Страница 88 из 119
В другом месте — это значит в Блуа, при дворе Карла Орлеанского. Устав от войн, борьбы, интриг, герцог Карл пытается, досаждая музам, забыть, что он практически уже потерял большую часть своей жизни. Детство у него было трудное, с ним обращались как с незаконным принцем. Его отца, Людовика Орлеанского, брата Карла VI, однажды вечером, дело было в 1407 году, убили, когда он выходил из дворца Барбетт, где королева Изабелла только что разрешилась от бремени. Вдова Людовика Орлеанского, Валентина Висконти, решила отомстить за мужа. Молодой Карл женился на дочери Бернара Арманьяка, и вскоре все стали говорить «Арманьяки» о партии герцогов Орлеанских. Карл оказался неспособным держать в руках нить политики и, будучи просто игрушкой в руках своего тестя, вынужден был лишь «присутствовать» на спектакле, в котором столкнулись две партии и где его не принимали всерьез. Он решил, что играет какую-то роль в армии. Но однажды вечером, в битве при Азенкуре, он стал пленником, самым известным из всех пленников.
Шел 1415 год. Карлу, герцогу Орлеанскому, был двадцать один год. Прекрасный возраст, чтобы повелевать…
Когда он вернулся из Англии в 1440 году, минуло уже четверть века; Карл убедился, и с полным основанием, что его царственный кузен Карл VII не собирался откупиться от него в ближайшее время. Франко-бургундское перемирие состоялось в 1453 году на таких условиях: король Франции не будет преследовать убийц — сторонников герцога Бургундского, в частности Жана Бесстрашного, сделав вид, что он забыл, что по наущению этого самого Жана Бесстрашного убили Людовика Орлеанского. Хуже того, Карл должен был еще и благодарить герцога Бургундского: тот в конце концов расплатился с англичанами, которым задолжали еще со времен Азенкура.
Недовольный, пресыщенный, усталый, герцог приближался к своему пятидесятилетию. Обманувшись в единственной своей попытке играть какую-то роль на политической арене, он рассудил, что пришло время использовать прекрасные дни в милой компании его новой супруги, юной, но уже искушенной в кокетстве Марии Клевской.
Герцогиня Орлеанская любила роскошь, туалеты, драгоценности, украшенные миниатюрами книги. Карл любил играть в шахматы, беседовать с литераторами, вести переписку в стихах, ходить на охоту и совершать длительные прогулки. Он наслаждался изысканным языком, куртуазным обществом и хорошей музыкой. И муж и жена писали стихи.
Старый муж отдалился от всего, молодая супруга еще во все верила. Один легко предавался меланхолии, другая иллюзиям любви. Герцог не сбрасывал со счетов ее молодость: он добавлял к ней от своей мудрости.
Карл слишком долго жил в крепости, а потому знал цену свободному пространству и свежему воздуху. Но он остается принцем старого времени, буколика ему чужда, как и его предшественникам — великим охотникам. Куропатка ему больше по вкусу, чем соловей. И поэтому он славит замок Савоньер, этот старый сельский дом.
Самый приятный месяц — это май. Но не для игр в пастухов и пастушек. Май — месяц любви, а соблазнить любимую можно во время прогулки. Поэт думает об удовольствиях, об «увеселениях».
Карл Орлеанский чувствует себя не в своей тарелке в этом мире, где все так изменилось, пока он отсутствовал. Его внутреннее «я» все еще питается «Романом о Розе» и «Мелиадором» Фруассара, ему мил Ален Шартье с его «Безжалостной красавицей». Любимые слова в поэзии старого герцога — это «меланхолия», «томность», «увеселение»… Каждый стих расцвечен аллегориями. Сентименталистская грамматика — неотъемлемый признак любовной схоластики: закодированная в символике куртуазной поэзии, она недоступна богословам, с присущей им ограниченностью выразительных средств.
Любитель веселых прогулок и всяческих развлечений в деревне на берегах Луары способен пробежать путь, ведущий к Радости, как Жан де Мён искал дорогу, которая ведет к Розе.
И если язык в поэзии Орлеанского по форме нов, то по сути он повторение прошлого. Присутствует здесь в изобилии словарь верховой езды:
Даже если Вийон уже и пародировал в «Малом завещании» юридические формулировки, он очень далек от этих аллегорий. Традиционная куртуазность не самая сильная его сторона, хотя он и обращается к ней в «Балладе своей подружке», которая, может быть, послужила ему ключом к дверям дома герцога Карла. Здесь — вся грамматика куртуазной Любви с ее очень условными фигурами: Гордость, Суровость, вероломная Прелесть, Жалость, Смерть… Но что бы там Вийон ни писал, среди цветов риторики пробивается простота его поэзии. Он насмехается над весной в цветах, зимой же он чувствует холод в ногах, а не белую ее холодность.
К счастью, двор де Блуа гостеприимен, а у Карла Орлеанского широкая душа. Находится место и для бедного парижского писца, в котором видят скорее скитающегося поэта — нечто вроде жонглера, — чем «кокийяра» с дурной репутацией. Более того, ему есть на что жить: ему дают небольшую пенсию и возможность писать. Об этом по крайней мере позволяет думать поздний и двусмысленный намек в «Балладе поэтического состязания в Блуа», которая датируется вторым пребыванием поэта в Блуа.