калашникова.

– Подробнее! – крикнул мне Бэл, не поднимая головы. – Где? Что видел? Не молчи!

Я заплетающимся языком рассказал о том, что видел в двух комнатах. Неожиданно раздался негромкий смешок. Я даже вздрогнул – настолько противоестественно он звучал в нервозной обстановке. Эд, откинувшись на спинку кресла и подняв лицо кверху, старательно смеялся. Мы все посмотрели на него, как на полоумного.

– Ну конечно, конечно! – говорил Эд. – А вы думали, что будет иначе? Что Стас приведет Князева и принесет порошок? Я знал, что так произойдет, но где-то в глубине души еще тлела надежда: а вдруг я ошибаюсь? Но, увы, господа! Чудес не бывает.

– Тссс! – вдруг громко зашептал Тенгиз, и все как по команде остановились, замерли, прислушиваясь к странным звукам, доносившимся откуда-то из глубины Приюта. По коридорам и лестнице струился протяжный вой, словно там бродил раненый зверь, затем пушечным выстрелом прогремел удар по двери. Хрустнуло дерево. На мгновение все стихло, а затем – страшная ругань: