Мир приключений 1959 г. №5

Наконец распахнулась дверь и вошел Вася Зотов. Он был самый старший. Отцовский полушубок, большие валенки и мохнатая шапка велики, но в них легко угадывалось стройное, сильное тело юноши.

— Все собрались?

— Все… А чего ты так долго?

— Дело было… Ну-ка, покажи звезду. — Вася взял звезду, проверил, крепко ли она держится на палке. — Хорошо! Инженера Камышина встретил. Велел приходить к нему славить, — сообщил он.

— Он добрый, — сказала Маруся.

— Ну да, добрый, — усмехнулся Сеня. — Он трус! «Медведь» говорил, что он не наш.

— Не болтай, если не знаешь. Он тоже революционер. Только он в другой партии состоит. С рабочими он не хочет, — уверенно сказал Вася, хотя сам имел довольно смутное представление о партиях.

— Потому что сам не рабочий, — подтвердил Карасев.

— Не потому. Разные партии есть… Которые за царя, которые за фабрикантов и за помещиков, а которые за рабочих, — также уверенно пояснил юноша.

— Вася, бери просфорку. Это тебе, — сказал Кузя и протянул просфорку.

— Украл?

— Я с разрешения. Нет, верно! Просвирня сама велела взять.

Вася сунул просфорку в карман, взял звезду и оглядел свою команду.

— Марусь, а ты ведь замерзнешь…

Девочка сразу заморгала глазами и замотала головой.

— Нет… Я теплая. Я пойду с вами.

— Пускай идет, а замерзнет, домой прогоним, — заступился Сеня.

— Ну ладно. Только потом не реветь. Пошли!

Потушив лампу, славельщики гурьбой вышли из дома и направились к рабочим баракам.

В полицейском участке тепло и тихо. В печке изредка потрескивали еловые дрова, в шкафчике шуршали тараканы, в кабинете начальника тикали часы. Кандыба сидел за столом и, положив голову на ладонь согнутой руки, тупо глядел на огонек лампы.

«Кто же тут еще ненадежный?» — думал он. Рабочих много, и все они казались ему ненадежными. Все смотрят волками, все отворачиваются при встрече или просто не замечают.

Перебирая в памяти наиболее известных, он вспомнил о Денисове, по прозвищу Медведь.

«Вот этот, пожалуй, самый ненадежный… — решил Кандыба. — Вот на кого надо указать приставу!»

Брат Денисова после восстания был сослан на каторгу, а он каким-то чудом уце­лел.

— Погоди, Медведь… Ты еще меня попомнишь… — сказал околоточный вслух и погрозил кулаком в сторону двери.

Были у Кандыбы с Денисовым кое-какие счеты с давних времен, и вот, кажется, пришло время рассчитаться.

От этой мысли на душе стало веселее. Кандыба достал из-за деревянного сундука «мерзавчик» и поставил его на стол. Из кармана висящей шинели вынул две рюмки в виде бочоночков и кусок пирога, завернутого в цветистый платок. Ударом о ладонь раскупорил бутылку, налил в обе рюмки и развернул платок.

— С праздником! — сказал он вслух.

Взяв в каждую руку по рюмке, он чокнулся ими сначала о бутылку, затем рюмку о рюмку и, не переводя дыхания, выпил одну за другой. Крякнул и начал закусывать пирогом.

В сенях послышалось хлопанье дверей и шарканье ног. Кандыба быстро спрятал бутылку за сундук, рюмки сунул в карманы шаровар и принял озабоченно-деловой вид.

Вошли двое.

— Принимай гостя! — сказал Жига, пропустив перед собой задержанного мужчину. — В зотовский дом, понимаешь ли, забрался, печку затопил и сидит, как хозяин!

— В зотовский дом? — переспросил Кандыба. — Он же заколочен…

— А ему что… Заколочен, так еще и лучше, — ответил Жига. — С приставом желает говорить. Беспаспортный.

Кандыба внимательно посмотрел на задержанного, но тот, не обращая внимания на околоточного, скусывал лед, наросший на усах.

— Протокол завтра напишу, — сказал городовой, собираясь уходить.

— Замерз?

— Пока ничего.

— Пьяных много?

— Кто их знает! По домам сидят.

Жига ушел. Кандыба вторично и по возможности строго уставился на мужчину, но это не подействовало. Разглядев толстого с громадными пушистыми усами, добродуш­ного на вид полицейского, человек подмиг­нул ему и улыбнулся.

— Чего тебе смешно? — сердито спро­сил околоточный. — Как зовут?

— Непомнящий.

— Имя как?

— Никак. Нет у меня имени.

— Имя нет? По-нимаю… А мать у тебя есть?

— Нет.

— Матери нет? Откуда же ты взялся?

— В канаве нашли.

— В канаве, говоришь?.. Так… Это дру­гое дело… А как же без матери?

— Не было матери. Русским языком те­бе говорят, — спокойно ответил мужчина и, не дожидаясь приглашения, сел на ска­мейку около печки.

— Впервые такого человека вижу… Без матери! — не то шутливо, не то серьезно удивился Кандыба. — Много бродяг лови­ли, но такого не видал! Ты из Сибири бе­жал?

— О чем нам с тобой говорить?.. С на­чальством буду говорить.

— Я начальник! Говори со мной.

— Видали мы такое начальство, — пре­зрительно, сквозь зубы проговорил мужчи­на и отвернулся к печке.

Кандыба растерялся. Независимое пове­дение и уверенный тон бывалого человека в полиции сильно его смущали.

— Пристав где? — громко спросил задер­жанный.

— Пристава тебе надо? — прищурив гла­за, переспросил Кандыба. — Увидишь и пристава. Не торопись. Увидишь, вто­рой раз не захочешь. Он с тобой возжаться долго не будет.

— А кто у вас пристав?

Теперь Кандыба догадался, почему этот человек держится так уверенно. По-види­мому, он знает старого пристава, служив­шего здесь до восстания. Слабого, безволь­ного «либерала», как его называл Аким Акимыч, новый пристав.

— Пристав у нас теперь настоящий! Ему скажешь… И мать вспомнишь… — угрожаю­ще растягивая слова, начал говорить Кан­дыба, но вдруг замолчал и прислушался.

На улице возле дома кто-то ходил. Скрип шагов ясно доносился сюда. Околоточный подошел к окну и на кружевных морозных узорах выскоблил ногтем кружок. Затем, закрывшись ладонями от света, прильнул к стеклу. Действительно, недалеко от улич­ного фонаря, напротив участка, стоял че­ловек в длиннополой шубе. Некоторое вре­мя Кандыба напряженно всматривался и, узнав священника, по-детски всплеснул ру­ками и проворно побежал встречать.

Как только захлопнулась дверь за око­лоточным, мужчина вскочил и быстро про­шел в кабинет. Убедившись, что комната не имеет выхода, он вернулся и сел на преж­нее место. В это время в сенях послыша­лись голоса.

— Батюшка! Отец Игнатий!—ласково, нараспев, говорил Кандыба, широко распа­хивая дверь. — Заходите. Никого у нас нет. Один дежурю.

Священник осторожно вошел в комнату и подозрительно покосился на сидевшего возле печки человека.

— Не подобает священнослужителю без крайней надобности… — пробормотал он.

— Благословите, отец Игнатий! — суе­тился Кандыба около священника, помогая расстегнуть длиннополую шубу.

— Погоди… Ну и мороз! Помяни, госпо­ди, царя Давида и всю кротость его…— бормотал он, снимая варежки. Затем, пе­реложив имевшийся с ним сверток в левую руку, широким крестом осенил околоточ­ного.— Во имя отца и сына, и святого ду­ха. Аминь!

Кандыба поймал руку священника и звонко чмокнул.

— Завернул по пути…

— Душевно рад, батюшка! Видите, ка­кая моя планида. В святой праздник дежу­рить пришлось…

— «Сам» где?

— «Сам» на вечеру… в копейской кон­торе.

— Это кто? — снова покосившись на мужчину, тихо спросил священник.

— Бродягу задержали. Беспаспортный.

— Беспаспортный? Не здешний?

— Никак нет, отец Игнатий. Так что, много их теперь шатается по Руси.

Мужчина вытянул ноги к огню и, каза­лось, дремал, не обращая никакого внима­ния на говоривших.

Священник развернул епитрахиль, достал завернутое в него евангелие и стал молча листать. Наконец он нашел нужную стра­ницу.

— Смотри!

Кандыба наклонился. На чистых полях евангелия были четко напечатаны уже знакомые ему два слова:

ДАЛОЙ

ЦАРЯ.

— Господи! Куда припечатали! На святом евангелии!.. — с ужасом прошептал он и перекрестился.