Танцуя с девственницами

– И в вашей жизни образовалась большая пустота, – подвел итог Купер, сознавая, насколько неуместно прозвучали его слова. Он догадывался, чем была эта потеря для Оуэна – не просто потеря частички жизни, но потеря всего ее смысла. Купер задумался об Уоррене Личе, который пришел к тому же, но своей собственной дорогой, и выбрал другой выход из сложившейся ситуации. Оуэн пошел иным путем – пожалуй, менее агрессивным, но не менее разрушительным.

Купер пробежался глазами по витиеватым письменам на сланцевой панели. Старинные буквы, все в завитушках и изящных изгибах, с трудом складывались в слова; совсем другое дело – приятный, ровный шрифт газетных заголовков. Под действием погоды и от прикосновения многих рук за столько веков плита приобрела потертый вид. Заповеди было так трудно читать, гораздо легче не обращать на них внимания. Взгляд Купера упал на слова девятой заповеди. Он тянул время, почти физически не желая доходить до конца предложения.

– «Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна», – наконец произнес он.

Смотритель недоуменно поглядел на него.

– Знаете, то, что у меня в компьютере нашли те фотографии, еще совсем не значит, что я что-то делал с детьми. Я хотел объяснить это людям, но они не желают слушать. Когда я шел сюда, то повстречал человека, которого знаю всю жизнь. Он был у мамы на похоронах. А сегодня при виде меня он перешел на другую сторону и, когда я поравнялся с ним, плюнул на тротуар.

Стайка скворцов на тисовых деревьях внезапно притихла. Купер нервно оглядывал церковный двор. Внезапно он обнаружил, что в третий раз за эту неделю опасается быть замеченным там, где ему совсем не следует находиться. На свете было несколько путей, которые вели к большим неприятностям, и он прошел всеми.

Бен не мог не спросить себя, как поступил бы на его месте отец. Выбрал бы путь, который посчитал правильным, и пытался добиться справедливости? Или же стал бы придерживаться правил? Куперу вдруг очень захотелось каким-то образом получить весточку от отца. Но это место было не совсем подходящим – Джо Купер верил в Бога не больше, чем он сам.

– Та женщина, в нападении на которую вас обвинили десять лет назад…

– Это другое, – перебил его Оуэн. – Совсем другое.

– Постарайтесь понять – выглядит похоже.

– Ничего подобного. Та женщина постоянно меня преследовала. В поселке хорошо знали, что у нее с головой не все в порядке. А она никак не хотела оставить меня в покое. Это было ужасно. Я старался, как мог, избегать ее, но однажды она умудрилась застать меня дома одного. Все, что я сделал, – это оттолкнул ее. Хотел, чтобы она ушла. А она споткнулась на ступеньке, упала и разбила себе голову. Вот что было на самом деле. И больше ничего. Конечно, представила она все это в другом свете. И то, что она говорила потом…

Оуэн запустил пальцы в бороду и, сам того не замечая, взъерошил ее: седые волосы топорщились во все стороны. Он хотел стереть струйку пота с виска и вместо этого оставил там грязный подтек.

– Люди в поселке знают о том, что вас судили? – спросил Купер. – В конце концов, вы всю жизнь прожили здесь.

– Конечно знают. Они и тогда знали, как все было, да и теперь не забыли.

– А нам никто ничего не сказал. Ни в одном из звонков, поступивших из Каргрива, не была упомянута эта история. Если бы ваше имя не всплыло в расследовании о педофилах, дело о нападении никогда бы не вышло на свет.

– Это потому, что я отсюда родом, – кивнул Оуэн. – Там, в Интернете, люди другие, я ничего не значил для них. Там не мое место. А теперь смотрите, какая у меня жизнь в Каргриве. Я пятнадцать лет входил в приходской совет. А вчера вечером мне позвонила председатель этого совета и наговорила на автоответчик самых ужасных вещей. Мэри Солт много лет была одной из маминых пациенток. Мама приняла у нее обоих детей. И теперь я никогда больше не смогу смотреть в глаза Мэри Солт. Поэтому я просто опустил заявление об отставке в ее почтовый ящик.

У Купера появилось чувство, что он стоит перед входной дверью в чей-то дом и безуспешно пытается отыскать верные слова для дурных новостей, когда семейство потеряло кого-то любимого: отец погиб в автокатастрофе, подросток умер от передозировки экстази, маленькую девочку похитили, убили и выкинули труп на обочину. Через какое-то время приходишь к выводу, что в подобной ситуации верных слов просто нет. Поэтому ты просто что-то быстро говоришь, чтобы поскорее покончить с этим делом, всеми силами стараясь сдержать нахлынувшие чувства.

Люди хотят, чтобы ты взял на себя роль Бога: каким-то непостижимым образом вернул к жизни мужа или дочь. Когда тебя учат, тебе объясняют, как могут реагировать родственники, но не говорят, как ты будешь реагировать сам. Тебя не обучают справляться с собственными чувствами. А ведь все эти эмоции черпаются не из бездонного колодца. Каждый раз, когда осушаешь некий эмоциональный резервуар, требуется чуть больше времени, чтобы он наполнился снова. Купер начинал беспокоиться, что придет день, когда он не наполнится вовсе. Однажды этот резервуар может оказаться сухим, и вместо нормальных чувств останется лишь сухая, растрескавшаяся поверхность, бесплодная и вонючая, как дно дачного пруда, высохшего в летнюю жару.

– Я не понимаю, Оуэн. У вас что, никогда не было подружки? – спросил Купер.

Смотритель покачал головой.

– Наверное, это старомодно.

Старомодно? Купер не стал комментировать это высказывание. Большинство современных людей нашли бы такое поведение уму непостижимым. Или извращением – вот еще одно, с чем, как он знал, Оуэну непременно предстоит столкнуться.

– Подростком я был неуклюж и стеснителен, – сказал Оуэн. – Так и не научился завязывать отношения.

– А когда вы остались вдвоем с матерью? Неужели было слишком поздно?

Вместо ответа Оуэн молча смотрел на десять заповедей. Купер постарался проследить направление его взгляда. Какая заповедь приковала внимание Оуэна и что за мысли вызвал его вопрос – мысли, от которых смотритель выглядел сейчас таким изумленным и испуганным тем, куда повернула его жизнь?

Купер проглядывал список до тех пор, пока не дошел до нужной строчки. Если Оуэн думал именно об этом, то изумление было правильной реакцией. Он смотрел на седьмую заповедь: «Не прелюбы сотвори».

– В самом конце мне все приходилось делать за нее, – рассказывал Оуэн. – Мне приходилось поднимать ее, умывать и одевать, водить в туалет, подтирать, кормить, чистить ей зубы, а потом раздевать и укладывать обратно в постель. Какой брак предполагает такие близкие отношения между мужчиной и женщиной?

Оуэн заплакал; слезы неторопливо текли по его щекам, похожие на ползущих крошечных слизней, медлительных и болезненных.

– Мне очень жаль, – произнес наконец он. – И еще я счастлив, что ее больше здесь нет.

Купер отвел взгляд. Он смотрел на могильные плиты в церковном дворе, на тисовые деревья и дорожки, засыпанные листьями. Он разглядывал деревенскую улицу, где около мясного магазина стоял грузовик, и смотрел на занавешенные окна белого дома на углу.

– Оуэн? – позвал он. – Хотите, я схожу за ключом?

В церкви пахло недавно вымытыми каменными полами. Свет, исходивший из высоко расположенных окон, дробился в витражных стеклах. Куперу почему-то вспомнился скотный рынок в Эдендейле. Деревянные церковные скамейки выстроились рядами, как узенькие загончики для верующих, ожидающих, когда они всей толпой попадут в загробную жизнь. Он поймал себя на мысли, что не удивится, если увидит на кафедре Абеля Пилкингтона в черном костюме, выкрикивающего цены и стучащего молотком, продавая души перекупщику, давшему больше.

– Постарайтесь понять, расследование детской порнографии – дело весьма серьезное, – говорил Купер. – Одна маленькая девочка уже погибла от рук этих людей. Но могут быть и другие, о которых мы не знаем.

Оуэн кивнул.

– Я очень сожалею о том, что сделал. Даже как-то не думал, что это касается не только меня. Я все еще жил в своем собственном мире, где всегда были только я и мама, а сейчас остался только я. И почему-то… как-то все это странно…