Страница 47 из 52
В первые дни после свадьбы всем окружающим казалось, что дело пришло к благополучному исходу.
Александр Карамзин с удовлетворением рассказывал: «Неделю назад сыграли мы свадьбу барона Эккерна с Гончаровой. Я был шафером Гончаровой. На другой день я у них завтракал. Leur intériur élégant[357] мне очень понравился. Тому два дня был у старика Строганова (le père assis[358]) свадебный обед с отличными винами. Таким образом кончился сей роман à la Balzac, к большой досаде с. — петербургских сплетников и сплетниц».[359]
Карамзиных настолько поразило убранство комнат, которые барон Геккерн приготовил для молодоженов, что они возвращаются к этому в своих письмах несколько раз. По словам Софьи Николаевны, ее братья «были ослеплены изяществом их квартиры, богатством серебра и той совершенно особой заботливостью, с которой убраны комнаты, предназначенные для Катрин».[360]
11 января в нидерландском посольстве состоялся свадебный завтрак. С. Н. Карамзина была в числе приглашенных. Она так передает свои впечатления: «Ничего не может быть красивее, удобнее и очаровательно изящнее их комнат, нельзя представить себе лиц безмятежнее и веселее, чем лица всех троих, потому что отец является совершенно неотъемлемой частью как драмы, так и семейного счастья. Не может быть, чтобы все это было притворством: для этого понадобилась бы нечеловеческая скрытность, и притом такую игру им пришлось бы вест! всю жизнь!». И все-таки Софья Николаевна не верит в искренность этой идиллии. «Непонятно!», — так заключает она свои размышления о Геккернах.[361]
Люди, сталкивающиеся со всеми тремя действующим! лицами чаще, яснее видели то, что было скрыто от посторонних глаз.
Жуковский позднее записал о Дантесе со слов Александрины Гончаровой: «После свадьбы. Два лица. Мрачность при ней. Веселость за ее спиной. Les gévélations d'Alexandrine.[362] При тетке ласка с женой: при Александрине и других, кои могли рассказать, de brusqueries.[363] Дома же веселость и большое согласие».[364] При Наталье Николаевне Дантес был «мрачен», разыгрывал из себя жертву и уверял, что любит только ее. На глазах у тетушки (так же как и в доме Карамзиных) оп играл роль счастливого мужа.
Так же оценил поведение Дантеса и Александр Карамзин, когда он впоследствии стал переосмыслять то, мимо чего раньше проходил как бы с закрытыми глазами. В мартовском письме к брату он тоже обвинил Дантеса в двуличии и притворстве: «…он передо мной прикидывался откровенным, делал мне ложные признания, разыгрывал честью, благородством души».[365] Двойную игру Дантеса раньше всех разгадала Александрией, которая в этом кругу знала о нем больше, чем кто-либо другой. После переезда сестры в дом нидерландского посольства она бывала там, как она сама признавалась, «не без довольно тягостного чувства».[366]
Совершившаяся свадьба вновь приковала внимание великосветского общества к Жоржу Геккерну и Пушкиным. Вот почему посланнику так важно было именно в этот момент оказать воздействие на общественное мнение. Барон Геккерн не жалел средств на свадебные расходы: нужно было, чтобы молодожены произвели в обществе самое благоприятное впечатление. С этой целью широко демонстрируется прелестная квартира молодых, устраиваются приемы, наносятся визиты.
Несмотря на предупреждение, которое было ему передано через секундантов в ноябре, Дантес приезжал и к Пушкину со свадебным визитом. Поэт его не принял. По настоянию барона Геккерна Дантес после свадьбы дважды писал Пушкину. На одно письмо поэт ответил на словах, что «не желает возобновлять с Дантесом никаких отношений». Второе вернул нераспечатанным.[367]
14 января был устроен свадебный обед у графа Строганова. Пушкин знал, что окажется за одним столом с Геккернами, но отказаться от приглашения Строганова счел неудобным.
Данзас рассказывает: «На свадебном обеде, данном графом Строгановым в честь новобрачных, Пушкин присутствовал, не зная настоящей цели этого обеда, заключавшейся в условленном заранее некоторыми лицами примирении его с Дантесом. Примирение это, однако же, не состоялось, и, когда после обеда барон Геккерен, отец, подойдя к Пушкину, сказал ему, что теперь, когда поведение его сына совершенно объяснилось, он, вероятно, забудет все прошлое и изменит настоящие отношения свои к нему на более родственные, Пушкин отвечал сухо, что, невзирая на родство, он не желает иметь никаких отношений между его домом и г. Дантесом».[368]
Все это делалось публично. Геккерн наглядно демонстрировал обществу свою терпимость и миролюбие и давал понять всем, что Пушкин ведет себя «ужасно». И все вокруг, в том числе и близкие друзья, в один голос восклицали: «Да чего же он хочет? да ведь он сошел с ума! он разыгрывает удальца!».[369]
Между тем зимние праздники были в самом разгаре, и Пушкины волей-неволей встречались с Геккернами почти каждый вечер.
14 января, т. е. в тот же день, когда произошел инцидент на обеде у графа Строганова, Пушкины и чета молодоженов снова встретились вечером на балу во французском посольстве. А. И. Тургенев об этом вечере у Баранта писал: «Бал его был блестящий и великолепный».[370] Тургенев отметил, «прелесть и роскошь туалетов» присутствовавших дам и сделал в дневнике одну запись, которая не поддается точной расшифровке: «Пушкина и сестры ее…».[371] Может быть, Тургенев имел в виду тот самый инцидент, о котором упомянул Дантес в своем письме к полковнику Бреверну. В этом оправдательном письме Дантес сообщал со слов своей жены о каком-то ее столкновении с Пушкиным на балу у Баранта (Пушкин якобы просил Екатерину Николаевну выпить за его здоровье, она отказалась: тогда Пушкин пригрозил: «Берегитесь! Я принесу вам несчастье…»). Дантес упомянул также о том, что Пушкин на вечерах садился подле сестер, когда они оказывались рядом, и объяснял это так: «Чтобы видеть, каковы вы вместе, каковы у вас лица, когда вы разговариваете».[372] Так до нас дошла еще одна трагическая подробность этих дней: Пушкину мучительно было видеть, что его жена испытывает ревность к сестре.
П. А. Вяземский в одном из своих писем тоже сообщал о бале у французского посла. Вот что он писал о чете Геккернов: «Мадам Геккерн имела счастливый вид, который молодил ее на десять лет муж тоже много танцевал, и никакая тень брачной меланхолии не легла на черты его лица, такого красивого и выразительного».[373]
15 января у Вяземских праздновали день рождения дочери, и был многолюдный вечер «подстать большому балу у Белосельских». 16 января состоялся традиционный бал в Дворянском собрании. 18 января Пушкины и Геккерны вновь встретились на вечере у саксонского посланника Люцероде, где, по словам Вяземского, танцы были устроены «в честь новобрачных Геккернов».
21 января был «бал у Фикельмонов на пятьсот человек; очень красивый, очень оживленный, очень элегантный».[374]
«У г-жи Пушкиной волосы были гладкие и заплетены очень низко, — совершенно как прекрасная камея», — так вспоминала об этом вечере Алина Дурново.[375] А уже известная нам Мари Мердер записала в дневнике: «На балу я не танцевала. Было слишком тесно. В мрачном молчании я восхищенно любовалась г-жою Пушкиной. Какое восхитительное создание!
357
Их изящно обставленный дом (франц.).
358
Посаженого отца (франц.).
359
Там же, с. 154.
360
Там же, с. 147–148.
361
Там же, с. 153.
362
Разоблачения Александрины (франц.).
363
Грубости (франц.).
364
Пушкин в восп., т. 2, с. 340. Эту запись Жуковского впервые правильно истолковала Е. С. Булгакова. См. об этом примечание М. А. Цявловского в кн.: Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. М., 1936 (сер. «Жизнь замечат. людей»), с. 377.
365
Письма Карамзиных, с. 191.
366
Вокруг Пушкина, с. 328.
367
Пушкин в восп., т. 2, с. 322.
368
Там же, с. 321.
369
Письма Карамзиных, с. 191.
370
Письма Александра Тургенева Булгаковым, с. 205.
371
Щеголев. Дуэль, с. 286.
372
Там же, с. 317.
373
Цит. по: Ахматова Анна. О Пушкине. Л., 1977, с. 129–130.
374
Письма Карамзиных, с. 164.
375
Пушкин. Временник, т. 1, с. 238.