Страница 35 из 35
Она о чем-то хотела спросить его и опять уснула…
Второй раз она проснулась от холода. Видимо, Пищик ждал ее пробуждения. Он сразу спросил:
— Как вы думаете, нашим уже сообщили о том, что мы здесь?
— Конечно, они знают. Люба уже отстучала.
— Почему же они не едут за нами?.. Уже ведь третьи сутки…
— Третьи сутки? Что вы?
— Третьи.
— Сколько же я сплю?
Вот когда сказалось напряжение последних дней, когда сказались эти шесть часов ожидания! Но все это было далеко, далеко…
Потянув на себя плащ-палатку, она опять засыпала. Глаза закрывались сами собой, и дрему нагонял беспрерывный шум текущей внизу реки.
И снова она проснулась ночью. Частый легкий плеск слышался неподалеку: кто-то греб к острову. Пищик со связкой гранат полз под откос.
Было слышно, как лодка, разогнавшись, врезалась в песок.
И тотчас раздался тихий голос Пищика:
— Хальт!
Щелкнул затвор, но выстрела не последовало.
«Нет, все равно не могу двинуться», — подумала Наталья Даниловна.
Потом она лежала на дне лодки. Ей было видно темное небо, тусклые и редкие звезды.
Она очнулась в землянке, на свежем сене, покрывавшем носилки. Девушка в крестьянской одежде с кобурой на поясе сидела около нее.
— Где я? — спросила Наталья Даниловна.
— У партизан, в штабе отряда. Теперь она снова стала Верой Чистяковой.
ВСТРЕЧА
Стояла та особая выжидательная напряженная тишина, которая отличает ночь в партизанском лагере, — тишина, которая каждую минуту может взорваться вспышкой ракеты, залпом.
Полковник Платонов несколько раз выходил из землянки, всматривался в темноту, еще более густую от огненной точки его папиросы, напряженно раздумывал.
Вскоре ему предстояло отправиться на ответственное задание с Верой Чистяковой. Если только она вернется. Да, если вернется…
Перед рассветом пришел начальник отряда.
— Жива? — отрывисто спросил полковник.
— Ранена и больна.
— Пойдемте! — Платонов затоптал окурок и закурил новую папиросу.
Санпункт помещался в центре лагеря. Молодой врач встретил их у входа в землянку.
Он стал было объяснять, почему осложнилась несерьезная рана…
— Простите, доктор! — Платонов, не дослушав, спустился по крутым ступеням в глубокую, в три наката, санитарную землянку.
Фонарь «летучая мышь» светил тускло. Лицо Веры казалось зеленоватым, глаза были закрыты, темные ресницы бросали на щеки густую тень. Она услышала шаги и открыла глаза. Он опустился на земляной пол у носилок.
— Здравствуйте, моя дорогая… — Голос его дрогнул.
И, чтобы смягчить его тревогу, Вера проговорила:
— Мне уже лучше. Я скоро поправлюсь.
Сейчас, когда он услышал слабый голос и рассмотрел измученное лицо, ему показалось: только теперь он по-настоящему понял, кем была для него эта женщина.
— Не было дня, чтобы я не думал о вас, Вера!
Нет, она должна понять его до конца.
— Не было минуты, чтобы я не думал о тебе, Вера…
Ему хотелось сказать, что все это долгое время он нес на себе двойную тяжесть. Он тревожился за помощника и страшился за любимую женщину. Но надо ли говорить об этом, когда она, раненая, измученная, столько выстрадавшая, лежит в этой землянке, в глухом лесу? Надо ли сейчас говорить о своей любви?
Прежняя, чуть лукавая улыбка тронула бескровные губы Веры.
— Я знаю, — сказала она, подняв глаза на Платонова, — я всё знаю…