Грабители

Окольский был удивлен. Он был убежден, что следователь предъявит ему обвинение в убийстве, был готов бороться, аргументировать, а между тем ему задавали второстепенные, на его взгляд, вопросы. Кортель хотел знать о нем все: дом, школа, институт, девушки, друзья…

– Я не любил право, – пояснил Окольский, – поэтому бросил учебу. Я хотел бы пойти на математический факультет, но отец не разрешил, а у нас решает отец. – Болеку принесли из дома очки, он смотрел теперь на Кортеля сквозь толстые стекла. – Что меня ждало в жизни? Знаете ли вы о том, как трудно в Варшаве с работой?

– Вы могли работать необязательно в Варшаве. Он презрительно вытянул губы.

– А где? Всю свою жизнь похоронить в бумагах? Извините, я чувствовал, что меня хватит на большее… Я не хотел жить так, как родители.

– А как?

– Не знаю. Люди живут. Я хотел увидеть, испытать… Теперь понимаю, что это не удалось бы, – добавил он другим тоном.

– Почему вы бросили работу в фотоателье?

– Скучно, – отвечал Болек. – Целый день фотографии для паспортов. Без конца все то же самое.

– И что же вы собирались делать?

– Я искал, – сказал он тихо. – Вы не понимаете? Я ходил по городу, и мне не хватало даже на кофе, потому что отец вытряхивал весь мой недельный заработок. У меня есть приятели, которые тоже ничего не делают, но ездят на «мерседесах». Мне не везло…

– Вы думаете, что деньги в жизни – это все? – Кортель сам почувствовал наивность своего вопроса.

– Деньги – нет. Но то, что можно на них купить…

– Зельская уговаривала вас продолжать учебу?

– Да.

– Вы собирались пожениться?

– Не знаю. Я никогда не планировал намного вперед. Этим она занималась, что будет лет через пять-шесть… Завела книжку, откладывала по нескольку злотых каждый месяц… У меня это вызвало отвращение, – сказал он искренне.

– Она любила вас.

Болек молчал.

– У нее было хорошее место, которое она из-за вас потеряла. Вы ее втянули в скверную историю.

– Я сожалею, – это прозвучало слишком равнодушно. – Я всегда думал, что самое главное еще впереди, еще не началось, – добавил он.

– Запасались опытом?

Он кивнул.

– Пожалуй, да. Зося подходила ко всему очень серьезно. Теперь я понимаю, что поступал очень плохо.

– Когда вы познакомились с Золотой Аней?

– Как-то в конце апреля. Видел ее часто в кафе «Гранд», хотелось пофлиртовать… Я думал о ней. Она казалась мне той девчонкой, которая мне нужна…

– Что это значит?

– Скажу честно: хотелось попробовать другой жизни…

– Начитались про гангстеров, что ли?

Болек презрительно скривил губы.

– Я думал, что я лучше их.

– Кого их?

– Приятелей Ани. Я понимал, что наибольший шанс у тех, кого не знает милиция.

– Поэтому и не назвали Ане свое настоящее имя?

– Да. Я хотел для начала добыть немного денег!.. – воскликнул он. – Никогда бы больше не сделал этого!..

– Почему же?

– Не знаю. У меня были разные планы, – сказал он на этот раз честно. – Я бывал на автомобильной бирже, в банке Всеобщей сберегательной кассы… Если есть немного денег, то можно с чего-то начать…

– Прекрасные планы!

– Ушел бы тогда от тех людей… И никогда бы на глаза им не попадался!

– Наив!

– Я не наивный, – возмутился Болек. – Необязательно входить в конфликт с законом, если хочешь заработать немного денег, уже имея небольшой капитальчик…

– А вам не пришло в голову, что надо работать?

– Надо работать, – повторил Болек.

– Когда у вас возникло намерение ограбить виллу Ладыня?

– В начале мая. Узнал, что они уезжают в отпуск в Венгрию.

– От кого?

– От жены Ладыня. Я познакомился с ней как-то в кафе, мы были с Зосей. Потом звонил ей.

– Жене Ладыня?

– Да, – сказал он тихо. – Я, естественно, натрепал ей, что она произвела на меня неизгладимое впечатление… Женщины это любят. И мы с ней договорились встретиться…

– А Зося?

– Не знала, разумеется. Я же не исповедовался, – сказал он вдруг со злостью.

– Сколько раз встречались с женой Ладыня?

– Не помню. Раза четыре или пять.

– Где?

– В кафе. Дважды у нее дома.

– Прекрасно. Она была вашей любовницей?

– Обязан ли я отвечать на этот вопрос?

– Вы уже ответили. И от нее узнали подробно, когда они уезжают?

– Да.

– Она не говорила вам, что дома остается домработница?

– Нет. Домработница должна была убрать только перед их возвращением.

– Это значит, что вы действовали наверняка? Циклон и Желтый Тадек одобрили ваш план?

– Да, – он снова посмотрел на Кортеля. – Это болваны, пан капитан. Я предупредил их, что после этого налета не хочу их видеть. Клянусь, это был бы первый и последний раз.

– А что вы сказали Золотой Ане?

– Ничего. Правда, ничего. Девушек не стоит посвящать в такие дела.

Подробный рассказ Окольского с момента ограбления не отличался от показаний Желтого Тадека и Циклона.

– Когда вы вошли в кабинет, – продолжал далее Кортель, – там горел свет?

– Да.

– Не лгите, помните, что ложь – против вас.

– Я говорю правду. Горела настольная лампа. Сначала… я увидел лампу, она освещала только незначительное пространство около стола, и лишь потом…

– Постойте. Назовите все предметы, которые вы увидели на столе.

Окольский закрыл глаза: веки у него были красные, опухшие.

– Лампа. Конечно… пепельница. Очень большая… Еще стаканчик для карандашей. И все… Больше не помню… Да, ящик стола был отодвинут…

– Войдя в кабинет, вы сначала посмотрели на стол, а потом?

Болек тер лоб рукой.

– На стул.

– Какой стул?

– Посреди комнаты лежал перевернутый стул.

– Вы уверены?

– Клянусь!

Кортель помнил, что, когда он вошел в кабинет, кресло было придвинуто к столу, а два стула стояли рядом с портьерой, закрывавшей балконные двери.

– Этот стул меня испугал, и тогда… я увидел…

– Подождите. А как стояло кресло?

Снова молчание.

– Было придвинуто к столу.

– Так… Увидели девушку… Вы утверждаете, что она лежала уже на полу… Опишите подробнее, как она выглядела.

– Не могу, – прошептал он. – Не могу! Я поглядел на нее… У нее были глаза открыты… Я закричал. И тогда Циклон прибежал в комнату.

– Циклон?

– Да.

– Вы уверены, что из тех двоих никто не входил до вас в кабинет?

– Я ни в чем не уверен! Ни в чем! – закричал он. – Я был в зале внизу, они тоже были там.

– Но вы же в кабинет вошли первым? Не отрицаете?

– Нет. – Лицо его сделалось бледным, покрылось потом.

– Что еще заметили на полу?

– Ничего.

– Подумайте хорошенько. Девушка лежала между дверью и столом, несколько в глубь комнаты, а рядом с ней?…

– Ничего, – сказал он. – Ничего, – повторил еще раз. Болек выглядел измученным.

– На сегодня хватит, – сказал Кортель. – Подпишите протокол.

Окольский стоял на пороге рядом с инспектором.

– Пан капитан, – почти прошептал он, – вы ведь не верите, что это сделал я? Не мог я ее убить… Зачем она должна была ждать нас в кабинете? Она там уже была… мертвая…

Между следователем и подозреваемым в какой-то момент возникает особая связь. Иногда они разыгрывают партию против себя самих, но бывает и так, что в определенных фрагментах поединка их усилия направляются к одной общей цели. Память преступника становится его собственным противником. Что Окольский увидел в кабинете? Чего он не может вспомнить? Перевернутый стул? Кто-то поднял его и поставил рядом с балконными дверями? Зачем? Кто? Пущак? Но тот, лично допрашиваемый майором, заявил, что стулья стояли так, как их увидела милиция.

– Я не верю ему, – сказал майор. – Не верю ни одному его слову…

Кортель молчал.

Майор имел повод для плохого настроения. Следствие после того, как был взят Окольский, словно бы топталось на месте. Прокурор уже допрашивал Пущака и установил, что существуют досадные пробелы в материалах, доставленных милицией. Решено было проверить, узнает ли ревнивая жена Пущака в Золотой Ане ту девушку, с которой ее муж ездил на Зубковскую. Привели несколько девушек, сотрудниц милиции, и Золотую Аню. Янина Пущак осматривала их всех молча, ходила вдоль шеренги девушек в мини, ставила их спиной, разглядывала в профиль. Больше всего времени у нее отняла Золотая Аня… На вопрос: «Которая из них?» – отвечала: «Никто. Нет, ту я узнала бы наверняка, – сказала Янина. – У нее тоже были золотистые волосы, но другая походка и кривые йоги. Уверена – кривые ноги».