Страница 38 из 89
Подтверждение правильности общего прогноза не заставили себя долго ждать. Уяснив окончательно, что имеет дело с иностранкой, с которой можно содрать крупный куш, Зоя Леонидовна выпустила жало: "Ко всем бумагам, даже при очевидности прав на прописку по адресу теперешнего владельца квартиры, требуется письменное согласие Сергеева Александра Георгиевича"! Вот оно веское резюме чиновника. Ничто не могло поколебать решение Зои Леонидовны, в том числе и то, что Сергеев, к сожалению, погиб, умер. Он никак не может из загробного царства прислать письменное разрешение на прописку своей законной жены, унаследовавшей давно приватизированную квартиру в полную собственность.
Муза весь чиновный расклад поняла моментально, и план действий быстро созрел в ее голове. Сабрина рефлексировала, как человек, еще не закаленный в боях с бюрократией. Ей вдруг совершенно ясно вспомнились фотографии Владимира и Веры Набоковых на суперобложке недавно прочитанной книги "Мир и Дар Набокова": у Владимира большие, умные, полные грусти глаза, у Веры – холодные, решительные, наполненные еврейским фанатизмом, закаленным в вековой борьбе на грани выживаемости. Там же рядом, на другой фотографии, застыли члены всей семьи: во взгляде юного Владимира та же тоска, что и у его матери, да у черно-подпалой таксы – кривоного кобеля, четко уставившегося в объектив фотоаппарата. Похожий взгляд у отца, зафиксированный фотографом за месяц до его роковой гибели. Сабрина вспомнила и другую фотографию. Ту, на которой Владимир Набоков в палате клиники, может быть, за несколько дней до ухода из жизни: опять глаза переполнены грустью (и это понятно!), у сына же Дмитрия – чарующая фотографа улыбка (это не понятно!). "Что это? – подумала Сабрина. – Неужели имеются предвестники или врожденные роковые печати несчастий, возведенных в ранг семейных, родовых традиций"?
Из воспоминаний о близком родственнике Набокова – президенте медико-хирургической академии, патолога Николая Козлова – известно, что его дочь, увлекавшаяся биологическими науками, на смертном одре, перед самой агонией воскликнула: "Теперь понимаю: все вода". Сакраментальная фраза, даже для перенесения ее на социологические модели. Сабрина подумала о том, что весь разговор в этом жалком чиновничьем кабинете – всего лишь "вода", по сравнению с гибелью Сергеева и перспективами жизни даже такой "пушинки" (в космическом измерении), как самой Сабрины. Суета важной начальницы, да и всего поколения людей, проживающих на земле в настоящее время, – это тоже "вода", космический мелкий, моросящий дождичек: быстро пройдет и следа не останется. Так стоит ли волноваться и переживать: ясно, что Защита будет найдена!
Муза хлопнула себя по бедрам, как бы фиксируя подведение итогов. Выяснение определенностей, внесение полной ясности было совершенно лишним занятием. В таких ситуациях необходимо вытаскивать кастет и бить наотмашь в висок. Пока решимость Музы показывала начальнице, что ей предстоит суровая выволочка. Бюрократия победителем в данном случае не будет, ибо есть еще правда на земле. Муза и Сабрина поднялись, кивнули молча начальнице и удалились из неприветливого кабинета. Муза быстро направилась в приемную к самому главному в конторе руководителю, но не стала рваться к нему на прием, а попросила у секретаря разрешение воспользоваться ее телефоном. Та нехотя разрешила.
Разговор был очень коротким: Муза, даже не называя имени своего защитника, ограничилась репликой – "Ваши предположения оправдались, фамилия клерка Скуратова". Трубка была опущена на рычаги, женщины вышли в коридор и остановились у стенда с приколотыми разъяснениями прав и обязанностями владельцев или съемщиков жилого фонда Центрального района Санкт-Петербурга. Слова "центральный" и особенно название славного города – "Санкт-Петербург" совершенно не гармонировали с тем учреждением, где сейчас находились наши страдалицы. Люди, решавшие судьбы сограждан, были явно не на высоте. Они – чужаки в северной столице, способные только компрометировать ее!
Примерно через десять минут в коридоре возникло бурное движение: сперва секретарша – шустрая девица лет двадцати с небольшим, – быстрым шагом проследовала в кабинет к Скуратовой, затем они обе с документами в руках скоренько двинули к начальнику. Через пять минут, выйдя от главы учреждения, Зоя Леонидовна имела совершенно иной облик. Потухшие глаза с очевидными слезами – вот он слабый намек на осознание порочности своей деятельности.
Муза наблюдала перевоплощение пострадавшей не только глазами психолога, но и патолога. В ее уме почему-то, как фонетическая гармония, почти что вокальный восторг, зазвучало чисто медицинское понятие – "юкстомедуллярный круг кровообращения". В нем собрались звуки почти всех нот, – отсюда и лилась бальзамоподобная музыка! Вспомнились отдельные куски поразительных текстов из учебников патологической анатомии: "Юкстомедуллярный круг кровообращения почки составляют проксимальные отрезки интрлобулярных артерий, приносящие артериолы юкстомедуллярных клубочков, артериальные и венозные компоненты сосудов пирамид, а также проксимальные отрезки интрлобулярных вен".
Всплыло еще кое-что загадочное, музыкальное, волшебное и трудно воспринимаемое неподготовленным умом нормального человека: "юкстамедуллярные клубочки, составляющие одну десятую или пятнадцатую от общего числа гломерул, в отличие от кортикальных имеют выносящие сосуды гораздо большего диаметра , чем приносящие". Сколько специальной тарабарщины приходится хранить эскулапу в своей голове, чтобы мастерски лечить своих пациентов. Но на всю эту гармонию музыки и мысли, сердца и боли за исход лечения своего пациента какая-нибудь Скуратиха может наложить растоптанную пролетарскую лапу и, изощряясь словно отпетый палач, лишать вершителя жизни и смерти удовлетворения его наивных коммунальных прав. Блеснули слова "славного" Иосифа: "Поставить всех к стенке! Расстрелять"! Но Муза решительно себя одернула заявлением Иисуса Христа: "Я пришел не судить мир, но спасти мир" (От Иоанна 12: 47).
Приметив Сабрину и Музу, Зоя Леонидовна извиняющимся, крайне вежливым и предупредительным тоном пригласила их к себе. Разговор начальница начала с раболепских извинений и объяснений по поводу собственных заблуждений: ей дескать только сейчас "руководство строго-настрого объяснило несправедливость предъявленных к Сабрине требований".
Был повод ликовать, но Сабрина и Муза почти одновременно ушли памятью в мир своего кумира – Сергеева. А, ворвавшись в тот мир, вдруг ясно себе представили то, как стал бы рассуждать покойный философ. Он, наверняка, вспомнил бы, что Зоя в переводе с греческого означает жизнь. Имя это имела бывшая распутная женщина, которая решила своей красотой ослепить и склонить к пороку Преподобного Мартиниана – известного пустынника. Все события происходили еще в пятом веке. Зоя явилась к святому в пустыню в роскошном убранстве. Но, быстро поняв ее намерения, отшельник разложил горящие угли и принялся ступать по ним босыми ногами, повторяя молитву. Бог помог ему, а Зоя прониклась благолепием: по рекомендации Мартиниана, она прожила в монастыре в Вифлееме 12 лет, соблюдая строжайший пост, где и почила совершенно иным человеком. Зоя Леонидовна с трудом дотягивала до образа святой Зои. Но некоторые подвижки начались! Ей, скорее всего, мешал Леонид (льву подобный). Однако в святой российской жизни Леонид отправился в глухое лесистое место, близ города Пошехонья Ярославской губернии, где и скончался в честном служении Богу в 1549 году. Кто знает, может быть, и Скуратова – выходец из тех же мест.