Страница 12 из 50
Лепид первым вышел из игры – в 36 г. до н. э. Октавиану удалось лишить его власти.
Борьба с Антонием затянулась на более продолжительное время. Антоний вел себя на Востоке как истинный повелитель, утопая в роскоши и наслаждениях. Не умея и не желая владеть своими страстями, он как бы купался в волнах счастья, устремляясь к своей погибели.
«Ко всем природным слабостям Антония прибавилась последняя напасть – любовь к Клеопатре, – разбудив и приведя в неистовое волнение многие страсти, до той поры скрытые и неподвижные, и подавив, уничтожив все здравые и добрые начала, которые пытались ей противостоять» (Плут. Ант. XXV).
Клеопатра, обладавшая натурой истинного хамелеона, сумела найти подход к Антонию еще более успешно, чем к Юлию Цезарю.
«Угадавши в Антонии по его шуткам грубого и пошлого солдафона, Клеопатра и сама заговорила в подобном же тоне – смело и без всяких стеснений. Хотя красота этой женщины не была такой, что зовется несравненной и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимой прелестью, и поэтому ее облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был словно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад – на любое наречие, так что лишь с очень немногими варварами она говорила через переводчика, а чаще всего сама беседовала с чужеземцами – эфиопами, троглодитами, евреями, арабами, мидийцами, парфянами.
Антоний был увлечен до такой степени, что позволил Клеопатре увезти себя в Александрию – и это в то самое время, когда в Риме супруга его Фульвия, отстаивая его дело, вступила в войну с Октавианом. В Александрии Антоний вел жизнь мальчишки-бездельника и за пустыми забавами растрачивал и проматывал самое дорогое – время» (Плут. Ант. XXVII-XXVIII). Пока Антоний в Александрии упивался счастьем с Клеопатрой, Ок-тавиан в Риме находился в весьма тяжелом положении, и против него стала подниматься грозная волна ненависти.
«Голод в это время терзал Рим: по морю ничего не привозилось, так как море было во власти Секста Помпея, сына великого Гнея Помпея, а в самой Италии из-за междоусобных войн обработка земли почти прекратилась, если же что и произрастало, то шло для войска. В Риме по ночам целые толпы занимались грабежом, еще более осложняя положение города. Делалось все это безнаказанно; молва приписывала грабежи воинам. А простые люди закрыли свои мастерские и не хотели знать никаких властей: в обедневшем и разграбляемом городе не было, казалось, нужды ни в ремеслах, ни в должностных лицах» (A
«Недовольство Октавианом существовало также и вне Италии. В результате проскрипций и конфискаций земель слава и сила Секста Помпея очень возросли. Кто боялся за себя, кто был лишен своего имущества, кто совершенно не признавал нового государственного строя – все они прежде всего шли к Сексту Помпею; кроме них и молодежь, стремившаяся участвовать в войне ради наживы и не придававшая никакого значения тому, под чьим знаменем она сражается – ведь везде она
сражается вместе с римлянами, – также и она охотнее всего шла к Помпею, отстаивавшему, по ее мнению, более справедливое дело. Морская добыча сделала Секста Помпея богатым; он имел и большой флот и полный людской состав.
Некоторые считают, что Помпеи легко мог бы овладеть Италией, погибающей от голода и смуты и с надеждой взирающей на него, если бы он тогда же перешел в наступление. Но Секст Помпеи по своему неразумию предпочел не нападать, а только защищаться от Октавиана, пока в конце концов не потерпел поражения» (A
В 41 – 40 гг. до н. э. в Италии разгорелась война между Октавианом и консулом Луцием Антонием, братом Марка Антония; вместе с Луцием эту войну возглавила Фульвия, жена Марка Антония, которая отличалась огромной энергией и честолюбием.
Эту войну Октавиан выиграл, Луций Антоний сдался на милость победителя, а Фульвия бежала и в скором времени скончалась.
Октавиан, унаследовавший имя Цезаря, но не его характер, проявил к побежденным жестокость, недостойную Цезаря. «Всех, кто пытался молить о пощаде или оправдываться, он обрывал тремя словами: «Ты должен умереть!» Некоторые пишут, будто он отобрал из сдавшихся 300 человек всех сословий и в иды марта у алтаря божественного Юлия Цезаря приказал перебить их, как жертвенный скот. Были и такие, которые утверждали, что он умышленно довел дело до войны, чтобы его тайные враги и все, кто шел за ним из страха и против воли, воспользовались возможностью примкнуть к Луцию Антонию и выдали бы себя, и чтобы он мог, разгромив их, из конфискованных имуществ выплатить ветеранам обещанное вознаграждение» (Свет. Авг. 15).
Октавиан понимал, что в данный момент силы его не настолько велики, чтобы вступить в решительный бой с Марком Антонием. Поэтому он предпочел возобновить с ним союз, а всю вину за прошлое свалил на неистовую Фульвию, поскольку ее уже не было в живых.
Марк Антоний охотно пошел на примирение. Они встретились на юге Италии в Брундизии (совр. Бриндизи) в октябре 40 г. до н. э. В залог прочности их союза Октавиан выдал свою добродетельную сестру Октавию Младшую замуж за Марка Антония, который хотя и жил с Клеопатрой, но официально на ней женат не был.
Естественно, примирение это было временным, но осторожный Октавиан не торопился вступить в решительную схватку.
В 36 г. до н. э. Октавиану удалось разделаться с Лепидом и убрать его с политической арены.
В 35 г. до н. э. погиб Секст Помпеи.
В 32 г. до н. э. наступил, наконец, полный разрыв между Октавианом и Марком Антонием, который развелся с Октавией и навсегда остался с Клеопатрой, официально объявив ее своей женой. Обе стороны начали открыто готовиться к военному столкновению. «Пока войска собирались, Антоний и Клеопатра отплыли на остров Самос (в Эгейском море) и там проводили время в развлечениях и удовольствиях. Чуть ли не вся вселенная гудела от стонов и рыданий, а в это время один-единственный остров в Эгейском море много дней подряд оглашался звуками флейт и кифар, театры были заполнены зрителями и хоры состязались друг с другом. В народе с недоумением говорили: каковы же будут у них победные торжества, если они с таким великолепием празднуют приготовления к войне?!» (Плут. Ант. LVI).
Для Антония и Клеопатры все кончилось очень плохо. В морской битве при мысе Акции у берегов Северной Африки 2 сентября 31 г. до н. э. они потерпели поражение. Клеопатра обратилась в бегство, Антоний впал в полное отчаяние. Спустя некоторое время Антоний покончил с собой, а войска Октавиана вступили в Египет, и Клеопатра стала пленницей.
«Через несколько дней Октавиан посетил Клеопатру, чтобы сказать ей слова утешения. Она лежала на постели подавленная, удрученная, и, когда Октавиан появился в дверях, вскочила в одном хитоне и бросилась ему в ноги. Ее давно не чесанные волосы висели клочьями, лицо одичало, голос дрожал, взор потух, всю грудь покрывали струпья и кровоподтеки. И однако ее прелесть, ее чарующее обаяние еще не совсем угасли, но как бы проблескивали изнутри сквозь жалкое обличье и отражались в игре лица. Октавиан попросил ее лечь, сел рядом, и Клеопатра принялась оправдываться, все свои действия объясняя страхом перед Антонием и принуждениями с его стороны, но Октавиан опроверг, один за другим, каждый из ее доводов, и тогда она обратилась к мольбам о сострадании, словно обуянная жаждою жить во что бы то ни стало. Под конец она вынула опись своих сокровищ и отдала ее Октавиану. Селевк, один из ее управляющих, стал было уличать царицу в том, что какие-то вещи она утаила, но Клеопатра набросилась на него, вцепилась ему в волосы, била по лицу, и когда Октавиан, улыбаясь, пытался ее унять, вскричала: «Но ведь это просто неслыханно. Цезарь! Ты в моей ничтожной доле удостоил меня посещения и беседы, а мои же рабы меня обвиняют, и за что?! За то, что я отложила какие-то женские безделушки – не для себя, несчастной, нет, но чтобы поднести их Октавии или твоей жене Ливии и тем самым смягчить тебя и умилостивить!» Эти слова окончательно убедили Октавиана, что Клеопатра хочет жить, чему он немало обрадовался. Он сказал, что охотно оставляет ей эти украшения, и все вообще обернется для нее гораздо лучше, чем она ожидает, а затем удалился с мыслью, что обманул египтянку, но в действительности – обманутый ею» (Плут. Ант. LXXXIII).