Тессеракт

— Ладно, — сказал Винсенте. — Чем ты хочешь заняться сегодня вечером?

Сны

— Записываешь? — Да.

— Я начинаю? — Давай.

— Ладно. Значит, я стою на улице и вдруг слышу, как девушка зовет на помощь. Я хватаю…

— Стоп! — А?

— Пистолет.

— Что?

— Пистолет. Ты услышал, как девушка зовет на помощь, схватил пистолет и спас ее.

— Да нет! Я не говорил, что это пистолет.

— Но ведь ты собирался…

— Ничего я не собирался.

— Значит, это был нож или мачете.

— Нет.

— Палка.

— Нет! Хватит тебе, Фредо. Ты хочешь, чтобы я рассказывал или нет?

— Давай.

— Ладно. Тогда я схватил…

— Топор.

— Нет.

— Гранату?

— Нет! Это вообще было не оружие, а… сумка.

— Сумка… Только так можно уйти от погони. И что же было в сумке?

— Пистолет.

— Ну ладно. Хватит.

— Но это еще не все!

— Хватит. Мне не нужен этот сон. Ты рассказал мне уже штук двадцать точно таких же. Тотой, постарайся понять: меня не интересуют твои фантазии, то, что ты придумываешь днем. Меня интересуют сны, которые ты видишь ночью.

— Но это и был сон!

— Нет, не был.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, потому что это не похоже на сон.

— Но я видел его ночью!

— А ты спал в это время?

— Ты не говорил, что надо спать. Ты просто сказал про день и ночь.

— Тотой, ты специально все запутываешь. Тебе давно уже пора знать, что я имею в виду. Сны, которые ты видишь, когда спишь. Именно за это я тебе плачу.

— Э-э-э-э…

— Слушай, почему ты не хочешь рассказать мне сны, которые ты видишь, когда спишь? Может, ты считаешь их совсем не интересными? Может, ты думаешь, что твои дневные фантазии интереснее?

— Да. Они очень интересные.

— Может быть, в твоих ночных снах есть что-то такое, о чем ты. не хочешь рассказывать? Они страшные? Ты просто не хочешь их вспоминать или не можешь вспомнить?..

— Фредо, у меня живот болит. — Что?

— У меня уже несколько дней болит живот. Меня пару раз рвало, но все больше несет.

— Ну… тебе, наверное, нужно лекарство? Возвращайся, когда я закончу работу, и мы сходим в аптеку.

— Нет, спасибо. Я пойду, а то живот совсем разболелся.

— Хорошо.

— Могу я получить свои деньги?

— …Ну конечно, Тотой. Дай только я выключу эту штуку.

Альфредо нажал на «stop» своего «Вокмана», снял наушники и принялся массировать виски, пытаясь успокоить назойливую головную боль. Никакой боли на самом деле не было, но у него появилось ощущение, что она должна быть. Из семи ребят, которых он регулярно опрашивал, именно Тотой вызывал у него ассоциацию с головной болью.

Как он непохож на Сенте!

Альфредо уложил «Вокман» в рюкзак и поднялся. Он огляделся и с удивлением обнаружил, что уже темно. Последний раз он оглядывался, когда разговаривал с Винсенте. Тогда бульвар Рохас и вода в заливе были красивого оранжевого цвета.

— Свет солнца, — пробормотал Альфредо.

Какой-то прохожий остановился и повернулся, подумав, что Альфредо обращается к нему, и не сразу понял, что худощавый человек на ступеньках небоскреба Легаспи говорит сам с собой, а возможно, и с темным небом, ведь его взгляд направлен именно туда.

— Свет от ближайшей звезды преодолевает сто сорок девять миллионов километров.

Прохожий зашагал снова, но уже быстрее, как будто был встревожен подобной информацией и тем благоговейным тоном, каким это было сказано.

— Свет от звезды, находящейся в ста сорока девяти миллионах километров! — громко повторил Альфредо. Боковым зрением он увидел прохожего, догадался, что тот подумал, и почувствовал смутное раздражение.

— Двигаясь с непостижимой скоростью в триста тысяч километров в секунду!

Сенте, задай какой-нибудь простой вопрос. Что такое свет?

Свет — это волна фотонов, которые движутся со скоростью триста тысяч километров в секунду, пока не достигнут сетчатки нашего глаза. Тогда свет резко останавливается, превращаясь в импульс энергии, а мозг преобразует его в изображение. Свет можно увидеть, только когда он находится в состоянии покоя. Хотя, с другой стороны, свет никогда нельзя увидеть в состоянии покоя, как бы быстро мы ни двигались…

В этом-то и проблема, Сенте. На некоторые вопросы, даже самые простые, есть только сложные ответы. Некоторые вещи слишком сложны, чтобы их можно было выразить просто.

Почему существуют беспризорники?

Альфредо задавал себе этот вопрос столь же часто, как и его коллеги, друзья, родственники и любой другой человек, но у него не было ясного ответа. Вернее, было даже несколько четких, хорошо аргументированных и вполне рациональных ответов, но все они, скорее всего, являлись неверными.

Например, давно известно, что существует различие между филиппинцами и европейцами в области социальной психологии. Филиппинцы придают большее значение сообществам, а европейцы — отдельной личности. И потому в английском языке понятия «одинокий» и «несчастный» выражаются двумя разными словами.

Некоторые филиппинские психологи утверждают, что прямое заимствование европейской психологии представляется проблематичным, так как филиппинская модель все равно возьмет верх, исходя из существующей традиционной практики. И все-таки в случае с беспризорниками и семья, и общество отвернулись от них в самом раннем возрасте, а значит, эти дети вырастают законченными индивидуалистами, в отрыве от какой-либо социальной группы.

Все правильно, но все же почему существуют беспризорники? Альфредо пытался заполнить пробел, который существовал в этом вопросе в научных трудах, и считал его главным мотивом собственных исследований.

Вот только никакой это был не мотив. Его исследования действительно могли принести пользу, но интересовало Альфредо совсем другое. Любому психологу было по силам заполнить пробел в изучении психологии филиппинских беспризорников, но Альфредо не хотел этим ограничиваться, потому что вопрос «почему существуют беспризорники?» так и оставался без ответа.

Имелось и другое объяснение: Альфредо вырос в Аяла-Алабанге, одном из самых богатых и хорошо охраняемых районов Манилы. Это значило очень многое в городе, где пропасть между богатыми и бедными глубже, чем в любом уголке мира. В этом было что-то от взаимного притяжения положительно и отрицательно заряженных человеческих частиц, от чувства изумления, которое испытывали богатые перед тем, что существовало совсем рядом с ними.

Нет, это объяснение тоже не годилось. Оно было слишком очевидным, слишком бросалось в глаза.

Во всяком случае, настоящий вопрос звучал не «почему существуют беспризорники», а «почему он постоянно думает о Сенте?»

Альфредо знал, что ответ очень трудно выразить словами. Если он и существовал, то был поистине космического масштаба и такой же сложный, как свет закатного солнца.

Небоскреб Легаспи был тридцатиэтажным зданием с зеркальным холлом, вежливым швейцаром и двумя скоростными лифтами. В лифтах часто можно было увидеть увешанных золотом молодящихся женщин с грубо размалеванными лицами. На первых трех этажах располагались магазины и бутики. Четвертый этаж был административным, а с пятого можно было попасть в открытый бассейн, куда был строго-настрого запрещен вход людям в шортах или сандалиях. На шестом этаже и выше размещались квартиры, начиная с пятикомнатных, рассчитанных на большую семью, и заканчивая крошечными однокомнатными квартирками для студентов. Весь же верхний этаж, так называемый «пентхаус», занимала одна-единственная квартира. Здесь жил Альфредо.