Синий шихан

Под воззванием стояла подпись: «Стачечный комитет».

На втором листе было просто и коротко изложено, как следует избирать стачечный комитет и делегацию для вручения требований рабочих.

«Так вот почему он предупредил, чтобы я не попадалась на глаза стражникам», – пряча воззвание, подумала Устя и снова огляделась по сторонам: не следит ли кто?

Гордая сознанием оказанного доверия, Устя встала, выпрямилась и, стараясь сдержать тревожное и радостное волнение, прошла сначала по руслу речушки, а потом свернула в балку, где ее уже давно поджидали братья Фарсковы. Собравшиеся рабочие оживленно и мрачно обсуждали события вчерашнего дня. Рабочие шахты, на которой работали Фан Лян и Архип, собрались полностью. Пришел народ и с других шахт. Некоторые явились по приглашению, другие из любопытства. Где сборище, туда и шли. К тому же администрация объявила второй день престольного праздника нерабочим днем. Об этом распорядился инженер Шпак, решив прослыть, несмотря на свою родословную, русским, религиозным человеком.

Пока избирались делегация и стачечный комитет, Устя переписала воззвание в нескольких экземплярах.

Избранный главой делегации Яков Фарсков вручил, явившись в контору, Суханову требования рабочих.

– Вот каких дел вы натворили, господин урядник, – вызвав Хаустова, сказал Тарас Маркелович. – Теперь расхлебывайте. Зачем арестовали и избили китайца?

– Он сам в драку полез, на стражников набросился, – оправдывался урядник, – а кроме того, господин управляющий, хоть это и по секретной части, но вы должны знать – у нас распоряжение есть от высшего начальства: китайцев и корейцев с приисков удалять и впредь на работы не допускать.

– Почему? – спросил Суханов.

– Золото воруют и народ баламутят… Они и против своего императора восстание устраивали, теперь к нам бежали. А зачем нам китайские бунтовщики, у нас и своих хватает.

– Чепуху мелешь, любезный, – заявил Суханов. – У вас там распоряжения, а у меня работы прекращаются. О вашем поведении я вынужден буду сообщить начальству.

– Это уж как хотите. Мы за все готовы ответить, – не без цинизма ответил Хаустов.

– А за безобразия с девчонками и бабами тоже ответишь?

– Это, господин управляющий, поклеп-с…

– Будто бы? Думаешь, мы не знаем, какой ты гусь?.. Мой совет тебе – уезжай в другое место… и весь ералаш кончится, – как бы между прочим сказал ему Суханов.

– А это уж как начальство распорядится… Я бы покинул эту дыру с моим удовольствием…

Через час Суханов уехал в Шиханскую к Степановым…

Шпак, узнав об этом, немедленно вызвал к себе Печенегова и приказал:

– Ради праздника, Филипп Никанорович, организуйте-ка торговлю водочкой с дешевой закуской. Привезите фургончик прямо на поле, пусть рабочие повеселятся…

– Они же бунтовать собираются, чего их веселить-то? Их надо в нагайки брать, а не водкой поить… Мне бы полсотни казаков, я бы им устроил веселье!

– Действуйте, как я говорю! – жестко повторил Шпак. – Наделаем побольше шума, а господина Суханова унимать пошлем. В шуме и драке всякое может случиться… А казачков будет нужно, я позабочусь и даже командовать вам разрешу… Вы офицер, человек опытный!

– М-да, признаться, вы недурно придумали, – после короткого размышления согласился Печенегов. – Ладно, подкинем водочки.

В Шиханской Тарас Маркелович долго уговаривал Ивана Степанова принять требования рабочих, доказывая ему, что если работы приостановятся, то это приведет к большим убыткам, а может и до бунта дело дойти. Полупьяный Иван свирепо вращал глазами и бормотал:

– Я… да чтоб на своей казачьей земле был бунт?.. Сейчас же велю казаков собрать! Водки полбака выставлю и двести казаков на коней посажу… Я покажу этой сволочи такие бунты – до самой смерти чесаться будут!..

– Это кто же тебя научил, господин Шпак, что ли? – угрюмо спросил Суханов.

– Я сам хозяин! Что мне Шпак? А насчет Петра Эммануилыча ты, дядя Тарас, не тово… неправильно поступаешь… И чево вы только не поделили?.. Он мне от всего сердца пудовый самородок на стол брякнул, я даже ахнул! А ты его мошенником обзывал… Не хорошо-о-о!

– От своих слов и сейчас не откажусь, – опуская седую голову, проговорил Суханов. Ему тяжело было смотреть на пьяного, распухшего Ивана и еще тяжелее слушать его глупую болтовню. Тарас Маркелович предчувствовал, что если дело будет так продолжаться, то все неминуемо пойдет прахом. Он попробовал поговорить с женой Ивана, но Аришка не захотела вмешиваться. Последние дни она была в хорошем настроении. Радовало ее то, что Иван почти перестал бывать у этой басурманки, как она называла Печенегову. Похоронив свекровь, Аришка чувствовала себя в доме полной хозяйкой. В большом новом доме можно было жить в свое удовольствие, а тут старик в какие-то мужские дела ее впутывает…

Ничего не добившись, Тарас Маркелович уехал.

На другой день работа на нескольких шахтах остановилась.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Ночью, сидя у костра, Кодар думал о неожиданном отъезде Маринки. Неладно получилось, даже самому было как-то немножко совестно. Неужели сегодня он сам упустил свое счастье?.. Как помочь беде? Думал долго, но ничего придумать не мог. Понял, что настала пора попросить совета у старого мудрого Тулегена. Друг его сидел напротив него и пил из пиалы чай.

– Послушай, Тулеген-бабай, – начал Кодар. – В твоем лице мне аллах послал второго отца. Ты много прожил на свете, тебе дано много мудрости…

– Длинно говоришь, я спать хочу, – прервал его Тулеген.

– Хорошо, я буду кратким, как оторванный конец аркана. Не думаешь ли ты, что пришло время, когда в моей юрте должен плакать ребенок и женщина должна кормить его молоком, так же как и мы когда-то сосали грудь матери…

– Пусть аллах поможет тебе точнее выразить мысли. Однако я не помню молока моей матери. Я помню молоко от пестрой коровы из стада бая. Эта коровка, кроме меня, никому не давала доить себя. У ней было вкусное молоко и жирное мясо… Я потом глодал ее кости… Говори дальше, я слушаю…

– Я хочу жениться, Тулеген-бабай.

– Мы тебе давно говорили об этом, но ты был глухой… Много подросло красавиц в степях, а ты даже не уплатил калыма… А теперь сколько надо платить? – подняв голову, спросил Тулеген.

– Такой красавицы, как она, нет в степях, – задумчиво продолжал Кодар. – Я думаю, нам не придется платить много калыма…

– Ты хочешь взять в жены русскую?.. Мы это тоже знаем. В коране правоверных сказано…

– Но ты не знаешь, что написано в коране русских, – перебил его Кодар. – Выслушай.

– Ты, наверное, будешь говорить о том коране, какой знает друг твой Василий, который здесь жил. Да, он мне тоже говорил, что есть такой коран, где написано, что кровь людей одного цвета и что все люди одинаковы… Я его нарочно спросил, можно ли взять в жены немусульманку.

– Что же он тебе ответил?

– Он смеялся надо мной и говорил глупости.

– Он, наверное, тебе сказал, что у русских был такой царь, грозный Иван, и он взял в жены себе татарку, а она ведь тоже была мусульманкой.

– Он царь, а ты бывший пастух, – резонно возразил Тулеген.

– Твои глаза, Тулеген-бабай, начинают забывать, что они видели несколько лет назад.

– Скажи, чего не помнят мои глаза? – спросил Тулеген.

– Ты видел людей из Хивы и забыл, что их жены носили не мусульманскую одежду… И жена у акзярского прасола Ислам-бека, которому мы продавали барашков и коней, тоже русская; она еще тебя угощала крепким чаем и калачом, вспомни!

– Ты прав… Позор моей дряхлеющей памяти… Не будем спорить. Кровь одинаковая, но мясо на вкус разное. И я знаю наверное, что тамыр Петька не захочет смешать кровь своей дочери с твоей кровью… Отрежь мне язык, если я говорю неправду…

Кодар задумался. Помолчав, сказал:

– Если она согласится, то мы скатаем наши юрты и уйдем в горы…

– Ты уверен, что она согласится?

– Она тоже любит меня, – твердо сказал Кодар.