Все, что блестит

Потом магазины открывались, и улицы заполнялись людьми. Изящные, нарядные балконы пестрели цветами. Торговцы громко рекламировали свой товар; музыка звала туристов в рестораны и бары. День клонился к вечеру, и ритмы ускорялись. Уличные артисты занимали свои места на углах, отбивали чечетку, показывали фокусы, играли на гитарах.

У Поля был список мест, куда надо пойти, который, как он признался, составила его мать.

– Она знает об этом гораздо больше нас, – заявил он и показал мне продиктованный ею перечень вещей, которые мы должны были купить.

– Что ты думаешь? – спросил он.

– Прекрасно, – ответила я, хотя многое из этого списка совсем не совпадало с тем, что бы я выбрала сама.

Мы ходили из магазина в магазин, покупая мебель, светильники, ткани – множество разных вещей, которые предложила его мать. Я чувствовала себя бессловесным придатком.

– У мамы великолепный вкус, – заявил он, не дождавшись моих комментариев.

– Да, – ответила я. Казалось, что она здесь, рядом с нами.

Позже днем мы передохнули и пошли в кафе «Дюмонд» выпить кофе и отведать их знаменитые булочки. Мы сидели и наблюдали за художниками у мольбертов, шагающими мимо туристами с широко раскрытыми глазами и болтающимися на шее фотоаппаратами. С реки дул прохладный легкий ветерок, а вокруг порхали лепестки магнолии.

– Я заказал места для нас на ужин в «Арнаудс», – объявил Поль.

– «Арнаудс»?

– Да, мама посоветовала. Ты не думаешь, что это хороший выбор?

– О да, очень мило, – произнесла я и поспешила улыбнуться. Откуда Полю было знать, что в наше первое официальное свидание Бо повел меня именно в «Арнаудс»? Мне казалось, что все вокруг сговорились разбудить мои воспоминания, плохие и хорошие, оставшиеся от жизни в этом городе.

Мы чудесно поужинали, и Перл вела себя прекрасно. Потом Поль предложил остаться в фойе отеля и послушать джаз. Мы немного посидели, но поездка и хождение по магазинам изнурили меня больше, чем я предполагала. У меня закрывались глаза. Поль рассмеялся, и мы пошли в номер.

Это была первая ночь, которую мы провели в одной комнате, хотя и не в одной постели, и в этом была какая-то интимность, мы оба это чувствовали, испытывая неловкость. Когда я стояла у раковины в одной рубашке и смывала косметику с лица, я вдруг увидела в зеркале, как пристально смотрит на меня Поль своими голубыми глазами, и почувствовала себя раздетой. Как только он заметил, что я смотрю на него, он быстро отвернулся.

Я вошла в ванную комнату и переоделась ко сну. Поль был уже в своей постели, когда я погасила свет и забралась под одеяло.

– Спокойной ночи, Руби, – тихо сказал он.

– Спокойно ночи.

Тишина и темнота, казалось, сгустились вокруг нас. Отныне нам предстояло все делить поровну, стать одним целым, как и подобает мужу и жене, за исключением самого главного: мы не могли принадлежать друг другу. Мысль эта витала надо мной в ночи, преследуя, мучая. Но когда я повернулась на бок и закрыла глаза, меня вновь захватили воспоминания о Бо и нашей страстной любви. Ибо теперь это было все, что у меня осталось.

На следующий день мы продолжили наш поход за покупками в соответствии с перечнем, составленным миссис Тейт. Я сходила в художественный салон и оставила им свой список, по которому мне все обещали доставить в ближайшее время. После обеда мы с Полем прогулялись по Французскому кварталу теперь уже в поисках подарков для его сестер и родителей.

– Ты не собираешься повидать свою мачеху? – спросил он. – Она ведь еще ничего не знает о нас.

– Я думала об этом, да, – ответила я. – Хотя и не горю желанием.

– Я пойду с тобой.

– Нет. Думаю, сначала мне это лучше сделать одной, – откликнулась я.

– Хорошо. – Он улыбнулся. – Заказать тебе кеб или…

– Нет, пожалуй, возьму такси. – Я так часто это делала, когда жила в великолепном доме своего отца в Гарден Дистрикт. Поездка все еще была для меня чудесной, радостной, но как только я вышла из машины и направилась к особняку, то почувствовала, как тяжело начало биться сердце.

Как мне вновь переступить порог этого дома и предстать перед мачехой, после того как я сбежала? Я знала, что Жизель в школе, поэтому встреча с ней мне не грозит, но войти в этот огромный дом, зная, что отца больше нет, нет больше Нины, а Бо где-то далеко в Европе, возможно, увлечен какой-то другой молодой женщиной, – все это казалось пыткой, на которую я сама себя обрекла.

Я стояла на улице и смотрела на знакомый особняк цвета слоновой кости. Он как будто не изменился, застыл во времени. «Вот сейчас я перейду эту улицу, и прошлое исчезнет, и я все начну сначала, – подумала я. – Папа будет жив, энергичный и красивый. Нина Джексон появится на кухне, ворча на качество продуктов и жалуясь на злых духов в шкафах, а Отис застынет у двери, ожидая меня для приветствия. Я услышу, как Жизель пронзительно жалуется на что-то наверху»…

Я уже собралась перейти через дорогу, когда подрулил знакомый «ролс-ройс». Я наблюдала, как он остановился перед домом и вышла Дафни. Если уж кто-то совсем не изменился, так это Дафни. Ледяная королева с гордой осанкой. Она отдала какое-то приказание водителю, машина отъехала, и Дафни начала подниматься по ступенькам. Новый дворецкий, пониже ростом, с темными с проседью волосами, немедленно открыл дверь. Как будто он ничем не занимался, а только ждал за дверью ее возвращения. Даже не кивнув ему, она прошествовала в дом. Он слегка поклонился, потом выглянул на улицу, как бы желая вдохнуть воздух свободы. Через мгновение дверь закрылась, и я ступила на тротуар.

Но даже сама мысль о встрече с ней показалась мне вдруг такой страшной и неприятной, что я быстро развернулась и поспешила прочь, шагая так скоро, что со стороны, наверное, казалось, будто я от кого-то убегаю. Да я и на самом деле убегала. Убегала от ужасных воспоминаний, от злобы Дафни, ее попытки оттенить меня, держать взаперти, ее ревности к любящему меня отцу, ее горячего стремления выставить меня в дурном свете перед родителями Бо. Я бежала от пустоты этого огромного дома, которая воцарилась там после смерти папы, от теней и мрака, притаившихся в его углах.

Такси мне так и не попалось, пока я неслась через несколько кварталов, и, когда я наконец добралась до отеля и Поль открыл мне дверь, я тряслась как в лихорадке, волосы растрепались, лицо исказилось гримасой боли.

– В чем дело? – спросил он. – Что она сделала?

– Ничего, – сказала я и бросилась на кровать. – Я с ней так и не поговорила. Я не смогла сделать этого. Я ей напишу. И пожалуйста… Давай уедем домой… сейчас!

Он отрицательно покачал головой.

– Но нам еще нужно купить кое-какие вещи. Мама думает, что нам нужно…

– О Поль! – вскричала я, схватив его за руку. – Увези меня домой. Пожалуйста… просто увези меня домой. Остальное ведь ты можешь приобрести сам, правда?

Он кивнул.

– Конечно, – произнес он. – Мы уедем сейчас же. Только когда мы оказались в бухте и направились вверх по дороге в Кипарисовую рощу, я опять почувствовала облегчение. Передо мной предстал наш огромный дом, и я осознала, что это мой дом, даже если его украшает моя свекровь, а не я. Теперь больше, чем когда-либо, я радовалась тому, что согласилась выйти замуж за Поля и переехать сюда. Из этого уединенного далека я постараюсь отогнать призраки моего жуткого прошлого.

Я не могла дождаться, когда устрою студию и опять начну писать. Болота, огромная усадьба, наши нефтяные скважины – вот те стены, которые не смогут одолеть демоны. «Здесь я в безопасности… – подумала я, – в безопасности».