Паутина любви

— Но не по своей воле! — возразила я. Похоже, мы с Дермотом не слишком радовали друг друга. Я попыталась сменить тему разговора. Политика? Вряд ли это могло развеселить его, хотя, насколько я понимала, сейчас он — так же, как и я, — был очень далек от событий в Европе. Я рассказала про ферму, которую мы с Джоуэном посетили накануне. Он делал вид, что слушает, но я знала, что мысленно он в прошлом — с Дорабеллой…

Настал сентябрь. Мать жаловалась, что уже давно не видела меня.

«Это похоже на те годы, когда ты уезжала учиться, но сейчас это тянется дольше, чем семестр. Мы с отцом собираемся навестить вас и попытаться убедить отпустить вас с Тристаном на Рождество».

Приехали они в середине сентября. Матильда оказала им очень теплый прием. Было так приятно видеть их снова. Я узнала, что Хильдегарда — чудесный ребенок и что моя мать часто ездит в Лондон гостить, а лондонцы навещают Кэддингтон.

Гордон устроил отцу экскурсию по поместью, которая оказалась очень интересной, но Матильда дала понять, что старый мистер Трегарленд пока не желает отпускать Тристана.

— Он боится какой-нибудь случайности, — объяснила она. — Видите ли, почти сразу вслед за той трагедией последовал ужасный несчастный случай с Дермотом. Вы понимаете, что я имею в виду? Конечно, здесь вам будут рады в любое время, и будет прекрасно, если вы приедете к нам на Рождество.

Мать сказала, что приедет с радостью.

В сентябре усилилась озабоченность международной ситуацией.

Я сказала Джоуэну, когда мы катались вместе с ним, что я уже слышать не могу слова «Гитлер» и «Судеты».

— Всем это надоело, — ответил он, — однако ситуация действительно опасная. Война может разразиться в любой день.

— Многие считают, что нам следует держаться подальше от всего этого?

— Всегда и везде существуют люди, ведущие страусиную политику, считающие, что, если зарыть голову в песок и ничего не видеть, неприятности пройдут сами собой!

— Вы считаете, что война неизбежна?

— Я не вижу путей избежать ее.

Тот же вопрос постоянно обсуждали за столом. Гордон и мой отец без конца говорили об этом. Джеймс Трегарленд внимательно прислушивался, время от времени вставляя замечания. После несчастного случая с Дермотом он изменился. Исчезло привычное выражение циничного любопытства, казалось, он постарел и стал серьезнее. Наверняка по-своему он любил Дермота. Тристана он видел редко, видимо, младенцы не представляли для него особого интереса. Время от времени он задавал мне вопросы о ребенке, потому что знал, что я вместе с няней Крэбтри провожу с ребенком больше времени, чем кто бы то ни было. Задавать такие вопросы он начал с тех пор, как Тристан чуть не заболел пневмонией.

Именно во время пребывания моих родителей в Трегарленде произошли значительные события в Европе.

Германия продолжала предъявлять требования к Чехословакии, и война могла разразиться в любой момент. Премьер-министр Невилл Чемберлен полетел в Мюнхен на встречу с Гитлером. После этого наступила некоторая разрядка.

Чемберлен и Деладье заключили с Гитлером пакт. Он должен был получить Судеты, и западные державы в этом не препятствовали ему: за эту уступку им был обеспечен мир.

Чемберлен прилетел из Мюнхена. Аэропорт был увешан его портретами. Его окружили репортеры, желавшие знать подробности договора. Премьер-министра изображали размахивающим клочком бумаги и повторявшего хорошо известные слова Дизраэли. Он заявил поджидавшим его репортерам: «Мир для нашего поколения! Мир на почетных условиях!» — Вся страна радовалась.

Мои родители отправились домой, пообещав приехать в гости на Рождество.

— Возможно, к этому времени старый мистер Трегарленд решит, что Тристан достаточно подрос для того, чтобы совершить путешествие по железной дороге и навестить бабушку с дедушкой. Джоуэн отнесся к пакту с Гитлером без оптимизма.

— Я не верю ему: ему нужна вся Чехословакия, а не только судетские земли. А что доследует за Чехословакией?

— А что будет, если он попытается продолжить свои действия?

— Я не знаю, мы уже и так слишком долго тянем, но когда-то этому должен быть положен конец! Я слышал, что Чемберлен сразу же по возвращении собрал кабинет министров и выдвинул программу перевооружения.

— Это значит…

— Что он не верит Гитлеру!

— Вы считаете, что этот пакт?..

— Заключен с целью выигрыша времени? Возможно: Гитлер вооружен до зубов, а о нас этого не скажешь. Посмотрим, что будет. Германия процветает, она прошла долгий путь от разрухи тысяча девятьсот восемнадцатого года. Возможно, она и удовольствуется тем, что удалось заполучить. Если немцы разумны — они на этом успокоятся. Пока им все сходило с рук, Англия и Франция стояли в сторонке, но это, конечно, не может длиться до бесконечности… Любой следующий шаг может полностью изменить картину.

— Столь многое зависит от одного человека!

— В нем есть что-то магическое: он околдовал свой народ, и он твердо стоит за него.

— Он совершил ужасное с евреями!

— Он — чудовище, но чудовище, считающее, что на него возложена великая миссия.

— Я думаю о жене Эдварда — Гретхен: она вне себя от беспокойства.

— Я представляю, и для этого есть основания!

— Как бы я хотела, чтобы она вывезла сюда свою семью!

— Сейчас, как говорится, «без пяти полночь». Будем мужаться, может статься, ничего и не произойдет. Вам не кажется, что в жизни то чего мы больше всего боимся, чаще всего не сбывается, и все наши страхи называются напрасными? Когда вы уезжали, я думал, что больше никогда не увижу вас, но вы здесь, и мы вновь встречаемся, — он взглянул на меня. — Это были напрасные страхи, по крайней мере, я надеюсь на это.

— Мне хочется думать, что эти встречи будут продолжаться, — сказала я.

— Вы говорите это… искренне?

— Ну, разумеется. Иногда я чувствую, что они — проблеск нормального в окружающем нас мире безумия.

— Я рад этому.

Видимо, Джоуэн понимал, что я имею в виду. Он знал, что я ни за что не смирюсь с потерей Дорабеллы, пока не получу доказательств того, что она умерла.

Пришло и ушло Рождество. С радостью я вновь встретилась с родителями. Пришло письмо от Ричарда: он перестал упрашивать меня вернуться. Думаю, надежда на серьезные отношения между нами постепенно исчезала: он разочаровался во мне, а я, похоже, — в нем. В каком-то смысле мне пришлось выбирать между ним и Тристаном. Я дала клятву Дорабелле, и для меня, даже после смерти, она была ближе, чем кто бы то ни был. Временами у меня появлялось сожаление из-за потери Ричарда, но чаще я радовалась этому: если его чувства могли исчезнуть по такому поводу, то вряд ли они были глубокими. Я начинала понимать, что мы мало подходим друг другу.

Состояние бедняги Дермота не улучшалось, и доктор дал понять, что это, возможно, навсегда, хотя Дермоту, разумеется, об этом не сказали. Он изменился: некогда беззаботный молодой человек стал печальным мужчиной. Я понимала это: у него не было внутренней силы, он умел наслаждаться только активной жизнью, любил путешествовать, общаться с людьми.

Мне было жаль его. В эти сумрачные зимние дни у него часто случались приступы меланхолии. Климат в Корнуолле несколько мягче, чем во всей остальной Англии. Снег здесь редок, зато дожди обильны, а юго-западные ветры достигают иногда ужасной силы. Время от времени случались солнечные деньки, и тогда Джек выкатывал Дермота на кресле в сад и помогал ему перебраться на одну из скамеек, с которых открывался вид на море и пляж. Я всегда считала, что это не самое подходящее место для прогулок, — отсюда были видны камни, на которых нашли купальный халат Дорабеллы.

Иногда с ним сидел его отец. Это было новой чертой в старике. Я была рада этому и прониклась к нему теплыми чувствами, поняв, что он и в самом деле любит сына.

Настал март, и в полях появились первые признаки весны. Новости в сводках стали вдруг тревожными. Передышка, появившаяся в дни, когда Невилл Чемберлен вернулся из Мюнхена, размахивая клочком бумаги и заявляя, что привез нам мир, закончилась. Гитлер, нарушив свое обещание, вторгся в Чехословакию.