Страница 13 из 13
Безальтернативное слово «ревтрибунал» как-то пока не выскакивало на язык, а выскочив, на нём не удерживалось. Нейтральное «тройка» более отвечало всеобщей растерянности. Не говоря уже о том, что отражало фактическое число людей, заседавших за бамбуковым столом президиума. Председателем сего органа и наиболее вероятным кандидатом – после Мигеля ‑ в новые главари Движения был угрюмый квадратный метис с оспинами на лице по кличке Побрезио. В юности он начинал бандитом в горах Южная Сьерра-Мадре. Потом в Гондурасе, куда национальные гвардейцы вытеснили их банду, он попал в объятия Октября Гальвеса Морене и стал борцом за счастье народное.
Председатель тройки почесал отвислый шнобель тонким карандашом и неласково пробурчал:
‑ Пораскинь-ка ещё разок мозгами, женщина. Ты уверена, что всё нам рассказала?
‑ Уверена.
‑ Может, ты что-то забыла? Знаешь ведь, как это бывает с памятью у девушки, когда девушка вдруг выходит замуж? Бантики, фантики, подвенечные платья…
‑ Мы обошлись без подвенечного платья, Побрезио, ‑ ответила Агата.
– Ну, тогда давайте высказывайтесь, компаньерос. Кто чего надумал?
– Тут и думать нечего! – воскликнула швейцарка Магдалина и облизнулась. – Яснее ясного, что она темнит! Я знаю пару способов, как быстрее всего восстановить память.
– Я тоже их знаю, – сказал Побрезио. – Да только она ведь – не гринго, чтобы ей восстанавливать память методом интенсивной хирургии. Она – наша компаньера.
– Ты стал гуманистом, Побрезио! – огрызнулась Магдалина. – Ты ещё вспомни и расскажи нам о презумпции невиновности!..
– Это что за зверь такой? – спросил простодушный Побрезио. – Преспункц… как?..
– Неважно. Важно то, что из-за этой твари погибли уже шестеро наших компаньерос, и всю деятельность группы пришлось сворачивать! Всё, всё пошло прахом! Сколько трудов, сколько риска – и что же в результате? Сидим в какой-то крысиной дыре, боимся нос показать наружу, и, главное, – полнейшая неизвестность о том, что нас ждёт завтра! Закопались в глину, как навозные жуки, и боимся тронуть какую-то суку! что же нам, всю жизнь тут прятаться?!.
Вот стерва, подумала Агата. А ведь приставала, гадина, чтобы я дала ей полизать в одном месте…
– Это серьёзное обвинение, – задумчиво пробормотал Побрезио. – Кто ещё что скажет?..
Встал Хуан – специалист по организации похищений, парень не видный, но боевитый.
– Братья, – сказал он. – Мне, как и вам, больно обидеть недоверием боевого товарища. Но чтобы я сдох, если вижу хоть малейшую зацепку, которая убедила бы меня в её невиновности.
Он сел и замолчал.
Встал прыщавый очкастый европеец по имени Ульрих.
– Братья! – сказал он с немецким акцентом, вслед за Хуаном игнорируя присутствующую сестру – кровожадную Магдалину. – Зачем обязательно пускать кровь? Возможно, она действительно упустила какую-нибудь деталь, которая может пролить свет на всё, что с нами происходит. Но поймут ли нас и поймем ли мы себя сами, если станем нарушать Женевскую конвенцию в отношении своих же товарищей? Есть такая вещь, как вакуумно-информационная ванна. Погрузить туда человека на сутки – он вам вспомнит, какие слова его папа нашептывал его маме, когда они тренировались перед тем, как его зачать. К возвращению Мигеля мы будем иметь ясную картину происходящего.
– Какая ванна? – сказал Побрезио. – Отсюда до ближайшего водопровода ехать три часа на машине с форсированным двигателем.
– Это не та ванна, про которую ты думаешь, Побрезио, – сказал Ульрих.
– А то я ванны никогда не видел, – заворчал Побрезио.
– Ванна – это абстракция, – сказал Ульрих. – В данном случае в качестве ванны подойдёт и подвал под этим домом. Там поставить койку, парашу, лампочку из патрона вывернуть, дверь запереть наглухо и ещё каким-нибудь войлоком обложить, чтобы никаких звуков туда не проникало. Мозг, лишенный притока информации извне, сперва очищается от информационных шлаков, потом начинает засасывать информацию из подсознания. Дело перпециента за малым: систематизировать информацию. Зелёных чертей – налево, полезные воспоминания – направо…
– Если перпециент действительно хочет что-то вспомнить, а не, наоборот, забыть… – ядовито вставила Магдалина.
‑ Есть, в конце концов, химические препараты. Амитал натрия, например.
‑ Подкожная инъекция аш два эс о четыре тоже неплохо прочищает мозги, ‑ не унималась Магдалина.
– Тоска с вами, европейцами, – с любовью в голосе сказал Побрезио. – Умные, дьявол, как… как эти… как их?..
– У меня есть соображение! – подал голос Ильдефонсо Итурбуру, между прочим, студент юрфака, хоть с первого взгляда о нём этого и не скажешь.
Все обернулись на него посмотреть. Ильдефонсо с самого начала сидел тихо, голос не подавал, в дискуссиях не участвовал. Видно, что-то соображал себе всю дорогу и, наконец, сообразил.
– Встань, дорогой, чтобы тебя все видели, – сказал Побрезио. – И изложи нам свое соображение.
Ильдефонсо обратился к Агате:
– Твой муж помимо торговли стройматериалами не занимался ли чем-нибудь ещё? Каким-нибудь бизнесом, из-за которого его могли убить?
‑ Не знаю, ‑ сказала Агата.
Признаваться соратникам в том, что вышла замуж за русского шпиона, она не собиралась. Возможно, эту «фигуру умолчания» и почувствовали её соратники, что, понятное дело, порождало в них сомнения в её искренности.
‑ А вспомни-ка, Агата, вы с ним на свадьбе что-нибудь пили или курили?
Террористы переглянулись. Будущий адвокат Ильдефонсо явно не зря грыз гранит юридической науки в своём Народном независимом университете. Коллективному разуму никогда не надо давать готовых решений. Он на эти решения всегда скажет «нет». Коллективный разум надо к этим решениям подтолкнуть. И тогда кто-то обязательно воскликнет из дальнего угла полутёмного помещения:
– Батюшки! Да ведь я так сразу и подумал!..
И тогда все разом заговорят, перебивая друг друга, затарахтят, как град по жестяной крыше, закричат, чувствуя чрезвычайное облегчение от того, что их коллективный разум и на этот раз не сплоховал: потыкался, потыкался в слепые углы, да ведь и набрёл, мерзавец, на верное решение.
‑ В самом деле, ‑ сказал Побрезио, ‑ тебе твой муж давал что-нибудь пить или курить?
– Мы и пили, и курили, – отвечала Агата. – Не помню.
– А как у тебя было во рту на следующий день после свадьбы – помнишь?..
Тесно, чуть было не сказала Агата, но вовремя опомнилась:
– Помню. Паршиво было.
– Вот! – торжествуя, воскликнул Ильдефонсо. – Её муж – наркоторговец, он ей дал курнуть что-нибудь этакое, и поэтому она ничего не помнит! Ловкое дело! Я бы тоже на её месте ничего не помнил!..
– Что же, очень даже может быть, – со знанием дела пробасил Побрезио. – Мескаль, пейотль, мушиные грибы – знатно отшибают память…
– Лажа все это! – крикнула Магдалина, перекрывая гомон. – Лажа!
– Почему? – спросил кто-то в наступившей тишине.
– А Эусебио Далмау – он тоже чего-то покурил и от этого помер?
‑ Вообще-то не исключено, ‑ прозвучала чья-то реплика.
‑ А покурить ему дал её муж, предварительно связав? – сказала Магдалина язвительно.
‑ Магдалина, ты дура, ‑ сказала Агата. – Я же объяснила: мой муж в тот момент находился в Монтеррее, куда я к нему и сбежала в одном одеяле.
На лицах всех присутствующих представителей мужского пола промелькнул невольный интерес: знатная должна была получиться картинка – голая Агата, роняя одеяло с чресел, садится в машину и тонкой рукой вставляет ключ в замок зажигания…
Что ни говори, а есть на свете непреходящие ценности и помимо борьбы за светлое будущее человечества.
‑ Кто же его связал? – проговорил Побрезио.
Он посмотрел на Ильдефонсо. Вслед за ним и все остальные посмотрели на Ильдефонсо. В тебе, брат, вся наша надежда, казалось, говорили обращённые к нему взгляды боевиков.
Ильдефонсо не торопясь поднялся с места и обратился к аудитории, заложив большие пальцы рук за ремень джинсов:
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.