Совпадение

Кен Маклеод

Совпадение[1]

Когда ты говоришь, что оказался здесь по воле Провидения, — сказал Касим, — мне слышатся два утверждения: «На твое несчастье!» и «Не по твоей вине». Преподобный Дональд Макинайр, магистр гуманитарных наук и доктор философии, отставил банку с пивом и кивнул.

— Так мне порой представляется, — согласился он. — Тебе, конечно, легко говорить.

Касим фыркнул:

— Это всякий скажет! Даже мусульманам здесь проще. Не говоря уже о буддистах и индуистах.

— Вот именно, — подхватил Дональд. — Нет, меня особенно раздражает, что миллионы христиан приняли бы все это спокойно. Англикане, либералы, католики, мормоны, если я не ошибаюсь. И мои братья по вере способны еще до завтрака придумать дюжину разных оправданий — все еретические, будь им это известно. Но они не знают, слава Господу и их тупым маленьким мозгам, так что их грешки будут, конечно, прощены как совершенные в полном неведении. А единоборство выпало мне. По воле Провидения. Как мне думается.

— Я все-таки не пойму, в чем проблема, — что отличает вас от тех, других христиан?

Дональд вздохнул:

— Не так легко объяснить. Скажем так. Ты воспитан неверующим, но, полагаю, ты совершенно отчетливо представляешь Бога, в которого не веруешь. Так?

Касим кивнул:

— Само собой. Аллах всегда был… — он пожал плечами, — составляющей культурной среды. Ее слабостью.

— Ну да. А теперь, что ты почувствовал, когда впервые познакомился с верованиями христиан относительно их Сына Божия?

— Это было давно, — протянул Касим. — Мне тогда было лет восемь-девять. В школе в Кируке. Мне рассказал один одноклассник во время… ну, с прискорбием признаю, во время драки. Подробности опускаю. Достаточно сказать, что я был поражен. Это звучало нелепо и оскорбительно. Я потом смеялся над собой.

— Я тоже умею смеяться над собой, — сказал Дональд, — но я испытал те же чувства — в моем случае, при мысли, что Сын не уникален, что Он обретал другие формы и так далее. У меня язык не поворачивается это произносить. Я буквально содрогаюсь. Но и мысли, что Он ничего не значит вне Земли, я принять не могу. Так что нам делать с разумными существами, которые не являются людьми, но могут оказаться грешниками?

— Может быть, они остаются вовне, — предположил Касим, — как большинство людей, если я правильно понимаю ваше вероучение?

Дональд поежился:

— Так не говорят, и во всяком случае этот вопрос решать не мне. А я в затруднении.

Он откинулся на спинку стула и мрачно уставился на опустевшую банку, а потом в смеющиеся, сочувственные глаза дружелюбного циника, перед которым он открылся больше, чем перед любым верующим на станции.

Касим поднялся:

— Ну, мне остается только сказать: «Слава богу, что я атеист!»

Он повторял эту фразу довольно часто.

— Богу и Бушу, — вставил Дональд.

Эта шутка тоже была не из новых. Если несправедливо было приписывать экс-президенту весь каскад непредвиденных последствий, который привел Ирак в Евросоюз, а Иран заставил примкнуть к Китаю, то столь же несправедливо было обвинять в этом Бога.

Касим многозначительно поднял указательный палец:

— Богу и Бушу! А что остается тебе, Дональд?

— Экспортная жестянка консервов.

— Уточните, доктор. Здесь все экспортное.

— Как и мы сами, — добавил Дональд. — Тогда пусть будет «Теннентс».[2] И порцию солодового к нему, если не возражаешь.

Пока Касим проталкивался к бару, Дональд успел подумать, что его друг, возможно, не более свободен от службы, чем он сам. И капеллан, и офицер разведки могли расслабляться в одинаковых оливковых футболках и свободных хлопчатобумажных штанах, но избавиться от вечной бдительности и привычек труднее, чем от форменной одежды. Полковник-курд все еще по привычке временами именовал свою службу «мухабарат».[3] Это было одной из его расхожих шуточек, наряду с другой, касавшейся электроники и электродов. И третьей, по поводу внеземного шпионажа. И еще… Ну, шуточек у Касима хватало.

— Я погружаюсь в уныние, — отметил Дональд.

Уныние, tristia,первоначально причислялось к семи смертным грехам. Из чего, возможно, следовало, что любой шотландский пресвитерианин отправится прямиком в пекло или, по крайней мере, в самую глубину чистилища, если католики не ошибаются. Если католики не ошибаются! После трехсот семидесяти дней на Станции контактов с внеземлянами эта мысль представлялась Дональду Макинайру далеко не самой еретической.

Касим вернулся и принес с собой зелье, ненадолго излечивающее шотландцев от свойственного им греха и увлекающее их к вечному проклятию, а также более целительные для духа жалобы на собственные трудности. Трудности, в которых Дональд постепенно находил все больше сходства со своими.

— Ну как мне определить, не скармливает ли мне дезинформацию подземная грибница ста метров в поперечнике, у которой вместо речи — химические градиенты, и не троянский ли конь — операционная система, написанная инопланетным искусственным интеллектом? Брюссель все еще ждет досье на каждого из них, а мы ведь даже не знаем, сколько цивилизаций вступило с нами в контакт! Чертов ад, Дональд, прости за английское выражение, существование одной мы заподозрили только потому, что с планеты, где она якобы существует, все возвращаются, страдая ночными кошмарами. — Касим вздернул черную бровь. — Может, не следовало тебе этого говорить.

— Про кошмары я слышал, — отозвался Дональд, — в другом контексте. — Он вздохнул. — Некоторые люди никак не желают понять, что я никого не исповедую.

— Исповедь — ненадежный источник информации, — сказал Касим, глядя в пространство. — Вообще-то, в чем бы я сам хотел исповедаться — это что Квази-станция немножко перебирает с идейностью. Мы применяем идеи вне их контекста.

— Вот с этой, — не без горечи произнес Дональд, — я изо всех сил стараюсь бороться.

С этой идеей Церковь пыталась бороться всю историю своего существования. Искушение изменяться в соответствии с требованиями времени. Едва вера устанавливала точку зрения на один вызов времени, как возникал следующий. В мастерской Плотника хватало разных аршинов, и очередного тумака долго ждать не приходилось. С самого начала, еще в Посланиях, можно уловить борьбу с ересями, проистекающими из греческой метафизики и римских мистических учений. Едва книги закрылись перед арианами, как последовало крушение Рима. Потом вторжение ислама. Разрыв отношений между Восточной и Западной Церквами, приведший к расколу христианства. Затем открытие Нового Света и новое понимание великих древних религий Старого. Реформация. Ересь расизма. Возраст Земли, критика Библии. Дарвин. С двадцатым столетием мир снова расширился, в нем появились гены, бессознательное — какими пустяками представлялись теперь возникшие противоречия! Генная инженерия, химеры, в которых смешивалось человеческое и животное, искусственный интеллект: уже при жизни Дональда все это обсуждалось синодами, ассамблеями и курией, и христианство пришло к подобию согласия, устраивавшему всех, кроме фанатиков и крайних фундаменталистов.

И вот опять не успела улечься пыль — новость, предсказуемая, как планета, непредсказуемая, как комета, — новая ветвь на древе познания Господа или новое чудовище из арсенала Врага, величайший из всех вызовов: внеземной разум. Не то чтобы он оказался полной неожиданностью. Еще схоласты обсуждали множественность миров. Англиканин К. С. Льюис[4] обдумывал этот вопрос в научной фантастике, агностик Блиш[5] толковал его с воистину иезуитской тонкостью. Христианская поэтесса Элис Мейнелл размышляла над иномирными евангелиями, безбожный болтун Макдиармид[6] воспел Неисчислимого Христа. В дискуссиях, последовавших за этим великим открытием, все эти прошлые литературные опыты были извлечены из небытия и подвергнуты критическому анализу. Дональда они царапали по живому: какими бы благонамеренными, благочестивыми и искренними или скептическими и сатирическими ни были эти изыскания, все они представлялись издевкой. Истинно существовало лишь одно Воплощение, одной жертвы было достаточно. Если Реформация имела хоть какой-то смысл, он был таков. В сравнении со своими предками Дональд мог показаться податливым, как глина, очень во многом, но в одном он, подобно им, был тверд как скала. Из всей научно-фантастической теологии он предпочитал честное предупреждение светского гуманиста Гаррисона: «Не рассказывайте в Гефе, не возвещайте на улицах Ашкелона…»[7]

1

«A Case of Consilience», by Ken MacLeod. Copyright © 2005 by Ken MacLeod. First published in Nova Scotia: New Scottish Speculative Fiction (Crescent Books), edited by Neil Williamson and Andrew J. Wilson. Reprinted by permission of the author.

2

«Теннентс» — шотландское светлое пиво.

3

Мухабарат — разведывательная служба в ряде ближневосточных государств.

4

Льюис Клайв Стейплз (1898–1963) — английский литератор и философ. Автор цикла «Хроники Нарнии».

5

Блиш Джеймс Бенджамен (1921–1975) — американский писатель-фантаст.

6

Макдиармид Хью — псевдоним, настоящее имя и фамилия Кристофер Марри Грив (1892–1978) — поэт, критик, создатель школы современной шотландской поэзии.

7

Вторая Книга Царств. 1, 20.