Тревожная ночь Гидеона

За дверью висели старый плащ и берет. Да, теперь все встало на место: в этих штанах, плаще и берете молодой мотоциклист вполне мог принять её за мужчину. Гидеон глядел на неё без малейшего снисхождения.

В этот момент подскочили санитары и совсем молоденький врач. Ребенок казался безжизненным. Огромные ручищи полицейского медленно сдавливали ему грудную клетку, делая искусственное дыхание.

Через две минуты, задыхаясь, прибежал Фрэзер, дрожа от стужи в голубой в полосочку пижаме с накинутым сверху плащом, с непричесанными редкими волосинками на почти лысом черепе и цепким взглядом. Врач принял эстафету от полицейского, сказав, что сейчас необходимо оказать первую помощь на месте без транспортировки ребенка., Санитары спустились вниз за кислородной палаткой, оставшейся в машине.

— Я извиняюсь, — произнес Гидеон. — Посмотрите внимательно, действительно ли это ребенок Харрисов?

Фрэзер бросил беглый взгляд на дитя.

— Без сомнения. Да, это он… Послушайте… А он не…

Слова застряли у него в горле.

— Могу только сказать, что выжить у него один шанс из двух.

Честно говоря, Гидеон не имел на этот счет никакого понятия. Ему не удавалось относиться к этому делу с обычно свойственным ему спокойствием. Эта драма запала ему в душу. Теперь было вне всяких сомнений, что именно миссис Голайтли задушила двух других детей и что отныне её ни в коем случае нельзя было оставлять на свободе, пока врачи не придут к полному согласию относительно того, что она выздоровела. Ее муж прекрасно знал, чем она занималась, и понимал, что её состояние было далеким от нормального. Несмотря на это, он, не колеблясь, оставлял её одну.

Что же такое есть на свете, что толкает людей так поступать, идти на подобные бессмысленные, преступные поступки?

Преступно? По закону это было не преступлением, нет. Но по моральному кодексу? Короче, какие бы ни были у него резоны, но мистер Голайтли оставлял свою жену одну на несколько долгих дней, ничуть не заботясь о том, чтобы за ней присматривали. И что по его вине погибли два ребенка, а третий — пока не в лучшем положении, и две матери будут страдать от ужасного потрясения, которое вполне может повергнуть их в такое же состояние, что и миссис Голайтли. Но закон карает не все преступления. Миссис Голайтли, хитрая, скрытная, решительная женщина, будет рассматриваться как "не отвечающая за свои действия" и определена в сумасшедший дом, "по велению Ее Королевского Величества". А её мужа, который совершил тяжкий грех из-за непринятия мер по упущению, даже не побеспокоят…

Миссис Голайтли отправили в Скотланд-Ярд, где её уже поджидал врач. Ей вколят успокоительное и положат в медицинский пункт в Кэннон Роу. Утром она наверняка проснется в здравом смысле, но с воспоминаниями о том, что она наделала, и в ещё большем отчаянии, чем когда-либо.

Спустя едва ли двадцать минут после прибытия Гидеона врач поднял голову и провел рукой по вспотевшему лбу. Комнату к этому времени уже заполнили также и Вилли Смит, другие, вновь прибывшие инспектора и медсестра. Гидеону бросилось в глаза выражение их лиц, и он понял, что не единственный, кто переживал эти минуты жуткого волнения.

— Он выкарабкается, — чуть слышно произнес врач.

В течение нескольких минут никто не обмолвился ни словом, но все взгляды были устремлены на маленькое тельце, лежавшее под целлофановым колпаком. Ребенок спокойно уснул, его грудь медленно колыхалась при дыхании.

— Вы уверены? — спросил Гидеон.

— Абсолютно.

— Можно сказать об этом родителям?

— Конечно.

— Превосходно. Спасибо. Вилли, пойдем.

Гидеон потянул за собой Смита в ледяную ночь, вздохнув с невыразимым облегчением. Ему вдруг показалось, что на свете не было ничего важнее, чем жизнь этого ребенка.

Фрэзер с женой, плотно закутанной в старый халат, стояли на пороге своего дома.

— Извините, сэр, — начал было он.

— Ребенок спасен, — перебил его Гидеон.

— Слава Богу! — воскликнула миссис Фрэзер и тут же разрыдалась.

Гидеон быстро направился к дому номер 27. Миссис Харрис, наверняка подчиняясь уговорам мужа, лежала одетая на кровати.

Она ничего не сказала в ответ Гидеону, но её лицо приняло такое счастливое выражение, что инспектор тут же подумал, что никогда в жизни его не забудет, так же, как и неописуемую радость отца, почти впавшего в экстаз.

Два ребенка сегодня ночью погибли, но их был спасен. Харрисы, может быть, и испытывали какую-то жалость к семьям, повергнутым в траур, но радость мешала им разделить их горе.

Стоя рядом с машиной, Смит и Гидеон пытались удержать свои шляпы. Сильный порыв ветра разогнал остатки тумана, и впервые за эту ночь стали видимыми очертания домов.

— Теперь у нас остается только Бродяга, но кажется, сегодня мы его уже не поймаем. Как считаете?

— Еще не все потеряно. Вы уже знаете, что я направил людей в подразделение «Эн-И»? Похоже, банды Мелки и Уайда действительно встали на тропу войны.

— Да, я знаю. Надеюсь, что они там перережут друг друга. А пока что поеду посмотрю, что там происходит на моем участке. Не считая этой истории с ребенком, у нас, в «Си-Ди», довольно спокойно. И все же я очень рад, что хотя бы это дело закрыто.

— И я тоже.

Смит ушел, и Гидеон, под взглядом двух последних, оставшихся на улице полицейских, сел в машину. Он не стал включать зажигание сразу, а сначала обстоятельно разгладил складки своего пальто, подумав при этом, что начал толстеть. Не может быть! Разве что машина села после мойки! Вот уже несколько месяцев, как он не взвешивался. Наконец, вздохнув, он включил рацию и вызвал Эпплби.

— Алло, Чарли, как там дела?

— Ну ты даешь, парень! Едва мне удалось хоть чуток вздремнуть, как тебе срочно понадобилось меня разбудить! Все тихо. Спокойствие по всему фронту. Если тебе нужны подробности…

— Нет, если только это не что-нибудь захватывающее и интересное. Раз уж я здесь, думаю заскочить к Хемингуэю.

— Я на страже, — пообещал Эпплби. — Самолет уже прибыл, французский коллега — на пути к нам. Думаю, он будет здесь где-то через час. Довольно плотный туман ещё висит со стороны Хоунслоу и на Большой западной автостраде, но это уже не так серьезно.

— Если у этого типа из Парижа окажется что-то интересное, предупреди полицию в аэропорту, чтобы Форрестера доставили к нам на допрос. Если посчитаешь, что улики недостаточны, то дай указание отпустить, но обязательно повисни у него на хвосте.

— Ясненько.

Гидеон поколебался, не спросить ли насчет Бродяги. Но тут же подумал, что если бы таковые были, то Эпплби непременно уже выложил бы их ему. Молчание продолжалось всего секунду-две, но оно показалось Гидеону тягостным. Он поспешил прервать его:

— Как чувствует себя девушка Льюис?

— Все так же. Вернулся Пайпер. Он проделал чертовски сложную работу. Утром маска уже будет предъявлена всем мастерам в этой области, и сегодня вечером с помощью фототелеграфа разойдется информация об отпечатке каблука. Я бы на твоем месте убрал выставленные кордоны. Сегодня мы нашу птичку не поймаем.

— Возможно. Но давай оставим им ещё один шанс. Если он все ещё шатается где-то по улицам, то не может же он торчать на них всю ночь! Кто знает, как повернется дело…

— Ну и упрямый же ты, однако! Прямо-таки прилипаешь, как хороший клей. Вот, кстати, и третья буква к твоему прозвищу — "Джи-Джи-Джи!"

В восторге от своего остроумия Эпплби расхохотался и повесил трубку. Гидеон передернул плечами. Да, те, работая рядом с Эпплби, должны были обладать ангельским терпением и относиться к нему с определенным снисхождением. Лично его, подумал Гидеон, хватило бы не более, чем на неделю.

Гидеон направился в сторону Ист Энда, делая крюк через набережные, чтобы порыскать немного в тех местах, где сегодня орудовал Бродяга. С одной стороны, можно было несколько успокоиться, поскольку тот обычно прекращал свои гнусные вылазки где-то к одиннадцати вечера. и теперь, не считая этой свары на Ист Энде, ночь, вне сомнения, пройдет спокойно.