Страница 7 из 76
Любой геолог нашего института мог считать себя давнишним приятелем Тимофеича, даже если ни разу до того с ним не встречался. Тимофеич лет двадцать назад был проводником экс- педиции гидрогеологов. Он водил их на Лабынкыр — самое боль- шое из здешних озер. С тех пор Тимофеич всегда рад был пред- ложить свои услуги «науке». Любого из нас он прямо так и ве- личал: «Наука».
Дом Тимофеича был сработан из добротных кедрачей, потем- невших от времени и непогоды. Хозяйство у него было нехитрое — такое же, как и остальных острожан, преимущественно охот- ников и рыболовов.
Я ввалился в сени весь заснеженный, окутанный облаками пара. Пока я стучал по валенкам веником, Тимофеич чем-то громыхал в комнате. Очевидно, накрывал на стол.
— Ну, здравствуй, здравствуй, наука, — ответил он на мое приветствие, внимательно разглядывая меня зоркими и колючими глазами.
— У меня подарок для вас, Фрол Тимофеич, — сказал я и по- тянулся к рюкзаку. Мы все обычно что-нибудь привозили Тимо- феичу из Москвы. В основном все наши подарки покупались на Кузнецком, в магазине «Охота и рыболовство».
— Успеется. Ты сперва поешь, отдохни. Потом о делах пого- ворим. А подарок успеется.
Единым духом я хватил граненый стакан водки, которую Ти- мофеич налил мне из непочатой четверти.
— Ох-х, хороша-а!
— Ну то-то. Вот морошки попробуй али клюквы мороженой. Скоро и мясцо с картошкой поспеет. Горшочек в печи уже… Не женился еще?
— Нет, Тимофеич, не женился.
За окном завывала вьюга, шуршала по крыше пурга, а я, ра- зомлев от тепла и сытости, едва мог разлепить веки. Так мы и не поговорили с Тимофеичем в ту ночь. Сразу же после поздне- го ужина старик постелил мне на полу возле жарко натопленной печки медвежью шкуру, на которую я с наслаждением улегся, мгновенно свернулся на ней калачиком и уснул.
Когда я проснулся, в заплывшие льдом оконца слабо прогля- дывала синева. Комната была погружена в тот мягкий, неповто- римый сумрак, который присущ холодному и короткому зимнему дню.
Старик всю жизнь прожил бобылем. Быстрый и аккуратный, он что-то колдовал насчет завтрака.
Увидев, что я проснулся, он замахал на меня руками:
— Ты не вставай, не вставай! Умаялся, чай!
И потом после короткой паузы:
— Чего приехал-то?
Мы тогда только-только приступали к разведке Сордонгнохс- ких займищ. Для разных нивелировочных работ нужны были люди: держать рейки, провешивать трассу, копать ямы. Я надеялся, что Тимофеич посоветует, где мне набрать сезонников на лето. Чтобы не остаться к началу работ без рабочих, нужно было до- говориться сейчас. Я поведал Тимофеичу о своих заботах.
— Не просто все это, наука. Людишки сейчас все в тайге да на болоте. Зверька добывают. Сейчас самый сезон на зверь- ка-то. А так, вообще, можно. На лето к тебе народ пойдет. Отчего не пойти? Я и сам пойду. Вы, чай, тоже рыбешкой поба- ловаться захотите. А у нас людишки летом завсегда рыбачат. Озер-то у нас много. Глубокие озера, чистые. Вы откеда спер- воначалу обмерять начнете?
Я достал карту и показал старику район, лежащий между Ла- бынкыром и Воротами.
— Так. — Старик помолчал. — Нехорошее место выбрал, нау- ка.
— Почему же нехорошее? — не понял я. — На первое лето об- мерим займище и нанесем на карту. На второе пройдем по трас- сам и проведем разведочное бурение. Если анализ и данные разведки будут хорошие, то на третье лето наметим осушитель- ную сеть. Вот смотрите…
Я показал старику отметки высот и линии гидроизогипсов.
— Здесь понижение и здесь понижение. Вот мы и дадим два магистральных канала. С запада сброс воды будет в Лабынкыр, с юго-востока — в Томысское и в Ворота.
— Не про то я, наука.
— А про что же?
— Нехорошие места там. Особливо Лабынкыр. Черт там живет — вот что.
— И вы этому верите? — удивился я. — Вы, столько лет про- работавший с учеными?
Старик насупился.
— А ты не смейся, парень. Нечего тут смеяться. Я дело го- ворю. Оно в Лабынкыре живет, а может, и в Воротах тоже. У нас его чертом кличут. А какое оно, никто не знает. Отец мне еще, помню, сказывал, как оно за его плотом погналось. Отец даже разглядел его, черта-то. Все тело темно-серое, как лисья спина, а пасть громадная-громадная, и жабры с красными перепонками. И сам я видел. Когда Александра Максимовича Ды- мова к Лабынкыру водил, случай один был. Решили мы утицу в глине запечь, любил Александр Максимович это кушанье очень.
Сказано — сделано. Кликнул я кобелька своего и пошел к озеру. Ну, известное дело, спугнул кобелек парочку, я навз- лет из обоих стволов и выстрелил. Птицы так камнем в воду и упали. Кобелек бросился доставать. Схватил сначала одну в зубы — и к берегу. Только принес, как сейчас же за второй пустился. Но не доплыл кобелек. Забился вдруг и исчез в озере. Народ сказывает, что это черт его утянул. Прошлым летом у свояка моего, Луки, уж на Воротах, тоже собачку черт схватил. Вон оно как…
Я не то чтобы не поверил тогда старику. Я хорошо знал, что Тимофеич ничего не присочинил. Просто я решил, что он чуть-чуть, неведомо для себя, преувеличивает.
Я даже предположил тогда, что, возможно, и водится в озе- рах Сордонгноха какая-то большая хищная рыба, которую хорошо бы увидеть.
Подумал и забыл. А вот теперь вспомнил. Выходит, что я видел его, этого таинственного и страшного сордонгнохского черта.
В нашей палатке мой рассказ произвел настоящую сенсацию- Ромка мгновенно предложил надеть акваланги и обследовать дно озера.
— Легко сказать — обследовать, — возразил ему я. — Озеро тянется на десять-двенадцать километров, и глубина его в не- которых местах достигает восьмидесяти метров.
Ромка сразу же стушевался и поскучнел. Третий член нашей экспедиции, флегматичный и рассеянный палеонтолог Боря Ре- вин, смущенно заморгав белесыми ресницами и сощурив подсле- повлые глаза, спросил:
— Ты все же припомни хорошенько, какое оно. Это что, очень крупная рыба или амфибия?
— Ну откуда же я знаю, Боренька? Что ты ко мне привязал- ся? Я же тебе уже сто раз говорю одно и то же. Скорее амфи- бия, чем рыба!
— А какая амфибия?
— Ну вот, опять двадцать пять! — вступился за меня Ромка. — Он же русским языком сказал тебе, что не знает! Да и отку- да ему разбираться в этих рептилиях и амфибиях?
Но для Бори это ровно ничего не значило. Еще в школе ре- бята прозвали его за круглую голову и толстые, немного сви- сающие вниз щеки Бульдогом. Увы, сходство было не только внешнее. Более упорного человека я еще не встречал. Он все брал мертвой бульдожьей хваткой. Студентом университета Боря заболел одной бредовой идеей. Ему во что бы то ни стало за- хотелось собственными глазами увидеть прошлое Земли. Перво- бытный лес древовидных папоротников, мутное меловое болото, юрских ящеров, девонских насекомых. Его не устраивали от- дельные кости и даже целые скелеты, его не волновали отпе- чатки на камнях и кусках угля. Он все хотел увидеть таким, как оно когда-то было. Я думаю, что у него все это началось с фантастического рассказа Ефремова «Тень минувшего». Боря прекрасно понимал, что блестящий вымысел писателя никак не воплотить в реальность, но он ничего не мог с этим поделать — его не оставляла грызущая и точащая зависть. Он завидовал героям рассказа. Завидовал и мечтал.
И он додумался. Бульдожья хватка помогла. Боря начал ис- кать янтарь. Ему нужны были насекомые, древние мошки, кото- рые когда-то увязли в липкой смоле. Эта смола, попав в море, превратилась в янтарь. Так Борис сделался ловцом янтаря. Он даже отпуск провел на Рижском взморье в поисках выброшенного прибоем янтаря. Более того, он обегал все ювелирные магази- ны. Денег у него не было, и купить там что-нибудь он не мог. Поэтому он часами простаивал у витрин, пожирая глазами эле- гантные мундштуки и браслеты.
— Если хотите понравиться Боре, — говорили его друзья знакомым девушкам, — надевайте при встрече с ним янтарные бусы. Не отойдет. И даже провожать увяжется.
Но только в одном на тысячу желтых и медово-красных ку- сочков древней смолы он находил то, что искал, — насекомое с неповрежденными глазами. С величайшей осторожностью Бульдог извлекал драгоценную добычу и помещал под микроскоп. Он ис- кал на глазном пурпуре насекомых отпечатки когда-то увиден- ных ими картин древнего мира. Он пытался увидеть прошлое глазами мертвых. Ничего путного из этого, конечно, не вышло. Лишь однажды Боря получил микроснимок какой-то сетки, в каж- дой ячейке которой был виден один и тот же древовидный папо- ротник. Вот и все, что навеки отпечаталось в фасеточных гла- зах какой-то древней мухи. Я считаю, что Бульдог потерял время зря, и не придаю особого значения этой его работе. Упомянул я о ней лишь потому, что она дает представление о характере Бориса. Именно своей мертвой хваткой он вцепился в меня, когда узнал, что я уезжаю на заповедные займища Сор- донгноха. План его, как всегда, был прост, прямолинеен и рассчитан на случайность, которую он, Бульдог, почему-то считал закономерностью.