Бессмертник (Сборник)

Ко времени появления Жвачина, Исполатев уже вышел из ванной и присоединился к курящим на балконе приятелям. Со стеклянного неба жало серые холмы солнце, выдавливало жизнь, как подать. Неподалёку, пущенный с чьей-то голубятни, кувыркался в сияющем воздухе белый турман. В беспечной его акробатике, в бестолковом выплеске избытка жизненной силы, внятно прочитывался грядущий день.

Следующим утром Исполатев подумал, что пить три дня кряду – это эстетический провал, бесчувствие меры. Он умылся, решил, что неплохо было бы принять душ, но сил хватило лишь на то, чтобы полежать одетым в сухой ванне.

Извлёкши по пути из обжитого гнёздышка изнурённого стихами Шайтанова, Исполатев спустился в номер к Сякову и Жвачину. Как ни странно, по углам и сумкам нашлись семь нетронутых бутылок «Рислинга». Чтобы отложить соблазн, решили посетить уже второй день идущие семинары: Сяков с Шайтановым склонились к многотрудной прозе, Жвачин с Исполатевым – к тому, что осталось.

Зал с пальмой. Семинаристы с независимыми лицами. Шайтанов с диссертацией. Сяков с машинописью рассказа. Руководитель семинара с душой на ладони и сердцем за поясом.

Писатели сидели на мягких, в круг составленных диванчиках и ждали знаменитого шестидесятника Б., который прибыл вчера в Ялту и малодушно обещал заглянуть на сходку. Б. считался интеллектуалом и элитарной фигурой, хотя издавался изрядными тиражами и был у всех на слуху. Что-то виделось в нём от калашкинской балалайки, расписанной Константином Коровиным и выставленной на Всемирной выставке в Париже.

Дождались. Б. присел на диван, поправил очки, шевельнул усатой губой и сказал остроумное: «Благословишь кого-нибудь, глядь, и в гроб сойдёшь…»

– Ну-с, послушаем новеньких, – предложил руководитель и кивнул Сякову.

– «Горы под нами», – объявил БМП. – Краткая версия старого романа.

Сюжет тянула знакомая любовно-политическая интрига. Место действия – государство без внятных географических координат, но с очевидными признаками президентской республики. Фамилия героя, объявленная в первой фразе, и аллюзия на Лермонтова в предпоследнем абзаце географии не проясняли. Главный герой – молодой человек, жуир, честолюбивый и в меру простодушный выходец из провинции – служит в президентской охране. Случайно, через свою любовницу – жену владельца крупного столичного конфекциона, – герой оказывается вовлечён в историю, суть которой в следующем. Премьер-министр сопредельного государства, видный политик и статный мужчина, влюблён в жену охраняемого героем президента. Та, мучительно превозмогая супружеский долг, отвечает сопредельному премьеру взаимностью. (Сяков язвит: «Кого ни возьми, всякий больше боится прослыть за бесчестного человека, чем на самом деле быть им».) Жена владельца конфекциона – подруга президентши. Во время частного визита премьера в державу мужа своей пассии, подруга устраивает влюблённым тайное свидание. Министр внутренних дел, возглавляющий по совместительству департамент разведки, пытается застать любовников с поличным, дабы получить компромат на президентшу и посредством шантажа ослабить её влияние на мужа в моменты принятия важных государственных решений. Герой, по просьбе своей возлюбленной («Любовь сильнее границ, должностей и законов!..»), обеспечивает охрану свидания, после чего помогает сопредельному премьеру скрыться от глаз и видеокамер сексотов. Министр внутренних дел в ярости. Однако тайный агент сообщает, что при сей закулисной встрече, одна особа, в знак вечной любви, передала другой серебряную чернильницу на агатовой подставке, числящуюся по инвентарной описи за президентским кабинетом правительственного дворца. Министр внутренних дел шантажирует президентшу фактом разбазаривания государственных чернильниц, – если слух просочится в прессу, не миновать скандала. Герой, заручившись помощью трёх друзей из той же президентской охраны, берётся вернуть любовный дар. Владелец конфекциона подслушивает разговор об этом своей жены с героем и из ревности доносит куда следует. Президентша, герой и жена владельца конфекциона в опасности. Но герой, при поддержке друзей, преодолевает все рогатки, в личной беседе сообщает зарубежному премьеру о кознях министра внутренних дел и возвращает чернильницу в отечество. Интрига провалена. Репутация президентши спасена. Герой находит в её лице покровителя и подрастает в звании. Жена владельца конфекциона окончательно теряет голову от героя. Сопредельное государство высылает на родину нескольких дипломатов, уличённых в шпионаже, закатив тем самым оплеуху министру внутренних дел, возглавляющему, как упоминалось, и разведдепартамент. Министр затаивает смертельную обиду и вскоре подсылает отравителя к возлюбленной героя. Жена владельца конфекциона погибает на руках любовника. Краткое описание мук и последнего вздоха милой подруги. Обезумевший герой настигает отравителя и казнит его. Финал: герой приносит розу на могилу любимой. Недалеко, за кладбищенским клёном, в позднем раскаянье хватается за сердце иуда – владелец конфекциона.

Рассказ начинался с армянской фамилии: «Тартанян холил и лелеял свои усы, он считал их естественным образованием». Предпоследний абзац заканчивался фразой: «Негодяй умер от удара в висок, как молодой опричник Кирибеевич».

Руководитель семинара предложил желающим высказаться. Начала круглолицая весноватая девица с жоржсандовской папироской в пальцах. Она похвалила дерзкую метафоричность и эффектный синтетизм языка, особо отметив штучки «собака ростом с крысу», «он лежал в клумбе, как в гробу перед выносом» и «плакат скакал на сквозняке и двух кнопках», но для сцены агонии возлюбленной, по её мнению, Сяков пожалел красок.

Следом выступил любитель гуляша с шарфом на шее и припудренным синяком под глазом. Он отметил преступную аморальность героев истории, которые помогают кому ни попадя наставлять рога своему президенту, защитил патриота – министра внутренних дел, и заключил, что парадно безнравственную основу рассказа не спасает ни сюжетная находчивость Сякова, ни ёмкая афористичность стиля.

– А вы как считаете? – обратился руководитель семинара к Б.

– Я считаю по старинке – без калькулятора.

Известный шестидесятник, знавший Большую Медведицу Пера по ресторану ЦДЛа, поймал взгляд Сякова и показал ему исподтишка кулак с благосклонно оттопыренным пальцем. Руководитель семинара жест уловил.

– Друзья мои, вспомним Пушкина, – тут же предложил он. – Что может быть нравственнее сочинений господина Булгарина, говаривал Александр Сергеевич, из них мы узнаём как непохвально лгать, красть, пьянствовать… А между тем сам Пушкин, как известно, о нравственности своих героев заботился не столь тщательно. И тем не менее, именно его творчество даёт нам постоянную нравственную подпитку, чего о нравственных сочинениях Булгарина сказать нельзя уже хотя бы потому, что Булгарина попросту не читают. Да… И между прочим, уже давно. – Руководитель семинара перевёл дыхание, сказал, вывернув нижнюю губу: «пуф-ф», и продолжил: – Существо вопроса не в том, нравственны сами по себе герои или нет. Нравственный заряд, скажем, творчества Гоголя или Салтыкова-Щедрина состоит именно в безнравственности их героев. Существо вопроса прежде всего в авторской идее. И даже не в ней, а в самой природе его таланта, который, между прочим, есть не только стиль, но и способ мышления, вкусовые и чувственные пристрастия, характер и постоянство убеждений… Главное – способна природа автора лгать или нет. Существенно это, а не то – испугается или не испугается читатель оставить наедине с героем книги свою десятилетнюю дочь…

К концу речи Сяков был решительно оправдан. Взгляды обратились к глотающему зевок Шайтанову.

Алик важно развязал тесёмки папки.

– «Развитие партеногенетических поколений трематод Филофталмус рионика». Глава третья: «Шистозомный церкариоз человека».

Дальше шаркающей поступью пошла траурная галиматья наряженной во фрак науки. Продекламировав страниц пятнадцать, Шайтанов закрыл папку, предположив, что «отрывок даёт представление об уровне работы в целом».