Страница 8 из 10
Лалджи пристально посмотрел на него. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло:
— Их зерна стерильны.
Бауман смотрел Лалджи в глаза. Улыбка сошла с его лица. Он наклонил голову:
— Да. Именно так, именно. Генетический тупик. Дорога в один конец. Мы теперь платим за привилегию, которую природа дала нам добровольно, в обмен всего лишь на незначительный труд. — Он снова взглянул на Лалджи. — Прости. Я должен был подумать, прежде чем задавать тебе этот вопрос. Наверное, ты больше, чем кто-либо из нас, знаешь цену всем оптимистическим заявлениям.
Лалджи покачал головой:
— Можешь не извиняться. — Он кивнул на Крео. — Расскажи ему все остальное. Расскажи ему, что ты умеешь. Что ты, как мне сказали, можешь.
— Кое-что лучше оставлять не высказанным вслух. Лалджи это не обескуражило.
— Расскажи ему. Расскажи мне. Еще раз. Бауман пожал плечами.
— Если ты ему доверяешь, значит, я тоже должен ему доверять, верно? — Он повернулся к Крео. — Ты ведь знаешь чеширцев?
Крео фыркнул, выражая свое отвращение.
— Они вредители сельского хозяйства.
— Ах да! По голубой банкноте за каждого мертвого зверя. Я и забыл. Но что же делает наших чеширцев такими паразитами?
— Они линяют. Они уничтожают птиц.
— И?.. — подталкивал его Бауман. Крео пожал плечами.
— Подумать только, ради таких людей я даром растрачиваю жизнь на исследования, а свои калории — на компьютерные циклы. — Бауман покачал головой. — Ты назвал чеширцев заразой, действительно, они и есть зараза. Нашлось несколько зажиточных заказчиков, одержимых Льюисом Кэрроллом, и чеширцы вдруг появились повсюду, прямые наследники обычных кошек, убивающие птиц, вопящие по ночам, но, что самое важное, их потомки, в поразительных девяноста двух процентах из ста, тоже чеширцы, чистокровные, абсолютные. Мы создали новый вид в мгновение ока, с точки зрения эволюции, и популяция певчих птиц исчезла почти с той же скоростью. Из-за более совершенного хищника, и, что самое важное, хищника, который размножается.
С «СоейПРО», с «Ю-Техом» энергетические компании могут выдавать патенты на растения, использовать полицию по охране интеллектуальной собственности и чувствительных псов, чтобы вынюхивать то, что им принадлежит, но даже полицейские патрули могут только лишь инспектировать все эти акры. Самое главное — семена стерильны, это вещь в себе. Кое-кто может украсть немного, там или тут, как делаете вы с Лалджи, но в конечном счете это всего лишь небольшие потери от общих чудовищно больших прибылей, поскольку никто, кроме энергетических компаний, не может вырастить из этих семян растения.
Но что произойдет, если мы придадим «СоеПРО» новые качества, тайком, как мужчина приходит к жене лучшего друга? — Он взмахнул руками, указывая на зеленые поля, тянущиеся вдоль реки. — Что, если кто-нибудь посеет неких бастардов среди этих лицензированных драгоценностей, окружающих нас? До того, как энергетические компании соберут урожай и разошлют клиперы своей могучей флотилии, груженные сжатым зерном по всему миру, до того, как лицензированные дилеры доставят патентованный урожай своим покупателям. Какого рода семена они в таком случае соберут?
Бауман начал загибать пальцы на руке, перечисляя:
— Устойчивые к долгоносику и листовертке, да. Высококалорийные, да, разумеется. Генетически отличные и, следовательно, незапатентованные? — Он коротко улыбнулся. — Может быть. Но самое главное, способные давать потомство. Необычайно плодовитые. Зрелые, калорийные, потенциально способные к воспроизводству. — Он подался вперед. — Только представьте. Семена, развезенные по всему миру теми же самыми рогоносцами, которые все время сжимали их в кулаке, все эти семена, жаждущие размножаться, жаждущие дать чудесное потомство с полным набором тех самых качеств, которыми в первую очередь им запрещалось обладать! — Он захлопал в ладоши. — О, что это будет за зараза! И с какой скоростью она распространится!
Крео смотрел во все глаза, на его лице отображалось нечто среднее между ужасом и восторгом.
— И ты можешь это сделать?
Бауман засмеялся и снова захлопал в ладоши:
— Я стану новым Джонни Яблочное Зернышко!18
Лалджи проснулся как от толчка. Вокруг него по реке растекалась почти непроницаемая тьма. На зерновых баржах горело несколько сигнальных огней, поддерживаемых энергией течения, огибающего их неповоротливые туши. Вода била в борта лодки и плескала на берег, к которому они причалили. Рядом с Лалджи, завернувшись в одеяла, лежали все остальные.
Что его разбудило? Вдалеке перекликалась в темноте пара деревенских петухов. Лаяла собака, выведенная из себя какими-то таинственными запахами или звуками, которые заставляют собак порывисто вскакивать и охранять свою территорию. Лалджи закрыл глаза и прислушался к мягкому плеску воды, к звукам далекой деревни. Если напрячь воображение, можно представить, что он встречает рассвет рядом с другой деревней, далеко-далеко отсюда, давным-давно исчезнувшей.
Почему же он проснулся? Он снова открыл глаза и сел. Напрягая зрение, всмотрелся в темноту. На черном фоне реки возникла тень, движущееся пятно.
Лалджи затряс Баумана, зажав ему рот рукой.
— Прячься! — прошептал он.
Рядом с ними вспыхнули огни. Глаза Баумана широко раскрылись. Он скинул с себя одеяло и пополз к своему убежищу. Лалджи бросил его одеяло к своим, пытаясь скрыть количество спящих на палубе, когда ярко вспыхнули новые огни, заскользили по палубе, пригвождая их, как насекомых к доске коллекционера.
Отбросив игру в таинственность, лодка с полицейским патрулем отпустила пружины и рванулась к ним. Затормозила перед их лодкой, прижав их к берегу, и полицейские полезли на борт. Трое и две собаки.
— Всем оставаться на местах! Держать руки на виду! Лучи фонариков заскользили по палубе, ослепительно яркие.
Крео с Тази выползли из-под своих одеял и встали, изумленные. Ищейки заворчали и рванулись с поводков. Крео попятился от них, выставив перед собой руки, защищаясь. Один из полицейских осветил их фонариком.
— Кто владелец лодки? Лалджи перевел дыхание:
— Лодка моя. Это моя лодка. — Фонарик развернулся и ослепил его. Он сощурился от яркого света. — Мы сделали что-то не так?
Старший, капитан, ничего не ответил. Остальные полицейские рассыпались по палубе, водя фонариками, освещая людей на борту. Лалджи заметил, что все они, за исключением старшего, сущие мальчишки, у них едва начали пробиваться усы и бороды. Просто новобранцы, и только пружинные ружья и бронежилеты придают им весомости.
Двое из них пошли к трапу вместе с собаками, а четвертый перепрыгнул на борт с отлично оснащенной полицейской лодки.
Лучи фонариков исчезли в недрах суденышка Лалджи, вытянутые тени заплясали по трапу. Крео, пятясь, умудрился каким-то образом добраться до того места, где находился их тайник с пружинными ружьями. Его руки как бы невзначай застыли рядом со щеколдами. Лалджи шагнул к капитану, в надежде предупредить какую-нибудь безрассудную выходку со стороны Крео. Капитан посветил на него фонариком.
— Что вы здесь делаете?
Лалджи остановился и беспомощно развел руками:
— Ничего.
— Ничего?
Лалджи гадал, сумел ли Бауман спрятаться.
— Я хотел сказать, мы просто причалили, чтобы переночевать.
— Почему вы не остановились на Ивовой излучине?
— Я не знаю этой части реки. Темнело. Мне не хотелось, чтобы нас раздавили баржи. — Он заломил руки. — Я занимаюсь продажей антиквариата. Мы осматривали старые пригороды на севере. Это же не незакон…
Его прервал крик снизу. Лалджи с тоской закрыл глаза. Миссисипи станет местом его погребения. Ему никогда не вернуться в воды Ганга.
Полицейские поднялись на палубу, таща за собой Баумана.
— Смотрите, кого мы нашли! Думал спрятаться под палубой! Бауман пытался сбросить их руки.
— Понятия не имею, о чем вы говорите…
— Заткнись! — Один из мальчишек ударил Баумана дубинкой в живот.
18
Джон Чапман, по прозвищу Джонни Эплсид («Яблочное Зернышко») (1774–1845), — герой американского фольклора, засадивший десятки тысяч квадратных миль яблоневыми садами.