Страница 70 из 81
Но Павел Романович не стал вступать с ним в дискуссию.
«Гороховое пальто» появился, когда не только Дохтуров, но и даже ко всему привыкшая лошадь стала проявлять признаки нетерпения.
Агент вышел красный, распаренный, будто из бани, и тут же молча полез на козлы. От него явственно пахло водкой. Стегнул коня (куда сильнее, чем требовалось), и коляска понеслась прочь.
А Софи́ так и не появилась.
– Вот что, – сказал агент, когда миновали уже половину пути. – Я скажу, будто вы попытались бежать. А я вас, стало быть, изловил. Но не сразу. Договорились?
– Как хотите, – сухо ответил Павел Романович. – Только на квартире у Сырцова мы были не одни. И там видели, что мы с вами уехали вместе. Их наверняка спросят…
– Да на них мне плевать, – сказал «гороховое пальто». – Там уже наверняка наши были и всех отвели в участок. Кто их слушать-то станет? А вообще-то… – Он вдруг придержал лошадь и обернулся к Павлу Романовичу.
Некоторое время агент молча рассматривал доктора, и взгляд этот был крайне неприятным.
– Ладно, – сказал «гороховое пальто», – живи уж. Хотя по нынешним временам правильнее всего было б тебя стрельнуть. Тогда наверняка не проболтаешься. Но ты мне такую бабу сосватал, что грех тебя убивать. Живи, – повторил он. – Но если сболтнешь чего – все, конец. Удавят тебя в тюрьме – не пикнешь.
«И вправду убьет, – посмотрев в его зрачки, понял Павел Романович. – Ему это наверняка не впервой».
Но угроза оставила его совершенно равнодушным. Он даже не стал отвечать: зачем? Им внезапно овладела непонятная, ранее не испытанная апатия. Захотелось махнуть на все рукой: а ну его, как будет, так и будет. В конце концов, он всего лишь человек, и сражаться со всеми сразу: японцами, сыскной полицией, своими друзьями, в любой момент способными обернуться врагами, – было выше его сил. Ну их всех!
Мелькнула даже на миг сумасшедшая мысль: развязать картонку да и вышвырнуть кота на улицу, ко всем чертям! Но делать этого все же не стал – во-первых, помешала упомянутая вялость, а во-вторых, как раз в этот момент коляска остановилась возле веселого особняка мадам Дорис.
То, что за время его отсутствия случилось нечто экстраординарное, Павел Романович сразу сообразил. Первое, что бросилось в глаза, – слуги. В официантах не осталось следа недавней молодцеватости – рожи хмурые, и глаза прячут. А когда вошли внутрь, Дохтуров услышал в отдалении бабий вой, с причитаниями. О, эти звуки были ему знакомы – наслушался в недавнее время, пользуя селян по окрестным деревням. Потому что, увы, помочь удавалось далеко не всегда.
«По покойнику, не иначе».
Агент повел его по коридору прямо в кабинет мадам. Когда свернули за угол, вывернулся господин в котелке – словно брат-близнец «горохового пальто»:
– Куда?
– К Мирон Михайлычу, – ответил конвоировавший Дохтурова агент. – Он там?
Павел Романович был уверен, что господин в котелке ответит отрицательно, однако тот неопределенно хмыкнул и посторонился. Лицо у него приняло довольно двусмысленное выражение: будто хотел что-то сказать, да в последний момент передумал.
«Гороховое пальто» постучал, и они зашли в кабинет, по-прежнему едва освещенный.
Картина, представшая глазам Павла Романовича, была впечатляющей. Прежде всего, в кабинете не обнаружилось ни хозяйки заведения, ни ротмистра. Только полковник Карвасаров и один из его агентов. Впрочем, здесь был еще один человек – мелкий, невзрачного вида субъект с толстыми щечками-булочками. Наверняка в иное время они были свежи и налиты румянцем, но сейчас посерели и стали похожи на тесто.
А не разглядел этого человечка Павел Романович по понятной причине: тот был привязан к стулу – да, видно, не слишком крепко, в спешке, – путы ослабли и он наполовину съехал на пол.
Полковник стоял, склонившись над ним, агент – сзади.
Услышав шаги, полковник круто обернулся:
– Какого черта?! – Похоже, он не сразу узнал вошедших. А узнав, крикнул «гороховому пальто»: – Где тебя столько носило?
Но ответа дожидаться не стал (хотя тот и принялся невразумительно объяснять про неудавшийся побег Павла Романовича).
– Ладно, молчи, после, – сказал Карвасаров и, тяжело дыша, уселся за стол. А потом сказал совсем удивительное:
– Выйди-ка вон отсюда.
«Гороховое пальто» заморгал, повернулся к двери и потянул за собой Дохтурова. Но полковник удивил еще раз:
– Нет, доктора ты оставь.
Когда дверь захлопнулась, Карвасаров подпер кулаком подбородок и прикрыл глаза. Павел Романович понял, что полковник не просто устал – он потрясен и держится только за счет характера.
«Что же у них тут произошло?»
Но долго гадать на этот счет не пришлось. Полковник помолчал еще немного, не открывая глаз, а потом сказал:
– Можете радоваться. Вы оказались правы со своими предположениями.
– Что? – не понял Павел Романович.
– Все верно насчет предателя. Вот он, иуда. Полюбуйтесь.
Карвасаров открыл глаза и ткнул пальцем в скорчившегося на стуле человечка.
– Кто это?
– Секретарь департамента. Представьте, я его и привел, на должность поставил. Ведал у нас канцелярией. Все донесения и циркуляры через него. Так что был полностью в курсе всех дел, в подробностях. В общем, заварилась такая каша – не расхлебаешь…
– Как же сумели вычислить? – спросил Дохтуров, жадно разглядывая шпиона.
К некоторому разочарованию Павла Романовича, ничего демонического в облике человечка не было.
Полнейшая заурядность. И из-за такого произошли все несчастья последних дней!
– Я его не вычислял, – полковник криво усмехнулся. – Тут иначе вышло.
И он коротко, но весьма живописно обрисовал последние события.
Получалось так: хотя сам полковник в предательство у себя в сыскной поначалу не верил, все же приказал двум агентам отправиться в Кривоколенный переулок, к хлыстовскому дому. Правда, выехали те не сразу – как раз сунулся управляющий, пригласил отобедать. (Как оказалось, сунулся неспроста.) И тут полковник Карвасаров ошибся. Разрешил-таки угоститься со стола мадам Дорис, рассудив про себя, что людям, скорей всего, придется провести у хлыстовского дома черт знает сколько времени, и поесть они не сумеют. (Надо заметить, Мирон Михайлович излишним человеколюбием никогда не отличался, работников своих гонял в хвост и в гриву, не вникая в их житейские тонкости. И потому особенно удивительно, что именно теперь он дал слабину.)
Пока агенты угощались на дармовщинку, на Кривоколенный укатила другая коляска. В ней сидели Иван Дормидонтович, оба брата Свищовы да еще кучер – управляющий специально отобрал возницу покрепче.
Замыслила сей вояж мадам Дорис: ей захотелось самой найти полицейского чиновника, навещавшего хлыстовский дом с похабными целями. Резон был понятный: успешно проведенный апрош дал бы хорошие козыри. И наверняка умерил пыл начальника сыскной полиции, по всему нацелившегося заведение мадам Дорис извести на корню.
Придумано было неплохо, но непривычные к подобной работе исполнители завалили все дело. Предполагалось же поступить так: братья Свищовы, личности которых в хлыстовском доме были прекрасно известны, идут внутрь и высматривают чиновника. А уже после, когда утомленные свальным радением хлысты отправятся по домам, берут иудушку на выходе под локотки, кидают в коляску и доставляют к мадам. Все чинно-благородно, комар носу не подточит.
Но, оказавшись внутри, Егорка Свищов повел себя вопреки плану. Измученный французской болезнью, он взялся высматривать совсем не чиновника, а ту особу, которая наградила его постыдною хворью.
Ну и высмотрел.
К тому моменту радения были в самом разгаре, свет, понятно, еще не гасили, и, когда медведеподобный Егорка за волосы повлек верещавшую бабенку на выход, сперва никто ничего и не понял. Но уже у самого выхода младший Свищов допустил оплошность: вызверившись, смазал свою добычу по уху кулаком, сопроводив сие действо словами: «Креста на тебе нет, курва! Попомнишь теперь…» – чем и выдал себя с головой.