Руна

— Я думаю, что сейчас вам хотелось бы немного побыть одному, — сказала Лонгбрайт. — Мы с вами можем продолжить разговор позже.

— Когда? — Гарри поднял голову и устало взглянул на женщину. — С презентации я ушел, да и возвращаться мне туда теперь уже ни к чему. Где я могу найти того водителя?

— Он сейчас у нас в участке, хотя лично я не рекомендовала бы вам встречаться с ним, если только вы не считаете это совершенно необходимым.

— Если вы опасаетесь, что я могу сорваться, то напрасно. Просто мне хотелось бы как можно скорее во всем разобраться. Я поеду с вами.

— Ну что ж, очень хорошо. Машина ждет внизу. Я подвезу вас.

— Позвольте мне на минутку заглянуть в туалет.

Стоя перед зеркалом, висевшим над раковиной в туалете, Гарри придирчиво разглядывал собственное лицо, пытаясь отыскать в нем видимые признаки постигшей его утраты, однако, к своему удивлению, так ничего и не обнаружил. Разве что еще резче обозначились тени вокруг голубовато-серых глаз, которые Хилэри, судя по всему, считала просто обворожительными, да глубже прорезалось несколько морщин. Ну еще, пожалуй, чуть вздыбились черные, гладко зачесанные назад волосы, а на широком подбородке появился легкий налет щетины. Однако резких изменений не произошло; в его внешности не отмечалось никаких явных свидетельств того, что в свои тридцать два года он впервые в жизни почувствовал себя совершенно свободным от каких-либо сыновних обязательств.

Гарри виновато кивнул собственному отражению и ополоснул лицо водой. Затем заново повязал галстук и вернулся к поджидавшему его сержанту полиции. Уже через минуту они вместе спускались по лестнице агентства, направляясь к поджидавшей их патрульной машине.

Глава 3

Дороти

С этим зданием библиотеки судьба сыграла жестокую шутку. Оно было построено в том же году, когда состоялся суд над Оскаром Уайльдом, и нынешнее состояние библиотеки, словно по иронии судьбы, отражало полное забвение ее былого величия. Здание, построенное в эстетических традициях викторианской эпохи, ныне сиротливо ютилось под громадным пролетом ультрасовременной бетонной эстакады. Насыщенный тяжелыми свинцовыми парами воздух плотной пеленой окутывал старинный дом из красного кирпича, лишь усиливая стремление потенциальных читателей держаться подальше от входа в него. И все же библиотека продолжала функционировать, обслуживая тех немногих посетителей, которые еще пользовались ее услугами.

Устилавший ее коридоры неровный паркет по-прежнему источал запах лавандовой политуры, а проходы между стеллажами утопали в приятном полумраке, хотя полки в справочно-библиографическом отделе значительно опустели. Корешки очень многих из остававшихся книг покрылись известковым налетом и оттого стали ломкими, а страницы потемнели от влаги и, словно двери пустых домов, похрустывали, когда их начинали листать.

Что же касается Дороти Хаксли, то для нее библиотека служила неким символом отказа от вычурности современной жизни и олицетворяла глубокое уважение к книгам. Здесь не было безвкусных, кричащих стендов, имеющих целью приобщить ничем не интересующихся молодых людей к чтению. Это место вообще было предназначено не столько для отдыха, сколько для напряженной, кропотливой работы, и Дороти в глубине души даже радовалась, что попечительский совет так и не сумел пока отыскать средств на ремонт. Библиотека нравилась ей именно такой, какой она была сейчас. Недавно им удалось, хотя и не без труда, устоять перед угрозой закрытия, чему в немалой степени способствовала поддержка постоянных читателей, за что Дороти была им безмерно признательна. Как-никак она проработала здесь в должности старшего библиотекаря целых двадцать лет. Теперь же, посматривая на опустевшие стеллажи и отмечая явное сокращение читателей, Дороти нередко задавалась вопросом: что же она станет делать, когда дамоклов меч все же опустится ей на голову?

Услышав непривычный шум, она подняла голову. Между стеллажами отдела детской литературы бегали двое мальчишек вест-индской наружности, громко скрипя по вощеному полу резиновыми подошвами своих легких тапочек. Перехватив взгляд того, что постарше, она укоризненно покачала головой, повергнув шалунов в смущение. Дороти понадобилось несколько лет на то, чтобы отточить подобный “злой взгляд”, хотя, как правило, он не производил ни малейшего впечатления на современную детвору, ибо большинство из них относилось к вынужденному посещению ее библиотеки (Дороти и впрямь считала эту библиотеку своей. Разве она этого не заслужила?) как к своего рода мрачной епитимье. Им казалось гораздо более естественным и приятным играть где-нибудь на улице, чем быть заточенными в этом сумрачном здании. Изгибающаяся над библиотекой дуга эстакады полностью заслоняла от нее солнечный свет, поэтому в главном читальном зале всегда царили сырость и полумрак. Современные дети знали имена героев чуть ли не всех “мыльных опер”, но едва ли могли сказать, кто такой Робинзон Крузо или что можно было найти на Острове сокровищ — впрочем, не особенно-то они и стремились это узнавать. Пассивное восприятие информации таило в себе такую большую угрозу...

Дороти глянула на свои часики. Вот еще три часа прошло, а за весь день в библиотеку, можно сказать, никто так и не заглянул. Ей становилось все труднее находить себе занятие, за которым быстрее проходило бы время.

— Вот, нашел для вас еще одну, — проговорил помощник Дороти — Фрэнк Дрейк, передавая ей через стол газетную вырезку.

Дороти глянула на нее поверх очков. Второй выпуск “Ивнинг стэндард”, заметила она, дата сегодняшняя. “НА ЛОНДОНСКОЙ УЛИЦЕ НАСМЕРТЬ ЗАДАВЛЕН ПЕШЕХОД” — гласил заголовок, и чуть ниже приписка: “Член парламента требует повышения размеров штрафа за парковку на тротуарах”.

— В лепешку смяли, — со смаком проговорил Дрейк. — Самое интересное происшествие за всю неделю. Правда, сегодня только понедельник...

Дороти продолжала хранить молчание.

— Ну что ж, — смиренно продолжал помощник Дрейк, — по крайней мере, для досье вполне подходит. С середины прошлой недели это уже шестой случай.

— Покажи мне остальные, — сказала Дороти, кивнув в сторону стопки газетных вырезок, лежавших на противоположном конце стола.

Дрейк придвинул вырезки к ней.

— “МУЖЧИНА УБИТ ТОКОМ ИЗ-ЗА НЕИСПРАВНОСТИ ПОЛОТЕРА”. Нельзя сказать, что это такой уж необычный случай.

— Но уж никак не для самого пострадавшего.

— “АВТОРУЧКА ПОРАЗИЛА ЗАКЛЮЧЕННОГО В САМОЕ СЕРДЦЕ”. Насколько я понимаю, убийства не в счет.

— Это не было убийство. Он поскользнулся и упал — прямо на ручку.

— Ну, в тюрьмах всегда так говорят. — Она взяла следующую вырезку. — “АНГЛИЙСКАЯ ТУРИСТКА РАЗБИЛАСЬ НАСМЕРТЬ, УПАВ СО СТАТУИ СВОБОДЫ”. Ну что ты, Фрэнк! Это тоже не относится к разряду убийств. Падение — это всего лишь падение, не важно откуда.

— А вот тут вы ошибаетесь. — Дрейк всем корпусом подался вперед и понизил голос до шепота, которым обычно разговаривают все библиотекари: — Ознакомьтесь с обстоятельствами ее смерти. Эта женщина отличалась неимоверной тучностью и погибла именно по вине этой самой статуи Свободы. Желая сделать снимок, она оперлась на один из поручней, и тот подломился.

— Итак, ты считаешь, что эту вырезку следует положить в папку? Но тем самым ты нарушаешь наш принцип. Женщина погибла из-за своего избыточного веса, равно как и собственной глупости. Вроде той, что выпала из роликовых санок в Блэкпуле. Она оказалась настолько тучной, что служитель не смог пристегнуть ее ремнем. Если мне не изменяет память, в заметке говорилось, что на первом же вираже она вылетела из санок, как пробка из бутылки.

— А я разве оставил ту вырезку?

— Нет, ты сказал, что она не подходит.

— О’кей, признаю. — Дрейк порвал вырезку. — Но если вы намерены и впредь критиковать меня, то я так никогда и не закончу эту проклятую статью.

— Обязательно закончишь, Фрэнк. — Дороти обнадеживающе • похлопала его по руке. — В тебе есть что-то помимо увлеченности своим делом. Ты просто одержим, а в подобных делах это очень важно.