Страница 2 из 17
Я осматривался, тщетно пытаясь разжечь в себе хоть искру сентиментальности. На крышах домов в противоположных концах площади имели место две гигантские надписи, которые, надо полагать, по вечерам горели огнем, и которых, разумеется, раньше не было и не могло быть. Одна гласила: «ЦЕНА ЗДОРОВЬЯ – ЖИЗНЬ. ВСЯ ПРЕЖНЯЯ ЖИЗНЬ», другая: «МЫ – ДЕТИ ПРИРОДЫ». Над домами торчала игла нового телецентра, который семь лет назад лишь начинали строить. Как прежде, радовал глаз неугомонный фонтан, в изобилии стояли пальмы, цветастые тенты и павильоны. Скучали без дела механические носильщики. И не было никакой скульптуры. Где же скульптура, призвал я к ответу всех таможенников разом, но не было мне ответа…
Таможенный офис также оказался на прежнем месте, и вот это как раз было самым удивительным, если вспомнить, какая участь его постигла. Я мстительно повспоминал. Стас ударил ракетой точно в сейсмический шов, в первый этаж, с расстояния не больше ста метров, и железобетонная коробка начала складываться внутрь себя, дома-то в городе ставят без нормального фундамента, кому охота забивать сваи в скальную породу, но Стас не пожалел вторую ракету, добив ненавистный символ прежнего порядка. Сотрудников в здании давно уже не было, люди из этого района разбежались сразу, едва мэрия огласила список объектов с особым порядком управления, куда конечно же попал и вокзал… Ректор сгоряча предлагал отдать сорвавшегося бойца под трибунал, но дело ограничилось временным выводом его из состава Совета. В тот день зверски зарезали сестру Стаса. Сделал это один из слегачей, перепутавших свой грязный сон с реальностью, и когда безумца скрутили, им неожиданно оказался начальник таможни. Случилось это уже после бунта слегачей. Психоз, незримо тлевший в голове чиновника, вспыхнул адским пламенем, вырвался на волю, и человек пошел развлекаться на улицу, одолжив у своего садовника секатор для подрезания ветвей…
Вот оно, передо мной, уничтоженное таможенное управление. Восстало из бетонного крошева, напомнив умным людям, что свобода – это только иллюзия. Неужели Страна Дураков все-таки победила, неужели она всегда побеждает? Три этажа бетона, металла и стекла; широкий козырек под крышей, предохранявший окна начальников от прямого солнечного света. Словно дубликат здания привезли со склада. Или нет, не так – рухлядь торжественно достали из захламленного чулана и, наспех сдув пыль, объявили ее чистой, а пыль повисла над городом, медленно отравляя воздух… Ага, у писателя заработала фантазия, мысленно усмехнулся я. Включился генератор пафоса. Это не страшно, это мы выключим. Просто ребята из местного Совета всерьез верили, что настало время жить без границ и таможен, без запрета на иммиграцию и так далее. Планировали, что разместят здесь электронную библиотеку, в которой под патронажем Университета откроется международная школа юных программистов, чтобы родители везли сюда детишек со всего света. Где они, эти мечты?
Я развернулся, потому что за моей спиной кто-то стоял.
Не люблю, когда ко мне молча подходят со спины – у меня начинает чесаться между лопатками и хочется сделать что-нибудь резкое. Привычка, выработанная годами бурной жизни.
– Здравствуйте, Ваня, – сказал человек тихим голосом, и сказал он это на чистейшем русском языке. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Очевидно, он ждал, что я его узнаю. Я его не узнавал, и тогда человек с явным облегчением улыбнулся:
– Вы не меняетесь, Ваня. Такой же громадный, такой же жуткий, как и были. Где ваша знаменитая клетчатая рубашка?
– Привет, – откликнулся я. – Рубашку я не надел, потому что прибыл инкогнито. Мы что, знакомы?
– Это я вас вызвал.
– Вот как? – я вежливо удивился. – А я, наоборот, никого не вызывал. Вы, надо полагать, гид? Обслуживаете туристов?
– Я всех обслуживаю, даже тех, кто об этом не просит.
– Нетрадиционный подход. Но мне, большое спасибо, провожатые не нужны. Только не обижайтесь. Еще раз спасибо.
Я поднял с земли чемодан, решая, куда двинуться. Собеседник меня не заинтересовал, как бы обидно ему ни было. Что-то знакомое и вправду чудилось в его простоватом лице, что-то крепко забытое, какие-то запахи, голоса, и теснота, и жара, и холод, но прошлая жизнь давно уже не вызывала во мне никаких чувств, кроме досады. Никаких чувств. Пробудить мое любопытство способно было одно лишь будущее и, в некоторой степени, настоящее.
Сразу отправиться к Дим Димычу, в Строгий Дом, размышлял я. Исполнить то, ради чего, собственно, весь сыр-бор… Или начать следовало с другого? Можно было пойти в отель и разыскать кого-нибудь из наших. Можно было с ходу, не сходя с этого места, позвонить местным, тому же Анджею Горбовски с его великолепной Татьяной. Или усесться вот здесь, под тентом крохотного уличного ресторанчика, и позавтракать, жуя вместе с вегетарианским шницелем столь же нелепые воспоминания? Больше всего мне хотелось вернуться в здание вокзала и уехать обратно.
– Не хотите отойти? – предложил незнакомец, обогнув меня сбоку. Незнакомый знакомец. Почему-то он был еще здесь, никуда он не делся, настырный малый.
– Зачем?
– На нас смотрят.
На нас действительно смотрели, я и сам это уже заметил. Вернее, заметил не я, а тот мнительный и крайне неприятный во всех отношениях человечек, который поселился в моей голове как раз со времен славного боевого прошлого. Уличный ресторан, рядом с которым я остановился, не был пуст. Под широким полотняным навесом возле входа, почти касаясь затылком зеркальной витрины, сидел единственный клиент. Судя по всему, он сидел здесь прочно и долго. У мужчины было широкое скуластое лицо, широкий приплюснутый нос и характерный цвет кожи. Очевидно, выходец из Латинской Америки – метис, а то и чистокровный индеец. Мексиканец, каких обычно рисуют на карикатурах. Впрочем, почему бы ему не быть мексиканцем? Ау, мистер Джек Лондон, не ваш ли это герой? Он потягивал что-то безалкогольное и делал вид, будто вовсе на нас не смотрит, будто не нужны мы ему вовсе. Кого он хотел обмануть? Человечка, прогрызшего дырки в моей голове?
Чистейшая паранойя. Профессиональная болезнь всех бывших агентов, ушедших на пенсию писать мемуары. Я пошел по аллее, а знакомый незнакомец зашагал рядом.
– Вы про того индейца? – спросил я шепотом.
– Это накОм, – так же шепотом откликнулся гид. – Нет, я не его имел в виду.
– Наком?
– Не настоящий, конечно, – поморщился он. – Дело совсем не в нем… и не в них…
Я осторожно осматривался. Паранойя, уговаривал я себя. Что ж ты не угомонишься никак, старый вояка, стыдил я себя… В густой тени таможенного офиса пряталась сувенирная лавка. Покупательницей была пожилая дама, которая, присев прямо на прилавок, рассеянно перебирала подушки со значками. Симпатичная такая старушка, крохотная, но довольно пышных форм, в вязаной панаме кораллового цвета, прикрывающей жидкие седые кудри, в льняных брючках и парусиновых туфлях. Не о ней ли говорил мой спутник, намекая на слежку? Она-то как раз и смотрела на меня – в открытую разглядывала, вполне бесцеремонно. Или я заинтересовал пожилую даму просто как мужчина?
– Так в чем же дело, дружок?
– Я не гид, Ваня, – застенчиво признался странный человек. – Вы, наверное, не поняли. Это ведь я во всем виноват.
– В чем?
– Хотя бы в том, что вы приехали в эту страну. Это я вас сюда вызвал.
Сумасшедший? Или они здесь так развлекаются? Я посмотрел на него внимательно. Я плохо на него посмотрел, не лучше того профессионального наблюдателя, который позаимствовал у Джека Лондона авторские права на свою национальность. Даже переложил на всякий случай чемодан из правой руки в левую: правая у меня ударная.
– Разумеется, – приветливо кивнул я ему. – Все в порядке, дружок, я же не против.
Он избегал моего взгляда.
– Смеетесь, Ваня. Правильно, я бы тоже на вашем месте смеялся. Жаль, что у нас почти не осталось времени поговорить… – Собеседник внезапно прервался и остро взглянул вверх. – Те, кто на нас смотрит, спустятся на вертолете, – он показал пальцем. – Оттуда.