Паутина любви

— Это уж вам нужно убраться из детской, — резко возразила няня. — Как вы посмели пробраться сюда, пытаясь убить ребенка?

— Что за бред?

Матильда отбросила подушку, упала в кресло и закрыла лицо руками.

— Няня, — воскликнула я, — сходи и разбуди мистера Льюита. Думаю, он лучше всех знает, что следует делать. — Ты следи за. ней, да отдай-ка мне эту подушку. Мы с Матильдой остались наедине, и она, бессильно опустив руки, глядела на меня.

Я медленно произнесла:

— Вы собирались убить его! Вы собирались убить Тристана! Вы считали, что это несложно, и собирались представить дело так, будто с ним случилось то же, что с ребенком миссис Пенгелли?

Она молчала.

— А другие… — не закончила я. — Что все это значит, Матильда?

Я уже понимала, что это значит. Это стало ясно после открытия, сделанного Джоуэном. Она хотела, чтобы Трегарленд принадлежал ее сыну — ее и Джеймса Трегарленда, — и ради этого она была готова устранить все помехи. Она, казавшаяся такой мягкой, такой бескорыстной, всегда готовой оказать помощь, оказалась способна на убийство!

Как я была благодарна Джоуэну! Если бы не его предупреждение, Тристан был бы сейчас мертв.

Никогда не забыть мне, как выглядел явившийся в детскую Гордон. Он бросил взгляд на мать. Я поняла, что няня рассказала ему о случившемся. Неудивительно, что на его лице было выражение ужаса.

Он был явно потрясен. Подойдя к матери, Гордон положил руку ей на плечо.

— Мама, — пробормотал он. — Мама… Ах, что ты наделала!..

Матильда разразилась рыданиями. Поглаживая ее, он обратился к нам:

— Я отведу ее в комнату, дам ей какого-нибудь снотворного. Она обезумеет, если не сделать этого. Боже, как это ужасно! Пожалуйста, позвольте увести ее! Я вернусь и кое-что расскажу вам. Попытайтесь, пожалуйста, понять…

Матильду трясло. Должно быть, это было что-то вроде припадка. Она начала раздирать на себе одежду и рвать волосы, потом набросилась на Гордона.

— Это ради тебя… — воскликнула она, — ради моего мальчика! Все принадлежало по праву тебе…

Он пытался успокоить ее. Никогда в жизни мне не доводилось наблюдать такой душераздирающей сцены. Обняв мать, Гордон наконец вывел ее из комнаты.

Мы с няней подошли к колыбельке Тристана. Он спокойно проспал все происшедшее.

— Значит, ты была права, — сказала няня. — Слава Богу, ты была здесь! Она сумасшедшая, эта женщина! Я отличаю сумасшедших, когда они попадаются, а уж сегодня я разглядела ее! Надо же, именно она! Ты потрясена, милая? Нечему удивляться. Только подумать, что бы могло случиться! Гордон тоже не в себе, должно быть, уже чувствовал, к чему дело идет у нее! Как ты думаешь, может, нам разбудить еще кого-то на случай, если он придет убить нас?

— Здесь только мистер Джеймс Трегарленд, а слуг ни к чему в это впутывать. Если бы он собирался напасть на нас, он уже сделал бы это! По-моему, он сам очень напуган, я неправильно оценивала его. Это была она… и безумие кроется как раз в ней.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем вновь появился Гордон. Он был бледен, взволнован, глядел на нас почти с мольбой.

Я подумала: «Он любит свою мать и боится за нее».

— Я хотел бы, чтобы вы поняли меня, — начал он. — Я вынужден рассказать вам все с самого начала в надежде на то, что вы все-таки поймете меня. Это, конечно, не оправдание: мать пыталась совершить ужасное деяние! С некоторых пор у нее появилась навязчивая мысль: сделать меня наследником Трегарленда, и это превратилось у нее в манию.

Джеймс Трегарленд — мой отец. Он давно познакомился с моей матерью, и у них возникла связь. Мать работала в одном из отелей Плимута горничной. Отец часто останавливался там, и они познакомились. Мать была из бедной, но приличной семьи, девушкой привлекательной наружности, Отец к тому времени был уже женат, так что, когда стало ясно, что я появлюсь на свет, ее родители были шокированы: она опозорила их, и они от нее отказались. Отец обставил для нее домик, где и родился я. Он продолжал поддерживать с ней отношения: я помню, как он приходил к нам. За мной он наблюдал как-то весело, будто ситуация забавляла его.

Для матери все это выглядело не столь забавно. Она была воспитана в строгости и переживала случившееся. Когда жена отца умерла, мать решила, что он женится на ней. На это он не пошел, тем не менее, мы переехали в Трегарленд. Я знаю, мать считала, что это лишь первый шаг… в нужном направлении, что ей еще предстоит стать хозяйкой этого дома, хотя перед смертью жена моего отца дала жизнь Дермоту.

Я помню день, когда мать сообщила мне о том, что отныне мы будем жить в богатом доме. Последовала какая-то история о том, будто она — дальняя родственница Трегарлендов, попавшая в стеснительные материальные обстоятельства и вынужденная оттого взяться за ведение хозяйства в этом доме. Это у нее, кстати, неплохо получилось, но ей нужно было добиться брака для себя и наследства для меня. Это стало целью ее жизни. Мой отец знал об этом, и ему нравилось держать ее на крючке. Согласится он? Не согласится? Он любил поддразнивать мать, возможно, давал понять, что имение станет моим, когда не окажется законных наследников. Конечно, еще существовал Дермот. Кто бы мог подумать, что с ним приключится такое? Он был молод и крепок. Имением он, правда, не интересовался, но под моим управлением дела шли неплохо.

Такова была роль, которую выбрал для меня мой отец. Мать это бесило. Я был ее сыном и старшим сыном своего отца! Я сумел сделать имение процветающим, Дермоту это ни за что не удалось бы… однако хозяином предстояло стать именно ему, поскольку я был незаконнорожденным. Отец мог бы жениться на матери, но не сделал этого. Не знаю, чем объяснить его упорство: он любил ее. Возможно, ему нравилось держать ее в напряжении, следить, как она будет реагировать… как мы оба будем реагировать? Он к тому же заботился о семейной чести. Возможно, он считал дурным тоном женитьбу на бывшей горничной? Поймите меня, пожалуйста! Мать жила здесь долгие годы, ее надежды то оживали, то вновь умирали! Как я сказал, идея приняла навязчивый характер. Возможно, если бы она обсуждала ее, не пыталась скрывать, это помогло бы, но она все держала внутри. Только я знал глубину ее страданий… это подавленное раздражение… Она могла страстно обсуждать мои права… но только со мной. С некоторого времени я стал опасаться за ее разум…

— Но вы не считали ее способной… к убийству? — спросила я.

Гордон заколебался:

— В последнее, время… я побаивался этого…

— А что произошло с первой миссис Трегарленд?

— Об этом я ничего не знаю! Она отправилась купаться, что было неразумно в ее положении…

— А Дермот?

Он вновь заколебался:

— Я… я не говорил с ней об этом! Думаю, мне предпочтительно верить в то, что его смерть была самоубийством. Он был очень подавлен и полагал, что больше никогда не сможет передвигаться самостоятельно, так что причина лишить себя жизни у него была…

Нянюшка слушала нас, затаив дыхание.

— Что теперь будет? — настаивала я.

— Не знаю, — беспомощно вздохнул Гордон. — Придется подождать. Первым делом утром я вызову врача…

— Вам придется рассказать ему о случившемся?

— Да… думаю, придется рассказать ему все.

— А что, по-вашему, будет с ней?

— Эту болезнь лечат. Я слышал, в последнее время добились значительного прогресса. Думаю, ей совершенно необходима помощь психиатра. — Значит, будем ждать утра. Я сочувствую вам, Гордон!

Он печально улыбнулся мне:

— Что-то должно было произойти, я был до некоторой степени готов к этому, понимал, что каким-то образом мать сорвется. После случившегося ей необходимо лечение!

Часы в комнате пробили два. Нянюшка Крэбтри сказала:

— Думаю, нам стоит поспать! Мисс Виолетта ляжет здесь, а. вы… — она взглянула на Гордона так, будто он был одним из ее детишек — …вам тоже следует укладываться. С утра будет много дел.

Он жалобно улыбнулся нам, но в этой улыбке ощущалась и доля благодарности.