Страница 15 из 176
— Попадет! — простонал Бубырь сморщившись.
— За это — ничего. Пусть попадает! — Пашка деловито, на ходу, плюнул. — Пусть даже выдерут. Не обижусь. Чего там! Даже легче станет. Ведь я еще вчера понял, что это за парень: чужой человек! Но откуда он про нее знал?
— Подожди! — остановил огорченного Пашку Леня. — Он и вторую кличку тоже знал — Детка! Помнишь, она к нему бросилась, когда он ее так называл… Выходит, он не просто собаку искал, а именно эту, научную, которая у академика пропала… Что же это за парень, а?
Последние слова Ленька произнес почти шепотом, потому что ему внезапно стало страшно. Он побледнел до синевы и с трясущимися губами, молча вытаращив глаза, взирал на Пашку.
С лицами сосредоточенными, сумрачными и даже торжественными Бубырь и Пашка медленно тронулись к стадиону.
Из шумной оравы нетерпеливо воющих псов и их замерзших, но упрямо не уходивших хозяев мальчишки выбрались к трибуне.
— Гляди, Юра Сергеев, Бычок!.. — подтолкнул Пашка Бубыря и побежал под трибуну, в помещение, где перед играми обычно переодевались хоккеисты.
Потом Юра и Пашка ушли в милицию рассказать о парне, похитившем Муху, а Леню провели к высоченному рыжему человеку, которого все называли профессором. Они сидели за столом, друг против друга. И Паверман, ломая голову, с какого бока ему подступиться к своему собеседнику, затачивал карандаш.
— Ты должен вспомнить все, что знаешь о нашей собаке. Все! Любая мелочь может иметь громадное значение… Сейчас я буду задавать тебе вопросы. Приготовься отвечать. Помни, если ты что-нибудь забудешь, история тебе не простит! Но будет еще хуже, если ты что-нибудь присочинишь. Ты ведь врунишка, а?
Лишь крайнее возмущение поддерживало силы Бубыря. Он даже не ответил своему собеседнику, только фыркнул. Но тот ничего не заметил.
— Только правду! Только правду! — Профессор звонко щелкнул очинённым карандашом о стол. — Внимание! Слушай первый вопрос. Где, когда, при каких обстоятельствах ты встретил впервые нашу Детку?
— Это Муху, что ли? — проворчал Леня.
Паверман нервно поправил очки и еще раз стукнул карандашом:
— Мальчик, нам необходимо договориться о терминологии. Собака, о которой идет речь, носила кличку Детка. Детка, и только Детка! Иногда, в веселые минуты, ее называли наш Большой Черный Пес, но это было неофициальное прозвище. Ты мог ее назвать Мухой, Комаром, Стрекозой или Кузнечиком, от этого ничего не меняется. Она — Детка!.. Точность! Итак?
— Чего? — не понял Леня.
— Я спрашиваю, где, когда и при каких обстоятельствах ты увидел нашу собаку?
— Вечером…
— Совершенно неопределенное понятие! Чему только учат в наших школах!.. В котором часу?
— А я не знаю… Что у меня, часы на руке, что ли? — Леня рассердился. Ему уже захотелось есть от всех этих передряг. — Может, в полдесятого, а может, и в десять.
— Да, да, да! — Профессор Паверман неожиданно вскочил и, сжимая ладонями виски, быстрой рысцой пробежал из угла в угол. — Совпадает! Совпадает!.. Ты видел эту собаку восемнадцатого февраля, в двадцать один час сорок шесть минут семь секунд. Запомни это, мальчик! Наступит момент, когда тебе будет завидовать все человечество! Ты первый и единственный из людей… — Тут он сильно дернул себя за рыжие кудри и круто повернулся к Лене: — Итак?
Леня недоумевающе смотрел на него, но страх постепенно улетучивался.
— Я спрашиваю, где произошло это всемирно-историческое событие?
— У нас во дворе, — нерешительно выговорил Леня, присматриваясь, не смеется ли ученый.
— Точнее! Точнее… На этом месте воздвигнут памятник.
— Я сидел у стенки, около двери с нашей лестницы во двор. Было скучно. И вдруг чего-то как упало мне на коленки!..
— Не торопись, не торопись! Подумай хорошенько! Вспомни! В это мгновение было совершенно тихо или…
— Словно бы что-то щелкнуло, — задумчиво произнес Леня, — или треснуло… И вроде как ярко так сверкнуло…
— Ага, ага! — Перо ученого быстро забегало по бумаге. — Звук был громкий?
— Нет. Я еще подумал, что это у бабушки с нижнего этажа перегорел предохранитель.
— Не путай меня! Бабушка здесь ни при чем… Припомни теперь как можно лучше: в каком состоянии была собака в то мгновение, когда ты увидел ее? Это необычайно важно, это самое важное!
— Я ее не увидел, — честно признался Леня. — Было так темно, что я и себя не видел. Она вся черная! Понимаете? Когда она прижалась к моему валенку, я от неожиданности валенок отдернул, и она повалилась как мертвая…
— Боже мой! Бедный пес! — Паверман приподнялся за столом и впился глазами в Леню. — Ну?
— Я потрогал ее… Знаете, я сначала подумал — это щенок! Потрогал за уши, за ноги, потом пощупал нос, и вдруг она меня лизнула. Честное слово!
— Это очень важно! — Ученый торопился записать каждое слово Бубыря. — Чрезвычайно важное, сенсационное сообщение! Не мог бы ты припомнить — постарайся! подумай! не спеши! — не мог бы ты припомнить, сколько времени прошло от того мгновения, когда ты увидел собаку, до того, как она тебя лизнула?
Резким жестом он сорвал с носа очки и уставился на Леню невооруженными глазами, от нетерпения слегка приоткрыв рот. Глаза его без очков были большие, очень добрые и растерянные.
Он умоляюще смотрел на Леню. Усмехнувшись, Леня совсем расхрабрился:
— Сколько времени?.. Да совсем немного — может, пять минут, а может, десять.
— Пять или десять? — Ученый снова надел свои страшные очки, и добрые глаза спрятались.
— Не знаю… Может, и десять.
Паверман в отчаянии бросил карандаш:
— Это невозможно! Ты был в самом центре событий! Но ты совсем не вел наблюдений. Такая небрежность! Здесь необходимы точные данные!
Бубырь растерянно опустил голову.
— Нет у меня точных данных… — пробормотал он сконфуженно.
— Плохо, очень плохо, дорогой товарищ! — Паверман снова вскочил и пробежал по комнате. — Из-за твоей ненаблюдательности в поступательном движении науки произойдет крайне нежелательная задержка! — Он опустился на стул против Лени. — Итак?
Леня поднял на него умоляющие глаза:
— Ну не знаю я…
Паверман решительно постучал карандашом:
— Дальше, дальше! Незачем мусолить ваше незнание… Что было дальше?
— Я схватил Муху на руки…
— Детку! — сердито перебил Паверман.
— Ну, Детку… Схватил на руки и побежал домой. Она была уже совсем живая. Только как будто больна… Мама еще не хотела пускать ее в квартиру.
— Как — не хотела пускать? Возмутительно! Неужели можно было допустить, чтобы собака замерзла на улице?
— Но папа сказал, что она уже здорова. И, правда, пока мы говорили, она развеселилась! Может быть, она просто смущалась сначала? Это бывает даже с людьми.
— Возможно, возможно… — рассеянно согласился Паверман. — Значит, тебе и твоим родителям показалось, что не позднее чем через полчаса после того, как ты увидел собаку, она уже полностью пришла в себя? И больше она не болела?
— Нет, ей у нас было хорошо. Даже мама примирилась с ней и кормила.
— Послушай, — осторожно начал ученый, глядя на Леню сбоку и нерешительно покашливая, — а ты ничего не замечал потом такого… необыкновенного?
— Нет, — ответил Бубырь, сразу оживившись. — А что?
— И твои родители тоже?.. Впрочем, я их расспрошу. Детка всегда тебя узнавала?
— Ну конечно! — Леня даже обиделся. — Она визжала за дверью, как только я поднимался по лестнице!
— А не случалось ли ей лаять так просто — ни с того ни с сего? Или вдруг что-нибудь рвать, грызть? Всегда ли она узнавала пищу, воду?
— Вы думаете, если больная, так сумасшедшая? — От возмущения Леня встал. — Она понимала всё на свете! — Тут же он вздрогнул и посмотрел в сторону. — Был, правда, один случай…
— Да?
— До сих пор не могу понять, — Бубырь поднял на ученого глаза, полные искренней тоски, — почему, когда тот парень, ну, который увел Муху, то есть Детку, назвал ее старой кличкой, она вздрогнула и пошла за ним! Одно ухо у нее стало торчком, и, когда он снова повторил «Детка», она бросилась его обнюхивать, завиляла хвостом и даже перевернулась на спину, задрав ноги! Мама называла это «верх покорности». А всего за минуту до этого Муха бросалась на пария как на чужого, она защищала меня и знаете как рычала! Готова была его разорвать! Чего ж она покорилась?