Страница 35 из 124
Несоответствие с фактами, собственноручно изложенными им в своей же автобиографии, очевидно, столь сильно покоробило редакцию издательства, что она тут же дала сноску — «В. Г. Кривицкий в это время работал в ИНО ОГПУ». То есть получается, профессиональный разведчик-нелегал не ведает о том, где и когда он работал.
Возьмем что-нибудь посложней, например, операцию по добыванию японских шифров, благодаря чему, он, видите ли, контролировал всю секретную переписку между Японией и Германией в 1935/1936 гг. по вопросу о заключении пресловутого Антикоминтерновского пакта. Даже для непосвященного в тайны разведывательной деятельности, но обладающего просто элементарно здравым умом, — это миф чистейшей воды. И прежде всего потому, что в любой разведке существует «железное» правило — все добытые шифры иностранных государств немедленно переправляют в Центр и только Центр организует дальнейшую работу с ними. Более того, для контроля шифропереписки, ведущейся средствами радиосвязи, необходимо иметь соответствующую аппаратуру перехвата. В 30-е годы прошлого столетия эта аппаратура была очень громоздкой и сладить с ней в условиях нелегальной резидентуры было абсолютно невозможно. Я уж не говорю о том, что по прикрытию он был владельцем небольшого антикварного магазина — антикварный магазин с «лесом» антенн для радиоперехвата?
Да и как он мог контролировать всю шифропереписку между Японией и Германией, если, во-первых, у него в руках оказались только японские шифры, которые были построены на использовании японского языка, которого он тоже не знал, как, впрочем, и часто употребляемого японцами английского, а, во-вторых, как он мог что-то контролировать, коли переписка велась между посольством Японии в Берлине и МИДом Японии в Токио, а он сам сидел в Голландии?!
Если подобные вопросы можно было бы задать ему самому, то он и сам бы удивился своим подвигам… Он действительно добыл книгу японских шифров и немедленно переправил ее в Москву…
Что же до шифров вообще, и японских в частности, так их, во-первых, не только он добывал, но и многие другие разведчики и агенты — это вообще одно из наиболее приоритетных направлений деятельности любой солидной разведслужбы. А, во-вторых, с конца 20-х — начала 30-х годов прошлого столетия и на Лубянке — знаменитый Спецотдел Глеба Бокии, и на Знаменке — тогда штаб-квартире прославленного ГРУ, преотлично наловчились раскалывать, в т. ч. и шифры Страны восходящего солнца, включая и т. н. «пурпурный» — один из самых сложных японских шифров того времени!
«Проконтролировав» всю секретную шифрпереписку между Японией и Германией — одно это утверждение уже натуральный бред, поскольку все проконтролировать невозможно, — гордящийся этим своим «достижением» «мемуарист» вместо общеизвестной даты подписания Антикоминтерновского пакта — 25 ноября 1936 г. — почему-то сначала использовал 10 марта 1936 г.?! Вот и спрашивается, ну что он там «контролировал», коли и этого-то не знал?!
Кстати, на т. н. «дипломатическую тему» это далеко не единственный прокольный «перл» — в другом месте т. н. «своих мемуаров» доблестный борзописец начертал, например, такое: «…как только Молотов и Риббентроп подписали протокол о заключении советско-германского пакта…»! (подчеркнуто мной. — A.M.)
Выходит, что даже изредка заглядывая в нечасто попадавшиеся ему на глаза газеты на знакомом языке, он, в строгом соответствии с известной поговоркой, видел только фигу — ведь на весь же мир было объявлено, что, во-первых, Молотов и Риббентроп подписали именно Договор о ненападении, а пактом он был назван прессой только в середине сентября 1939 г., а, во-вторых, что они подписали именно же Договор, а не протокол о заключении какого-то неизвестного пакта!
И вот так, уважаемые читатели, буквально в каждом абзаце, буквально в каждой строчке его т. н. «мемуаров».
Потому что он действительно ничего не писал сам — за него это сделал старый агент британской разведки, скандально известный в журналистских кругах русской эмиграции литературно-публицистический «папараци» Исаак /Айзек/ Дон-Левин, о котором и о «творениях» которого в тех же кругах той же эмиграции выражались более чем определенно: «От документа, пущенного в оборот Дон-Левиным, за десять километров несет такой фальшью, что нужно быть просто слепым или дураком, чтобы ее не заметить…»
С Божией помощью и мы не оказались ни слепыми, ни, тем более, дураками. На этом вопрос об «авторстве» Кривицкого-Гинзбурга считаю полностью закрытым — РАЗ И НАВСЕГДА! БЕЗОГОВОРОЧНО!
Но открытым остается вопрос о его причастности к «заговору маршалов» — иначе чего ради он полез бы морализаторствовать, да еще и в адрес экс-президента Чехословакии Эдуарда Бенеша…
Предатели предают прежде всего самих себя.
…Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но упрямо считается, что побеги в 30-х годах XX века таких разведчиков, как В. Г. Кривицкий, А. Орлов и т. п., были якобы адекватной реакцией «убежденных борцов со сталинизмом» на развернувшиеся в 1937 г. репрессии.
Однако это в корне абсолютно ложная точка зрения, ибо факты свидетельствуют, что эти кочующие из одной антисталинской публикации в другую «бродячие борцы со сталинизмом», коего, кстати говоря, они и не шибко-то видели, поскольку большей частью пребывали за границей, стали предателями задолго до 1937 г. и бежали на Зацад отнюдь не во спасение своих шкур от «ежовых рукавиц» Лубянки.
Это было абсолютно сознательное, давно созревшее предательство по очень шкурным, крайне неприглядным мотивам!
Элизабет Порецки, вновь Вам слово. На одной из страниц своих мемуаров (хоть эта написала сама!) — «Тайный агент Дзержинского» (Кривицкий — тайный агент Сталина, этот — Дзержинского?! Даже по названиям очевидно, что не то чтобы на Россию, но и даже на СССР им было наплевать, они были только чьими-то агентами) — Элизабет Порецки при абсолютно четком и ясном указании на то, что нижецитируемый ею разговор состоялся в 1937 г., отмечает, что как-то в беседе со своим мужем, говоря о Кривицком, она заметила супругу, что «уже в течение двух лет он (т. е. Кривицкий. — A.M.) всегда отступал, когда приближался момент совершить решительный шаг» (так на «новоязе» предателей якобы благородно звучит самое гнусное из всех человеческих деяний — ПРЕДАТЕЛЬСТВО! — A.M.).
«Я была уверена, — продолжает далее беглая предательница, — что и сейчас он найдет иллюзорную надежду, которая еще на какое-то время, неопределенное, отсрочит разрыв с ними» (т. е. с Лубянкой, Кремлем, СССР. — A.M.).
А это означает, что на тот момент, т. е. на 1937 г., насчитывалось уже минимум два года, как они между собой обсуждали вопрос о предательстве, хуже того — это свидетельствует и о том, что коли два года уже шло обсуждение, то, следовательно, сама мысль о предательстве прочно сидела в их умах задолго до этого двухлетнего срока!!!
Т. е. выходит, что как минимум с 1935 г., если не раньше, они продумывали и обсуждали между собой механизм предательства!
Между тем и Рейсе, и Кривицкий принадлежали к когорте наиболее авторитетных и опытных профессионалов нелегальной разведки, а профессионалы такого уровня просто так на предательство не идут. Для этого еще надо как минимум трижды «созреть»: сначала до самой мысли о предательстве, затем дать ей вызреть в собственном сознании и укоренить ее, а затем уже и до фактического предательства дозреть.
Как это ни парадоксально, но именно так все было и в действительности — например, своего мужа, Игнация Рейсса, Э. Порецки выставила предателем и вовсе со стажем аж с 1919 г. А заодно и Кривицкого, ибо они были не просто земляками, но закадычными друзьями детства. То есть, по ее словам, выходит, что придя на работу в разведку в 1919 г., они уже были предателями или как минимум склонными к этому. Более того, прямо на титульном листе своих мемуаров она приводит следующий диалог со своим супругом: «В этой книге должен быть один очень важный персонаж… Может быть, самый главный герой.
15
К. Э. Циолковский.