Страница 10 из 62
Из двенадцати выпускников начальной школы только нас двоих определили в пятый класс. Дмитрий Власов выдержал полуголодную жизнь у родичей только одну неделю и, прибыв на выходной к родителям, больше не вернулся к занятиям в школе. Я остался один из хуторян в семилетке. Пару месяцев я жил у тети Феодосии, потом они решили переехать на хутор, и я перешел к дяде Афанасию, у которого были два сына: Володя, на два года старше меня, и Николай, мой ровесник, ходивший в то время во второй класс. Кроме детей, в доме проживала их мать, тетя Лукерья, и дед Онуфрий. Сам дядя Афанасий сторожил за станицей пруд и колхозный сад. Задумывался ли я тогда о том, что меня ожидает в тех условиях станичного голода? Вряд ли. В выходные дни его сыновья навещали отца и удили там пескарей, а я в субботу брал пустой мешок с двумя порожними кувшинами и спешил в путь за двенадцать километров на свой родной хутор к родителям в надежде насытиться на неделю.
Видя мое истощение, мать просила бросить учебу, как сделали остальные. Все мои прежние одноклассники были старше на три-четыре года и уже работали в колхозе погонышами. Я решил терпеть и продолжать учиться. Короткие осенние и зимние дни пролетали быстро. В снег и дождь, в летнюю жару и осеннюю слякоть я должен был идти на хутор в родной дом по субботам, а на следующий день с поклажей возвращаться обратно. Уже при выходе из станицы наступали сумерки, потом темнота. Два километра южнее станицы дорога проходила под скалой «Пронеси, господи», справа под крутым обрывом шумела река. Иногда в темные ночи дорогу я находил на ощупь. Конечно, как все дети, я боялся волков, которых было достаточно в близлежащих урочищах. Случалось, что дома я оказывался в полночь и остаток ее проводил в глубоком сне на печке, а утром завтрак с семьей и новые сборы в обратный путь. В мой дорожный мешок засыпали небольшое ведро картофеля, перевязывали его веревочкой, во второе отделение вкладывали два кукурузных чурека и кусочек сала. В руку давали кувшин простокваши или молока. Вот и весь мой недельный рацион. Обратный путь бывал всегда тяжелее из-за ноши за плечами и в руках. Моему возвращению в станице всегда были рады. Все доставленное мной поедалось сообща за пару дней. Потом оставалось надеяться на школьные завтраки.
Директор школы понимал, что может быть большой отсев учащихся в связи с недоеданием, поэтому по своей инициативе решил подкармливать нас во время большого перерыва с запасов, полученных со школьного огорода, на котором мы выращивали картофель, кукурузу и подсолнечник. Из подсолнечника давили растительное масло, которым сдабривали вареный картофель, а из молотой кукурузы иногда готовили оладьи. Вот и получали мы по две-три картофелины и лепешку. Многие сумели выжить в то лихолетье только благодаря этим бесплатным школьным горячим завтракам в большую перемену, в том числе и я.
В учебном процессе была и другая сложность — отсутствие стабильных учебников. Их просто не было, и только учителя имели по одному экземпляру. Директор вел историю. Он старательно переписывал материал на доску, а мы с нее — в тетрадь. Лишь в шестом классе ученики смогли купить учебники по нескольким предметам, а в седьмом классе были обеспечены полностью, но время было упущено, и мы это понимали. Как понимали и то, что возраст каждого ученика имел огромный диапазон: от 1922 года до 1914 года рождения. В нашем классе учились три сестры Васильцовы: Дарья — 1916, Мария — 1918 и Ефросинья 1920 год рождения. Наш молодой учитель Иван Федорович Садовенко после десяти классов и трехмесячных курсов обучал нас русскому языку, а его младшая и старшая сестры учились со мной в одном классе. Причина объяснялась весьма просто: многие окончили начальные классы еще в двадцатых годах и трудились в единоличных хозяйствах, а когда наступило время работать в колхозе, то большая их часть предпочли наверстывать упущенное, чтобы не трудиться в колхозной бригаде. Некоторые парни шли на призыв после седьмого класса, хотя он в те годы был с двадцати одного года. Призывались с большой охотой, так как в армии могли увидеть хоть казарму и железную дорогу. Но даже на призыв в армию существовал «ценз» социального происхождения. Из семей раскулаченных в армию не призывали. Одному из таких призывников было отказано, и он, узнав об этом, снял веревочный поясок и на нем удавился в саду на абрикосовой ветке. Возможно ли такое сегодня?..
Хуторяне получали на свои трудодни гораздо больше» чем станичники, только благодаря нашему новому председателю. Весной и осенью на колхозных полях появились трактора, и вспашка повсеместно велась ими. На колхозы нагрузили, кроме госпоставки, новый налог, так называемую натурооплату за работу на колхозной земле тракторами МТС. Она стала превышать размеры даже государственных поставок. Именно это и подрезало жилы труженикам на земле. Почти все зерновые продукты вывозились на государственные элеваторы самими колхозами в зимнее время на санках. Для хутора это только в один конец составляло 60 километров.
Молодые парни обычно служили в армии, а их жены, если не имели детей, и незамужние девушки проводили в этих рейсах по неделе, перенося такие же страдания, как девушки в пехоте на войне. Оставшиеся в живых и поныне жалуются на простудные заболевания с той поры. Гарантированная оплата натурой полагалась только трактористам и комбайнерам. Им назначалась и денежная выплата от конторы МТС. Колхозникам на трудодни выплачивать было нечего ни продуктами, ни деньгами. Труженики села жили только за счет приусадебного участка, да и с него тоже требовалось платить государству большие налоги. Несмотря на престижность руководящей должности председателя, люди не давали своего согласия при назначении или при выборах. Но коммунисты не могли отказываться от партийного поручения, а за недовыполнение планов госпоставки и натуроплаты каждый руководитель мог быть арестован как враг народа. С каждым годом увеличивались не только нормы поставок, но и количество сборщиков налогов. С каждого колхозного двора полагалось сдавать молоко или взамен животное масло, яйца, шкуры, шерсть, мясо, даже вне зависимости оттого, имеет ли хозяйство животных, кур, корову, свиней или овец. В некоторых отдаленных регионах вообще невозможно было найти председателя колхоза. В апреле 1940 года принимается специальное постановление правительства «Об оплате председателей колхозов в восточных районах СССР», к которым были отнесены первоначально Казахстан, Омская, Новосибирская и Челябинская области. Размер месячной оплаты председателей колхозов исчислялся от количества пахотной земли в колхозе. За сто гектаров земли 45 трудодней, 300–50, 500–55, 700–60, 1000–70, 1500–80, свыше 1500–80 трудодней. Кроме того, денежная доплата должна была составлять ежемесячно: при валовом доходе с 10 тыс. руб. — 25 руб., с 25 — 50 р., 100 — 125 р., 200 — 150 и т. д. При одном миллионе — 350 р. и свыше — 400 р. Потом почти ежемесячно принимались постановления, по которым на эту оплату председателей перешла Московская, Смоленская, Горьковская, Ростовская, Куйбышевская, Чкаловская, Иркутская, Молотовская, Ивановская, Вологодская, Сталинградская, Ярославская области, Татарская, Марийская, Мордовская, Башкирская, Чувашская автономные республики, Белоруссия, Краснодарский и Орджоникидзевский края. Председателям колхозов определялись проценты в денежном выражении за стаж работы в этой должности: начиная с трех лет — 5%, за четыре — 10%, за пять и более лет — 15%. Был пункт и о премировании бригадиров. Вот так позаботились правительство и партия с прокормом председателей, ну а о колхозниках — пусть сами о себе заботятся.
Вот и закончен пятый класс. Я с радостью возвращался под родной кров. В хуторе меня ожидали тоже значительные перемены. Погонщиками на лошадях теперь оказались более старшие сверстники, которые не продолжали учебу. С1933 года началась очень серьезная кампания для сельских пионеров — охрана колхозного урожая от «парикмахеров», то есть всяческих расхитителей колхозного добра, наносящих колхозам вред путем «стрижки» колосков. Да, видимо, были такие криминальные факты со стороны голодных элементов, и это следовало пресечь. Центральная детская газета «Пионерская правда» и ее последовательница в Северо-Кавказском крае «Ленинские внучата» в каждом номере помещали карикатуры на почему-то очень толстых кулаков, стригущих ножницами колоски с колхозного поля. Но самым огромным примером для всех нас был Павлик Морозов, раскрывший чуждую, кулацкую сущность своего отца и родственников, за что те подло убили его.