Майерлинг

На постели лежала Мария Ветцера, покрытая розами. Смерть сразила Марию во сне, не нарушив выражения умиротворенности на ее лице.

Поперек постели был распростерт бывший наследный принц Австро-Венгерской империи, его череп был наполовину снесен выстрелом револьвера в правый висок.

ЭПИЛОГ

В среду утром, после одиннадцати, мадам Шратт, как всегда нарядная и бодрая, пришла к ожидавшей ее императрице. Та приняла ее в своей спальне, и между двумя столь непохожими, но близкими императору женщинами завязалась легкая беседа. Мадам Шратт умела развлечь императрицу.

В этот момент дверь, ведущая в салон для приемов, открылась и вошла одна из фрейлин императрицы, самая приближенная к ней, мадам Ференци. Вопреки всегдашней ее выдержке, на этот раз лицо фрейлины было неузнаваемо растерянным. Императрица, показывая на нее мадам Шратт, сказала, усмехаясь:

– Взгляните на нее, она всегда все драматизирует. Сейчас она объявит, что одно из моих меховых манто съедено молью.

Эта шутка не произвела ожидаемого впечатления. Бледное лицо мадам Ференци осталось напряженным. Она приблизилась к императрице с письмом в руке. Та, поглядев на нее внимательнее, в испуге поднялась.

– В чем дело?

Мадам Ференци делала напрасные попытки заговорить. Напуганная императрица с немым вопросом в глазах схватила ее за плечо. Несчастная фрейлина, дрожа как лист, нашла наконец силы вымолвить:

– Граф Ойос только что приехал из Майерлинга…

Она замолчала. Императрица широко открытыми глазами в упор смотрела на нее… Наконец фрейлина едва слышно произнесла:

– Ужасное несчастье!.. Принц… мертв!..

Несмотря на природное мужество, императрица не выдержала удара и стала оседать. Мадам Шратт бросилась поддержать ее. Вместе с фрейлиной они привели императрицу в чувство. Силы вернулись к ней, и уже твердым голосом она попросила рассказать подробности… Самоубийство! Она содрогнулась, вспомнив о таком же конце стольких близких ей людей… Принц ушел из жизни вместе с Марией Ветцера… Она взяла из рук фрейлины письмо и прочла первые строчки: „Дорогая мама, я убил…“ Она не смогла продолжать и, не произнеся ни слова, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Потом подняла голову.

– Император… его надо предупредить сейчас же…

И, повернувшись к мадам Шратт, спросила:

– Кто из нас это сделает?

Обе женщины смотрели друг на друга. Кто из них осмелится принести эту весть в императорский кабинет?

Охваченные ужасом, не знающие, как поступить, страдающие от мучительной душевной боли, они оставались в таком состоянии, когда со стороны лестницы, ведущей в покои императора, донеслось поскрипывание ступеней.

– Это он, – прошептала императрица и подошла к мадам Шратт.

Открылась дверь, появился император. На его морщинистом лице можно было прочесть удовольствие, которые испытывает школьник, сбежавший с уроков.

Императрица решительно направилась к нему и очень мягко, но не подыскивая щадящих слов, коротко поведала ужасную новость.

Некоторое время император, казалось, ничего не понимал. Он переводил бессмысленный взгляд с жены на мадам Шратт, безмолвно вопрошая обеих. А когда осознал случившееся, убитый горем, тяжело упал на диван…

Потом он долго сидел между женой и мадам Шратт, державшими его за руки, и не пытался бороться с терзавшей его болью. Он страдал не только как отец, но и как верующий, и как император. В его ушах звучал голос Рудольфа: „Из тупика, в который вы меня загоняете, есть и иной выход…“ Он не поверил этой угрозе. Однако он видел бледность сына, его сверкающий гневом взгляд. Он поступил, как счел наиболее целесообразным – так привык он говорить. Но обстоятельства оказались сильнее его. Самоубийство! Его сын, его единственный сын, единственная надежда, убил себя! Это было чудовищно и непонятно… Голова начинала кружиться от невозможности постичь… Церковь! Как поступит она? Неужели Рудольф предстанет перед Высшим Судией без молитв, без отпевания? Суждено ли ему за минутное заблуждение заплатить вечными муками? А монархия, детище терпеливого и многовекового труда его династии, выдержит ли она этот губительный удар? Куда ни посмотреть, всюду ждала его катастрофа. Проходили драгоценные минуты, а он оставался недвижим. Надо было принимать срочные меры. Граф Ойос уже ждал его в императорском кабинете. Тело Рудольфа все еще было там, рядом с телом этой девушки… Император смахнул с увядших щек слезы, поцеловал жену и мадам Шратт и направился в свои покои.

Вскоре из Хофбурга последовали распоряжения.

Спустя полтора часа из рейхсрата прибывает доверенное лицо императора, глава кабинета министров граф Тааффе. Вызваны также полицейский префект и члены гражданского кабинета. В обстановке полной растерянности и подавленности принимаются спешные меры.

В Майерлинг немедленно выезжают высокопоставленный полицейский чиновник граф Шезен Темеринский, один из императорских врачей, профессор Видергофер, другие высшие должностные лица двора. Они должны привезти оттуда тело Рудольфа. В отношении Марии Ветцера следует самое жестокое указание…

Посланцы возвращаются в столицу в четверть второго ночи. Рудольфа положили в его комнате, выходящей окнами на швейцарский дворик. Его желание быть похороненным вместе с Марией на деревенском кладбище в Алланде не принято во внимание. Для Хофбурга Мария не существует, она никогда и не существовала. Рудольф покоится на походной кровати в заполненной цветами комнате, покрытый до лица шелковым красным покрывалом, голова забинтована, чтобы скрыть черепную рану.

Вокруг Хофбурга собирался народ. Плотная толпа в волнении… На помощь полиции, которой не удается поддержать порядок, вызывают войска. Есть раненые, один человек погиб. Роковой судьбе угодно, чтобы всякое большое событие, будь то траур или рождение знаменитости, сопровождалось человеческой жертвой. В который раз этот темный и странный, но непреложный закон торжествует – погиб человек, потому что наследный принц умер.

Пока официальная версия гласит, что Рудольф скончался от аневризмы сердца.

Ночью производится вскрытие. Несмотря на принятые меры предосторожности, больше невозможно скрыть самоубийство. Медицинское заключение обнародуется в пятницу 1 февраля. Вердикт – принц покончил жизнь самоубийством в результате временного помутнения сознания.

Опираясь на доклад врачей, император посылает папе телеграмму в две тысячи слов, испрашивающую разрешения на церковные похороны сына. Это исключительно важно для него, мучительно необходимо; сын его срочно нуждается в церковном обряде. Ватикан колеблется. Как прикрыть столь явное самоубийство? Новая телеграмма от императора. Если церковь откажет ему в этом последнем утешении, он отречется от престола. Папа Лев XIII, вопреки сопротивлению государственного секретаря кардинала Рамполлы, наконец смягчился и разрешает церковные похороны.[6]

Пышные похороны состоялись 5 февраля в 4 часа пополудни. Гроб с телом Рудольфа был перенесен в склеп церкви Капуцинов, где покоятся все Габсбурги, а также герцог Рейхштадский, приписанный к австрийской династии.[7] Императрицы, принцессы Стефании и эрцгерцогинь на похоронах нет – они принимают участие в службе, которая проходит в дворцовой часовне.

Император, похоже, хорошо владеет собой. По прибытии он оглядывает собравшихся, удостоверяясь, что церемония пройдет как положено. Во время мессы он остается бесстрастным, а теряет самообладание позже, когда в склепе гроб открывают и останки сына представляют приору ордена иезуитов. Это делает гофмаршал двора, принц Гогенлое, который вопрошает:

– Узнаете ли вы бренные останки Рудольфа, эрцгерцога Австрии и при жизни наследного принца короны?

Приор ордена отвечает традиционной фразой:

– Да, я узнаю их, и отныне в благоговении мы будем бдеть над ними.

6

Опасения, которые испытывал тогда Франц Иосиф, не были беспочвенны. Позднее его подробно уведомили о позиции, занятой кардиналом Рамполлой. Тринадцать лет спустя на конклаве, который состоялся после смерти Льва XIII, кардинал дорого заплатил за свою верность церковным канонам. Когда казалось, что он добьется легкой победы на выборах папы, Австрия, прибегнув к чрезвычайно древнему исключительному праву, высказалась против. Франц Иосиф ничего не забыл.

7

Это была последняя церемония, на которой присутствовал эрцгерцог Иоганн Сальватор в качестве официального лица. Спустя несколько месяцев он отказался от всех титулов и прав, женился, взял имя Иоганна Орота, покинул Австрию и отправился на купленном им паруснике «Санта-Мария» в южные моря, где в июне 1890 г. погиб вблизи мыса Трес Пунтас.