Давай согреем звезду

На пару с шаманом им кое-как удалось привести парнишку в чувство, и Диант пришел в себя, но ему по-прежнему было скверно: он едва сохранял сознание, и все снадобья старого орка не смогли облегчить ему дыхания.

Лизелла промокала ему виски и лоб всученной резко воняющей дрянью, тем не менее возвращающей ясность соображения даже ей, поила настоем и специально для него приготовленным мясным отваром, решительно пресекая попытки влить в и без того несчастного ребенка кобылье молоко с кровью.

— Все будет хорошо, Ди… Ты поправишься… — твердила она, сама себе не веря.

Даже будь Дамир здесь, а не у своих «родственников», что они смогли бы сделать? Все, что она отдала мальчику, утекало на проклятый барьер, а начни Дамир ломать защиту, обернувшуюся смертельной удавкой, — от такой нагрузки у Дианта просто не выдержит сердце.

Голос волшебницы звучал спокойно и убедительно, но она видела, что мальчик ей тоже не верит. И это было совсем плохо ведь для того, что бы жить — нужна прежде всего воля.

— Ди, не сдавайся! Все зависит от тебя, — уговаривала его Лизелла, — Если ты не захочешь, даже Дамир не сможет тебе помочь.

Упоминание о маге сделало больше, чем все старания чародейки и шамана: Диант немного расслабился и даже задышал ровнее — конечно, он поможет, когда он рядом и правда все хорошо… Если только ему не надоест возиться с ни на что не пригодным мальчишкой.

Юному принцу становилось все хуже, он дрожал, как будто лежал на снегу, и временами проваливался в забытье. Краски перед глазами расплывались и сливались в одно неразборчивое пятно, легкие болели. Он уже не чувствовал, не понимал где он, и только знакомый встревоженный голос вернул его из муторной засасывающей трясины.

— Ди! — возвратившийся наконец Дамир опустился рядом, сменяя облегченно отползающую Лизеллу.

До того момента, как встретился с укке Дайком, он был в прекраснейшем настроении по поводу того, что конфликт с Юлдуз удалось разрешить с минимальными уроном для обеих сторон. Все-таки, хотя мировоззрение и менталитет формируются традициями, в которых вырос человек, Алдар всегда отличался острым умом и умением видеть суть вопроса, — иначе бы вожди девяти племен не выбрали бы его главой, несмотря на молодость. А еще он был человеком чести, как это не странно звучит в отношении кочевника, из почитаемых дикарями и варварами степняков. Характер его сестренки не был ни для кого секретом, и понимая в какую ситуацию она себя поставила, он тем не менее не мог допустить бесчестья для своего побратима. Тем более, что тот настолько чтил род своего кровного брата и друга, что готов был пожертвовать своим именем, ради будущего глупой, легкой на язык женщины. Льстило самолюбию и вызывало немалое уважение и то, что колдун, которому достаточно было щелкнуть пальцами, что бы посмевшие его задеть обратились в прах, признавал их обычаи. Так что, когда Алдар-бату продумал свою тактику до конца, получилось, что явившись на судилище, Дамир встретил не жаждущего возмездия за оскорбление вождя, а мудрого союзника, с которым они разыграли партию так, словно репетировали минимум год.

Лизелла наверняка бы взбесилась не меньше Юлдуз, если бы знала, что он опять отговорился ее именем, преподнеся их мнимый брак еще и как политический союз, призванный подкрепить перемирие, в связи с чем он не может полностью располагать собой. К тому же, жена колдунья — …

И даже воспоминание об очередной размолвке, не могло ему досадить: что бы она не говорила, но тогда у колодца — ею двигало не только желание, а значит можно еще побороться за свою мечту. Ну и что, что мечта сопротивляется? Ничего не бывает, что бы все и сразу!

С такими мыслями Дамир и возвращался в становище, и сразу же обратил внимание на одно обстоятельство — волки исчезли. Лишь одна волчица жалобно скулила у шатра. Выслушав же все, что описал ему укке Дайк, молодой человек метнулся к своему шатру, и зрелище измученной девушки рядом с обессиленным мальчиком совершенно не обнадеживало.

— Ди… — каким-то чудом ему удалось совладать с голосом и не выдать растерянности.

Мальчик слабо улыбнулся в потемневшие от волнения синие глаза, хотя и знал, что они его не увидят. Дамир содрогнулся: разливался соловьем, что Диант важнее всего, а сам? Он был честен, когда торопился! Но что поделать, если Диант его не дождался… Он все же попробовал войти в его сознание, но при первой же попытке мальчик всхлипнул и выгнулся от боли.

— «Радугу» сделаешь? — хрипло обратился Дамир к вошедшей обратно Лизелле и мотнул головой в сторону небольшого сундучка.

Та кивнула и поплелась исполнять поручение.

— Ди, — он снова приложил холодную руку к своему виску, — Попробуй, дотянись до меня сам!

Времени на это понадобилось немало, — Лизелла успела вернуться с эликсиром.

— Молодец, давай… еще чуть-чуть… Умница, — подбадривал Дамир, прежде чем смог все-таки уловить и закрепить хрупкую, то и дело ускользающую связь, и попросил, — Верь мне, Ди!

— Что ты задумал? — холодея от тягостного предчувствия, выговорила Лизелла, когда он взял ее за руку. Она и не подумала закрывать сознание, когда он брал из ее памяти то, что нужно.

— Иди за мной и держи «Радугу» наготове, — коротко распорядился чародей, и волшебница с нарастающим ужасом увидела, что он начинает открывать тонкие пути, медленно, но верно увлекая за собой Дианта.

— Идем со мной, Ди… — звал Дамир не только вслух, но и посылая по установившейся связи приказ, которому нельзя было не следовать. Он надеялся, что смог найти лазейку в стене обстоятельств и условий.

— Опомнись…

Поздно! Ничего не оставалось, как прыгать вслед за ним.

Глава 5

Стоя у окна, король рассеяно вертел в руках статуэтку синего дракона, бездумно следя за постепенно светлеющей дымкой рассвета. Неумолимо накатывал седьмой день после побега Дианта, и предыдущие шесть казались как минимум шестью годами, особенно после исчезновения волшебницы. Все, что смог представить Фестер, было донесение одного из его наблюдателей о том, что в ту ночь в Храме объявлялся странно одетый мужчина с вороном, и торопливая записка о том, что принц найден, в порядке и чародейка отправилась за ним. Это еще позволяло сохранять слабенький проблеск надежды.

Ансгар и сам не мог бы сказать, для чего он опять ездил в Шпассенринк, почему взял с собой дракона, но Диант наверное любил эту статуэтку, ведь он ни разу ее не тронул.

Король вздрогнул, осознав, что подумал о сыне в прошедшем времени. Страшное на самом деле слово — «любил»… Как приговор.

А что еще Диант любил? Ансгар со стыдом признал, что знает о нем, оказывается, совсем немного. Король попробовал вспомнить свое детство, но в памяти возникло только яркое мельтешение, в котором обязанности наследного принца чередовались с каверзами и наказанием за них взбалмошной компании так называемых юных отпрысков знатнейших фамилий, успешно прошедших трудный путь развития от бесенят до полноценных чертей.

Правда, и покойный Альет не отличался тихим нравом, хотя и радел за дисциплину, — Ансгар даже улыбнулся, вспомнив отца, — главное было не быть пойманым…

Внезапно тишину раннего утра разорвал странный звук: как будто в гулкой пустоте лопнула гигантская перетянутая струна. От неожиданности синий дракон едва не оказался на полу, — разумеется, еще при строительстве дворца традиционно была предусмотрена в том числе магическая защита, дань более беспокойным временам, и налившийся свинцовой тяжестью государственный перстень, на котором она была завязана, недвусмысленно указывал на то, что она-то и сработала. Невозможно представить, что это было нападение, и сомнений у кого могло хватить наглости вломиться в резиденцию Его Величества тоже не возникло. Ансгар опередил перебуженного Эрнста, грубо вырванного тревогой из весьма дорогостоящих объятий знаменитой Флоры (она же добрая подруга мастера Фестера), и даже собственную охрану, что бы увидеть, как отдача разорванного вторжением в клочки старого заклятия, бросила черную фигуру на плиты небольшого кабинета, где вечность назад зеленоглазая волшебница внимала королевской просьбе.